Расиния
В том, что королевский дворец со дня на день ждет объявления траура, есть одно несомненное преимущество: никого не удивит, что наследная принцесса надолго уединяется в своей башне. Предаваясь скорби, само собой. Во всяком случае, Расинии удалось убедить в этом Сот. Покуда камеристка, спешно воротившись в Онлей, отвечала посетителям, что ее наследному высочеству нездоровится, Расиния могла впервые за много месяцев — вольготно бродить по городу при свете дня. Сот, правда, не по душе было оставлять ее без охраны, но, как резонно заметила сама принцесса, что с ней может случиться?
Тем более что ее сопровождал Бен Купер, и трудно было представить, что в его обществе Расинии что-то грозит. Бен, рослый широкоплечий юноша с рыжеватыми волосами и узким худым лицом, чем-то напоминал классические изображения святых угодников — тех, кто годами неустанно сокрушал неправедных и неверных. В дополнение к примечательной внешности природа наградила его жизнерадостным нравом, искренностью и обостренным чувством справедливости… по мнению Расинии, это было все равно что повесить ему на шею табличку «Пни меня». Присутствие Бена порождало у нее жгучие угрызения совести: во-первых, оттого, что приходилось ему лгать, во-вторых, из-за преданных щенячьих глаз, устремляемых на нее всякий раз, когда Бен думал, что она не видит.
Еще один спутник Расинии был слеплен из совсем другого теста. Студент-медик Джордж Сартон смахивал на сказочного подгорного кобольда. Ростом почти с Бена, он казался ниже оттого, что непрестанно сутулился, ходил бочком, по-крабьи, и съеживался от каждого прямого взгляда. Вдобавок он безнадежно заикался, что вызывало неизбежные насмешки. В кружок его ввел не кто иной, как Бен, обнаружив в невзрачном школяре могучий ум, что жаждал достойного применения.
Четвертым в их компании был Фаро, как всегда одетый в черное с серым, с рапирой у пояса, как диктовала мода. Расиния порой гадала, умеет ли он фехтовать и есть ли вообще клинок в этих изящных, с серебряной гравировкой, ножнах.
— Может, все-таки скажешь, куда и зачем мы идем? — обратилась она к Бену.
— Нет, — ответил тот, — не скажу. Не хочу, чтоб у вас создалось предвзятое мнение. Мне нужно знать, увидите ли вы то же самое, что увидел я.
Расиния лишь пожала плечами. По правде говоря, она просто наслаждалась возможностью удрать из затхлого лабиринта дворцовых коридоров. Они шли по мосту Святого Парфелда, самому новому из множества переброшенных через Вор мостов. Был ясный летний день, свежий ветерок с реки разгонял июльскую жару, и отсюда открывался обширный вид на оба берега. Слева, вверх по течению, высоко вздымались над лесистыми склонами холма на Северном берегу шпили Университета, а за плавным поворотом реки словно затаился низкий грузный силуэт острова Воров. Ниже по течению проступали гигантские облицованные мрамором арочные пролеты Великого Моста, а за ним — бесконечная череда складов и кирпичных доходных домов, что примыкали к докам. По реке в обе стороны плотным потоком шли суда всех мастей, и пассажирские лодчонки, ведомые парой-двумя дюжих гребцов, бесстрашно шныряли среди больших плоскодонных грузовых барж.
Компания только что прошла Биржу, где уже закипала привычная деловая суета. Впереди лежал Новый город — геометрически безупречная сеть мощеных улиц и впечатляющих зданий, четырехэтажных кирпичных кубов, чей изначальный рациональный замысел был уже едва различим за грудами мусора и теми повреждениями, что почти за сто лет нанесли местные обитатели. Некогда широкие, удобные для проезда улицы превратились в лабиринт, забитый бесчисленными торговыми лотками, мелкими кафе и просто нагромождениями всякой рухляди. Хаос зарождался из пустяков: стоило оставить застрявший у обочины фургон, и еще до конца недели один предприимчивый коммерсант уже торговал с него апельсинами, другой пристраивал сбоку полотняный навес для гаданий, а под фургоном находила себе приют нищенка с парой ребятишек. Внушительные фасады жилых домов имели неприглядный вид: часть кирпичей ободрана для личных строительных нужд, штукатурка размыта дождями, а неказистые стены густо покрыты афишами, объявлениями и ярко намалеванными лозунгами.
— У меня от этого места мороз по коже, — пожаловался Фаро. — Все эти улицы, расчерченные по линейке… будто кто-то устроил рынок на кладбище.
— Но это же л-л-логично, — возразил Сартон. Именно так его почти всегда и называли: Сартон, изредка «доктор» и никогда — Джордж. — В-верней, б-было бы л-л-логично при д-должной организ-зации.
Идем! — бросил Бен. И двинулся вниз по гранитным ступеням, ведущим с моста в Новый город, прямиком в хаотический водоворот местного предпринимательства.
Первыми их приветствовали продавцы газет, памфлетов и прочей макулатуры. То были в основном мальчишки лет восьми-девяти; они толпой бросались ко всякому, кого можно было заподозрить в том, что он имеет деньги и умеет читать. Свернутые листки были густо покрыты убористым печатным шрифтом, и в углу неизменно красовался маленький шарж автора — дабы облегчить распознание его творений. Каждый такой листок стоил пенни.
Расиния прошла мимо «Плакальщика», «Крикуна» и «Молельщика», но, к досаде Фаро, задержалась, чтобы купить свежие выпуски «Кузнеца» и «Висельника» — у того всегда было чему посмеяться. Вид ее кошелька вызвал новый наплыв продавцов, во все горло расхваливавших свой превосходный товар. Расиния сильно сомневалась, что кто-то из маленьких уличных оборванцев был в состоянии прочесть то, чем торговал, но это и не имело значения, в общем галдеже все равно нельзя было различить ни слова.
Бен купил пару газет, куда писали его друзья, а Сартон взял брошюру с иллюстрациями небезынтересных вскрытий. Фаро между тем отгонял всех, кто посмел к нему приблизиться, словно назойливых мух, но добился лишь того, что горластая орава окружила его и принялась дергать за рукава и полы камзола, норовя ущипнуть побольнее. Экзекуция прервалась, лишь когда некий востроглазый проныра разглядел, что через мост катит запряженный парой лошадей экипаж, и оборванцы вслед за ним ринулись к новой добыче, словно стая оголодавших скворцов.
— Газеты! — с отвращением пробормотал Фаро. — Убей бог, не пойму, чего ради их вообще печатают. Неужели этот хлам и вправду кто-то читает?
— Будь снисходительней, — с упреком сказал Бен. — В конце концов, большинство газетчиков на нашей стороне.
— Это они так утверждают. По мне, вся эта братия просто сборище трусов.
Расиния развернула «Висельника». Четверть листка занимала карикатурная гравюра с названием «Жизнь в Онлее». Сбоку доктор-хамвелтай (судя по смехотворно крошечной узкополой шляпе) трудился над распластанным в кровати больным в короне, от которого летели брызги крови. За столом на переднем плане восседал толстячок в огромных очках, в нем без труда можно было узнать герцога Орланко. Перед герцогом стояло блюдо истощенных человеческих трупиков с торчащими ребрами. Один из них герцог уже подцепил на вилку и с отвращением разглядывал. Костлявый, смахивающий на лису Рэкхил Григ стоял рядом, угодливо советуя: «ВОЗЬМИТЕ ДВА, ВАША СВЕТЛОСТЬ, ОНИ НЫНЧЕ ТАКИЕ МЕЛКИЕ». На заднем плане упитанный борелгай с красным, как у пьяницы, носом, спустив штаны, бесцеремонно оседлал плачущую девицу в диадеме, которая, по видимости, представляла собой наследную принцессу. Ни малейшего сходства, подумала Расиния. Она молча передала листок Бену, а тот показал карикатуру Фаро.
— Не сказал бы, что это трусость, — заметил Бен.
Фаро фыркнул.
— Легко геройствовать, когда прячешься в укромном подвальчике и платишь гроши ребятишкам, чтобы они торговали этой ахинеей на улицах. А как доходит до драки, такие типы живо дают задний ход.
— Орланко уже случалось отправлять газетчиков в Вендр, — не уступал Бен.
— Только когда кто-то из них позволял себе такую идиотскую выходку, что ее невозможно было проигнорировать, — ядовито уточнил Фаро. — Последний Герцог не дурак. Засадить кого-то в кутузку — лучший способ привлечь к нему внимание толпы.
Это правда, мысленно согласилась Расиния. Орланко отнюдь не глуп. Аресты нужны ему только ради наглядности. Если бы какой-нибудь газетчик разозлил герцога не на шутку, дело окончилось бы… несчастным случаем. Поздняя ночь, скользкий от дождя парапет — и вот уже по реке плывет новый утопленник. Или же — и возможность такого исхода терзала Расинию постоянно — человек просто выходил на прогулку и больше не возвращался. Он и впрямь попадал в Вендр, но не в тюремную башню, где его могли бы увидеть. Подземелья самой зловещей тюрьмы Вордана были, по слухам, не только зловонны, но и весьма обширны. Одна мысль о том, как агенты Конкордата в черных кожаных шинелях ворвутся в «Синюю маску» и поволокут их всех — поволокут Кору — в Вендр, мешала Расинии разделять простодушную уверенность Бена или напускную беспечность Фаро.
— Бен, — сказала она вслух, прерывая бессмысленный спор, — все-таки что ты хотел нам показать?
— А! — спохватился тот. — Нам сюда. Надеюсь, они не перебрались на другое место.
И компания двинулась в путь по геометрическому лабиринту Нового города. Они прошли две улицы из конца в конец и пересекли третью. На каждом повороте Бен заботливо подталкивал Сартона, погруженного в чтение. И вот они достигли места, где две широкие улицы скрещивались, образуя небольшую площадь, а посреди нее стояли импровизированные подмостки — снятый с колес фургон. Вокруг толпился народ — по большей части местный, в потрепанных штанах и грубых рубахах из бурого полотна. На подмостках стоял человек, одетый броско, хотя и отчасти старомодно, в черный фрак и треуголку. Из первых рядов ему что-то кричали, но Расиния издалека не могла разобрать ни слова.
— И что же все это значит? — осведомился Фаро.
Бен молча ткнул пальцем в вывеску, торчавшую на краю подмостков. «ПАНАЦЕЯ БАРОНА ДЕ БОРНЭ!» — гласили броские крупные буквы, а ниже мелким шрифтом были перечислены болезни, от которых якобы спасал сей чудодейственный продукт.
Фаро выразительно закатил глаза:
— Тебе что, нездоровится? По мне, с тем же успехом можно пить воду из купальни и называть ее волшебным эликсиром.
— Дело не в эликсире, — отмахнулся Бен. — Послушай, как он рекламирует свой товар.
— Пока ничего особенного, — скептически заметил Фаро. — Надеюсь, ты не хочешь предложить, чтобы мы инвестировали в этого чудака? Не обижайся, старик, но коммерцией пусть лучше занимается Кора…
Приглушенный ропот пробежал по толпе и тут же стих, сменившись почтительным молчанием, когда человек на подмостках — по видимости, сам де Борнэ — начал говорить. Это само по себе было удивительно, поскольку опыт Расинии подсказывал, что не в природе ворданаев просто слушать молча кого бы то ни было, если он не служитель церкви. Внешность и манеры де Борнэ не представляли собой ничего выдающегося — заурядное лицедейство на потребу простакам, — и потому трудно было понять, в чем причина такого воодушевленного внимания.
— Бен… — начала Расиния.
Погоди! — оборвал тот. — Это еще не то, что я хотел вам показать.
…сколь многие из вас больны? — говорил между тем де Борнэ, и по толпе пробежало согласное бормотание. — Сколь многие мучаются и страдают от боли? Сколь многим уже отказались помочь доктора? Сколь многим не по карману даже обращаться к этим кровососам?
При последней реплике ропот толпы стал громче, и де Борнэ продолжил развивать тему:
— Знаете ли вы, дамы и господа, что, приходя сюда, к вам, я подвергаюсь смертельному риску? Вся эта братия вывернулась бы наизнанку, только бы не дать вам услышать от меня то, что вы услышите. Борелгайские коновалы, университетские зазнайки в щегольских мантиях, — он изобразил жеманную, нарочито женственную походку, — все они лопнули бы от злости, если б узнали обо мне. Я бы даже не удивился, если б они захотели навсегда заткнуть мне рот. Потому что у меня есть… — Он многозначительно оборвал себя, улыбнулся, блеснув золотым зубом. — Пу да я не жду, что вы поверите мне на слово.
У толпы вырвался дружный вздох. Де Борнэ поклонился и отступил, пропуская вперед другого человека, который вскарабкался на подмостки. Рослого, плечистого, с непокорной гривой черных волос и косматой окладистой бородой. На нем были кожаные штаны и жилет, распахнутый до пояса, отчего каждый мог наглядно убедиться, что незнакомец мускулист и очевидно здоров как бык.
— Меня зовут Дантон Оренн, — сказал он, — и я не всегда был таким, каким вы меня сейчас видите.
Расиния вздрогнула. Незнакомец обладал ясным и сильным голосом, однако дело было не только в нем. Первый же звук этого голоса словно плетью хлестнул по толпе, повелевая внимать и притягивая взоры к лицу говорящего.
Дантон вещал долго: начал с детства, проведенного на улицах, поведал о матери, изнуренной непосильным трудом, о болезни, что изуродовала его в ранние годы, с особенным тщанием перечислив самые устрашающие симптомы. Он рассказал о том, как голодал и бедствовал, не будучи в силах удержаться ни на какой работе, покуда наконец не стал уборщиком в церковном приюте для умирающих. Именно там, разумеется, он повстречал де Борнэ и испробовал его чудодейственный препарат…
История была совершенно нелепая. Бессмысленная. Ее даже нельзя было назвать образчиком красноречия: человек, сочинивший ее, обладал весьма средним литературным дарованием и определенно отличался нехваткой воображения. И все же… все же…
Слова не имели значения. Одной только раскатистой мощи этого всепроникающего голоса было довольно, чтобы целиком завладеть умами и душами публики. Всякий в толпе — мужчины, женщины, дети — оказался захвачен и покорен. Расиния вдруг осознала, что едва может вспомнить, что именно говорил оратор — даже слова, произнесенные только что. Важно было одно: плачевная участь несчастного Дантона и спасение, обретенное им благодаря неописуемой доброте превосходнейшего де Борнэ, — и то, что ее призывают, убеждают немедля приобрести склянку этого чудодейственного эликсира по невероятно скромной цене в один орел и пятьдесят грошей. Таинство жизни и волшебное исцеление практически бесплатно — вот какое доброе сердце у этого де Борнэ!
Нечто мягко, но ощутимо толкнулось внутри Расинии. Сущность, обитавшая в ней, едва заметно насторожилась — так настораживается одинокий хищник, завидев издалека бесшумно крадущегося по равнине сородича.
Расиния зябко поежилась.
— Ну, что скажете? — ухмыльнулся Бен.
— Боже всемогущий! — Фаро помотал головой, точно пьяница в попытке протрезветь. — Что это было, ад нас всех побери?!
— Он п-переп-путал все симп-птомы, — заметил Сартон, отвлекшийся от своей брошюры, лишь когда Дантон начал свою речь. — И я бы ничуть не удивился, если бы у него оказалась ранняя стадия краснухи. В детском возрасте…
— Теперь понимаете, зачем я вас сюда привел? перебил его Бен.
— Ну да, парень успешно торгует шарлатанской дрянью. И как это может пригодиться нам? — сварливо осведомился Фаро, сбросив остатки наваждения.
Расиния покачала головой. Она по-прежнему не сводила взгляда с подмостков, где снова появился де Борнэ с ящиком, битком набитым склянками. Из толпы летели монеты, молотя по доскам, точно град.
— Видишь ту девушку у края подмостков? — негромко спросила она. — Вон ту, с искривленной ногой?
— Рахит, — определил Сартон. — П-последствия н-недостаточного питания в д-детстве.
— Она прожила такой всю жизнь, — проговорила Расиния, глядя на ковыляющую бедняжку. — Еще сегодня утром она, как и ты, твердо знала, что останется такой и до самой смерти. Теперь она готова отдать все свои сбережения — всё, что скопила ценой неимоверных усилий.
— За склянку с подсахаренной речной водой, — вставил Фаро.
— Она покупает не эликсир, — сказала Расиния. — Надежду.
Она сделала глубокий вдох и покосилась на Бена:
— А кто может продать такой девушке надежду, тот может продать что угодно и кому угодно.
Бен кивал, соглашаясь. Фаро хмурился.
— Идем, — бросила Расиния. — Думаю, нужно с ним поболтать.
Они дождались, пока де Борнэ продаст последнюю склянку. Наконец в компании Дантона и двоих носильщиков он покинул площадь, пообещав, что вернется завтра, дабы осчастливить тех, кто не успел продвинуться к самым подмосткам.
— Каждый день он говорит одно и то же, — сообщил Бен. — Порой приходят те же, кто уже получил свою порцию эликсира.
— Видимо, полагают, что две порции излечат их вдвое лучше, — заметил Фаро.
— Ты знаешь, куда он направляется после того, как все распродаст? — спросила Расиния у Бена.
— За углом есть таверна. В прошлый раз он пробыл там довольно долго.
— Логично.
Вывески у таверны не оказалось, да она и не была необходима. Даже сейчас, в начале дня, к дверям заведения тек непрерывный поток страждущих: одни шли отдохнуть после ночных трудов, другие спешили утолить утреннюю жажду. Вслед за Беном Расиния толкнула створку двери и вошла в дымный полумрак. Таверна располагалась на нижнем этаже старого доходного дома, и сама зала, судя по всему, когда-то была меблированными комнатами. Владельцы выломали внутренние перегородки, наглухо заколотили почти все окна и соорудили прилавок за шаткой стойкой, водруженной на ряд бочек. Одни столы — колченогие, ветхие — были выброшены прежними хозяевами за негодностью, другие наспех сколочены из того, что подвернулось под руку. Стульями служили маленькие ящики.
В отличие от «Синей маски» и подобных заведений, которые притворялись одиозными, как на карнавале наряжаются в костюмы, эта таверна откровенно и неприкрыто одиозной являлась. По сути, нельзя даже было сказать, что ее репутация сомнительна — ведь это подразумевало бы, что хоть какая-то репутация у нее все-таки есть. То был просто один из множества безымянных глухих закутков, где можно за медный грош купить временное забытье. Расинии доводилось заглядывать в портовые таверны после окончания очередной смены в доках, когда в тесные залы битком набивались пьяные, орущие, ищущие драки рабочие, но здесь не было и намека на дух опасности, витавший в тех местах. Люди за самодельными столами выглядели лишь смертельно усталыми.
Де Борнэ и Дантон сидели за столиком в углу, двое носильщиков пристроились за соседним. Кое-кто из посетителей оглянулся на компанию Расинии, однако без особого интереса. Один только кабатчик, длинноусый, похожий на крысу, удостоил их более пристального взгляда. Расиния отступила от дверей и знаком поманила к себе спутников.
— Мне нужно, чтобы Дантон остался один, хотя бы на пару минут, сказала она. — Как бы нам отвлечь де Борнэ?
— Я бы м-мог п-п-п-поспорить о д-достоинствах его снадобья, — предложил Сартон. — Но только…
— От настоящего доктора он скорей сбежит без оглядки, — договорил за него Фаро. — Такие проходимцы вечно боятся, что кто-то начнет задавать им вопросы.
Расиния ненадолго задумалась.
— Ладно, — сказала она, — вот наша история. Ты, Фаро, сын зажиточного торговца, а Бен — твой лакей. Ты раньше слыхал от прислуги про этот эликсир, а сейчас отец захворал, и тебе хотелось бы запастись чудодейственным средством. Угости его выпивкой и намекни, что готов потратить на это дело кругленькую сумму.
— Ясно, — промолвил Бен и вздохнул. — И почему мне вечно приходится изображать лакея?
— Потому что ты не умеешь прилично одеваться, — отозвался Фаро и, расправив манжеты, придирчиво оглядел их — не прилипла ли ворсинка. — Ступай за мной.
— Что ты д-думаешь сказать Дантону? — спросил Сартон, когда их сообщники вальяжной походкой направились к столу.
— Прежде всего нужно выяснить, что связывает его с де Борнэ. Кто он на самом деле — бывший больной или наемный зазывала?
Чары красноречия, не развеявшиеся до сих пор, твердили: рассказ Дантона безусловно правдив, не может не быть правдив, ибо разве возможно так искренне и непритворно лгать? Однако циник в душе Расинии подозревал, что именно это и возможно. И она не сводила глаз с Дантона, пока Фаро обхаживал де Борнэ. Он обладал недюжинным актерским талантом, потому его и вовлекли в кружок заговорщиков; и сейчас экстравагантные жесты вкупе с дружеским рукопожатием идеально соответствовали роли, которую он играл, — легковерного юнца с тугим кошельком. Де Борнэ явно принимал его интерес за чистую монету, в отличие от Дантона, чье внимание было безраздельно отдано стоявшей перед ним кружке. На его косматых бакенбардах белели клочки пивной пены.
— Дело сделано, — пробормотала Расиния, увидав, как де Борнэ поднялся из-за стола. Фаро подхватил его под локоть и увлек к барной стойке. Дантон остался один. — Продолжай наблюдать отсюда, — велела Расиния Сартону. — Если заметишь, что Фаро больше не может удерживать де Борнэ, подай знак.
Тот кивнул, явно польщенный таким ответственным поручением. Оставив его у дверей, Расиния направилась к Дантону. Кое-кто из посетителей проводил ее пристальным взглядом. В своем мальчишеском наряде для вылазок в город она больше смахивала на сорванца-подростка, по здесь, похоже, было неслыханной редкостью появление любой особы женского пола. Не обращая внимания на зевак, Расиния уселась на место, где только что сидел де Борнэ. Именно в это мгновение Дантон прикончил свое пиво и, подняв глаза, обнаружил перед собой девушку, которая приветливо ему улыбалась.
Можно тебя угостить? — спросила она, указывая на пустую кружку.
Дантон озадаченно моргнул, глянул на кружку и вновь уставился на Расинию.
— Пиво, — уточнила она, гадая мысленно, сколько таких кружек он уже успел опустошить. — Хочешь еще?
— Еще! — радостно согласился Дантон.
Расиния помахала кислолицему кабатчику, и тот принялся наполнять другую кружку из бочонка, стоявшего на прилавке.
— Я слышала твою речь, продолжала она. — Все мы были потрясены до глубины души. Это правдивая история?
— Это история, — повторил Дантон. Вблизи голос его был так же раскатист, хотя ему недоставало той самой повелительной силы, поражавшей с подмостков. — Я рассказываю историю. Мне дал ее Джек.
— Джек — это де Борнэ?
На лице Дантона отразилось полное непонимание, и Расиния сделала новую попытку:
— Тот человек, который продает лекарство?
На сей раз Дантон кивнул.
— Да. Это Джек. Джек — хороший парень.
Эти слова прозвучали в странном напевном ритме — словно Дантон повторял то, что ему доводилось слышать много раз.
— Он говорит мне, что делать.
— Сколько он платит тебе?
— О деньгах не беспокойся. — Опять напевная, многократно слышанная фраза. — Джек обо всем позаботится.
Расиния помолчала, поспешно корректируя уже обдуманную тактику.
— Значит, Джек, — медленно начала она, — рассказывает тебе, что надо говорить? Я имею в виду — когда ты выступаешь перед людьми?
Дантон кивнул:
— Угу. Он рассказал мне историю, и я рассказываю ее людям. Рассказывать истории хорошо.
Расиния завороженно уставилась на него. Да что же это? Дантон не просто пьян — он, судя по всему, слабоумен. Если бы она собственными ушами не слышала, ни за что не поверила бы, что он способен на ту речь перед толпой.
Тогда — что же он такое? Одаренный идиот?
Она смотрела, как Дантон ухватил обеими руками кружку с пивом и сделал долгий глоток.
…Но если он может повторить все, что ему скажут…
Новый план только начал обретать очертания, когда ей на плечо вдруг легла тяжелая рука. Она вскинула взгляд — и увидела мясистую физиономию одного из носильщиков де Борнэ. Глаза его округлились в потешном изумлении.
— Э, — воскликнул он, — да ты девка!
Расиния стремительно развернулась к нему, сбросила с плеча руку.
— И что с того?
В тот же миг на сцене появился де Борнэ: заметив неладное, он увернулся от Фаро и рысью поспешил к столу. Выдернув у Дантона кружку с пивом, он наотмашь отвесил тому оплеуху — как мать отвешивает шлепок горланящему отпрыску. Дантон заморгал, и глаза его налились слезами.
— Ты не должен ни с кем разговаривать! — прошипел де Борнэ. — Я сто раз тебе говорил! Ну-ка, повтори: что ты должен делать?
— Пить пиво, — промямлил Дантон. — Ни с кем не разговаривать.
Именно! — Де Борнэ круто развернулся к Расинии, которая уже высвободилась из цепкой хватки носильщика. — А ты что здесь делаешь, черт тебя подери?
— Я думала… — начала Расиния, но де Борнэ резким взмахом руки заставил ее умолкнуть и вперил негодующий взгляд в мордатого носильщика.
— Извиняюсь, патрон, — пролепетал здоровяк. — Не сообразил я, что она замышляет.
— Я хочу… — снова попыталась Расиния.
— Знаю я, что ты хочешь! — перебил де Борнэ. — Все хотят одного и того же: разжалобить моего друга и заполучить склянку эликсира даром, потому что он слишком доверчив и мягкосердечен! Счастье, что есть кому за ним присмотреть — вот все, что я могу сказать! Кабы не я, в этом городе его вмиг ободрали бы как липку!
Он кивнул носильщику:
— Убери ее отсюда.
Фаро, уже стоящий за спиной Расинии, многозначительно потянулся к рукояти своего модного клинка. Бену было явно не по себе, тем не менее он последовал примеру друга. Второй носильщик, почуяв недоброе, оторвался от стойки и занял позицию сбоку от де Борнэ, в то время как злосчастный кабатчик поспешно пригнулся и укрылся за прилавком.
— Я хочу, — тверже повторила Расиния, — чтобы вы уделили мне немного времени. Хочу кое-что вам предложить.
— Мое время стоит недешево… сударыня.
Расиния заметила, как глаза Фаро вспыхнули гневом из-за этого глумливого тона, и вскинула руку, предостерегая его от поспешных действий. Другую руку она запустила в карман и извлекла оттуда новехонькую, только что отчеканенную монету в пятьдесят орлов. Гладкое золото блеснуло в тусклом свете ламп таверны, когда Расиния бросила монету де Борнэ. Тот ловко поймал золотой и поднес к глазам, словно не вполне веря в то, что видит. Одной этой монеты было достаточно, чтобы несколько раз оплатить все содержимое прилавка.
Расиния подняла бровь.
— Сколько минут вашего времени стоит эта монета?
Глаза де Борнэ сузились.
Единственным подходящим для уединения местом в таверне оказалась спальня ее владельца — нищенская тесная клетушка, где едва умещались соломенный тюфяк и сундук с исподним. Расиния уплатила хозяину орел за разрешение воспользоваться этой клетушкой, и двое носильщиков де Борнэ остались нести стражу за дверью, бросая тяжелые взгляды на стоящих напротив Фаро, Бена и Сартона.
— Что ж, — сказал де Борнэ, — надеюсь, вы запаслись хорошим объяснением.
— Мы видели выступление Дантона, — проговорила Расиния. — И были весьма впечатлены.
— Еще бы! Он самый настоящий гений.
— Мне стало интересно, сколько… стоят его услуги.
Де Борнэ неприятно ухмыльнулся.
— О, я вижу, к чему вы клоните. Вы, знаете ли, не первая, кто является сюда поразнюхать, что и как.
Расиния как можно небрежнее пожала плечами.
— Но это же естественно. Человек с таким даром может, на мой взгляд, затребовать любую плату за свои труды.
— Возможно, но… вы ведь говорили с Дантоном, верно? Он… не такой, как все. Так сказать, с чудинкой. — Де Борнэ изобразил на лице проникновенную печаль — без особого, впрочем, успеха. — Я забочусь о нем, понимаете? Мы почти как братья. Я знал его матушку; умирая, она попросила: «Джек, ради всего святого, позаботься о Дантоне — ты же знаешь, что сам он совершенно беспомощный». Я слежу, чтобы он ни в чем не нуждался, а он помогает мне, чем может.
— Да, я видела, как вы о нем заботитесь, — невозмутимо парировала Расиния.
Де Борнэ, к его чести, слегка покраснел и нервно потер костяшки пальцев.
— Мне совсем не по душе, что приходится так поступать, — но Дантон, как я уже сказал, с чудинкой. Порой ему только так и можно что-то втолковать. Он на меня за это не обижается.
— Так вы ему ничего не платите?
— Он не знал бы, что делать с деньгами. — Де Борнэ похлопал себя по карману, где скрывалась брошенная Расинией золотая монета, и гаденько усмехнулся. — Так что пытаться перекупить его бесполезно. Он получает все, что ему нужно, и делает то, что я скажу.
— В таком случае, — медленно проговорила она, — быть может, мы с вами сумеем прийти к какому-либо соглашению?
— Не мелите чушь! — отрезал де Борнэ. — Вы же были там, на площади? Стало быть, видели, какую я получаю прибыль.
— Но, могу поспорить, недолго, — возразила девушка. — Наверняка вам часто приходится переезжать с места на место.
— Само собой, — криво усмехнулся ее собеседник. — Должен же я нести людям благую весть.
«И держаться подальше от разъяренных клиентов», — мысленно добавила Расиния.
— Что, если бы вы разрешили нам… нанять Дантона, а взамен мы бы обеспечили вам сообразный доход? Считайте это отпуском.
Де Борнэ хохотнул:
— Вам и не снилось, сколько мы выручаем за…
Он осекся, увидав, как она расстегивает две верхние пуговки блузы и запускает руку за пазуху. Во внутреннем кармане была крепко прижата к ее телу пачка документов. С минуту поразмыслив, Расиния выбрала и извлекла наружу один из них. В полутьме клетушки слепящей белизной сверкнул сложенный вдвое лист дорогой плотной бумаги. Принцесса резким движением развернула его и, не церемонясь, сунула под нос де Борнэ.
— Барон, вы умеете читать?
Судя по выражению его глаз, ответ был утвердительный.
Прекрасно. Это чек Второго доходного банка на десять тысяч орлов, чек на предъявителя, с моей подписью. Как по-вашему, такой суммы хватит?
— Я… это… — Его взгляд метался от чека к Расинии и обратно.
— Может быть, вас не устраивает банк? — осведомилась она, похлопав себя по карману. — У меня есть и другие чеки.
Нет! — сдавленно просипел «барон». — Нет! Меня… устраивает.
Де Борнэ покинул клетушку, сияя от удовольствия, и махнул носильщикам, давая знать, что они свободны. Расиния вышла за ним и, перехватив взгляд Бена, кивнула. Они последовали к столу Дантона, который расправлялся с третьей кружкой пива.
— Привет, Джек! — воскликнул здоровяк. Буйная борода его была обильно покрыта пивной пеной. — Хочешь выпить?
— Э-э… нет, спасибо. Не сейчас. — Де Борнэ явно занервничал. — Послушай, Дантон… тебе ведь нравятся истории?
— Я люблю истории!
— Вот эта юная дама, — он указал на Расинию. — хочет, чтобы ты рассказывал ее истории. Ты ведь сможешь ей помочь?
Дантон энергично закивал, но тут же заколебался:
— А как же ты, Джек? Тебе разве не нужна моя помощь?
— Об этом не беспокойся. Я… э-э… отправляюсь путешествовать. Ненадолго. Пока что она будет о тебе заботиться, а ты станешь делать все, чтобы ей помочь, понял?
— Ладно, — сказал Дантон и снова глотнул из кружки, явно ничуть не обеспокоенный таким ходом событий.
«Юная дама» выступила вперед и протянула ему руку:
— Приятно познакомиться, Дантон. Меня зовут Расиния.
Мгновение Дантон таращился на ее руку, словно пытаясь сообразить, что ему делать с этой штуковиной. Затем расплылся в широкой улыбке:
— Совсем как принцессу!
— Верно, — сказала она, пожимая его руку. — Совсем как принцессу.
— Значит, ты купила его? — спросила Кора.
— Вовсе нет!
Расиния уже полдня боролась с неприятным ощущением, что именно это она и сделала, — точь-в-точь какой-нибудь мурнскайский лорд, меняющий своих крестьян на упряжных лошадей. Впрочем, у нее были готовы оправдания:
— Дантону нужно, чтобы за ним кто-то присматривал. Этим мы как раз и займемся, чтобы он мог работать для нас. Как только все будет закончено, мы можем отправить его куда он пожелает.
— Понимаю, — кивнула Кора. — Стало быть, ты взяла его в аренду.
Расиния смущенно кивнула:
— Можно и так сказать.
— За десять тысяч орлов… хм… — Глаза девочки загорелись, впрочем, как всегда, когда она говорила о деньгах.
— Мы можем себе это позволить, — бросила Расиния, словно оправдываясь.
— Речь совсем не том, можем ли мы позволить себе подобные траты, — возразила Кора. — Я просто пытаюсь понять, что такое принесет этот человек нашему делу, за что заплатили как за приличный городской особняк.
— Ты просто его не слышала.
Девушки, не сговариваясь, оглянулись на того, кто был предметом их разговора, — и Дантон ответил им ясным взглядом невинных голубых глаз. Прежде чем привести их новое приобретение в гостиную «Синей маски» для знакомства с остальными, Расиния всю вторую половину дня потратила на неспешный и осторожный разговор с ним. Дантон оказался дружелюбен, старателен и абсолютно равнодушен ко всему, кроме еды и пива. Сейчас он управлялся с пинтой лучшего пива, которое подавали в «Синей маске», — с тем же наслаждением, с каким хлебал второсортное пойло в безымянной таверне Нового города. Вокруг него собрались все члены конспиративного кружка: Расиния, Кора, Фаро, Бен, Сартон и Мауриск.
Правда? — отозвалась Кора. — Так давайте наконец его послушаем.
— Именно, — подхватил Мауриск, на мгновение перестав вышагивать перед окном. — Давайте послушаем.
Резкий тон его красноречиво намекал, что он на самом деле обо всем этом думает.
— Сразу, может, и не получится, — заметил Бен. — Видно же, что вначале его нужно поднатаскать. И потом…
— Нет, — сказала Расиния. — Не нужно. Дантон!
— А? — Здоровяк поднял взгляд от кружки с пивом и заулыбался. — Что, Принцесса?
Фаро вскинул бровь:
— Принцесса?
— Потому что меня зовут, как принцессу, — пояснила Расиния, притворяясь, что ее это забавляет. — Дантон, ты помнишь историю, которую я тебе рассказала сегодня днем?
— Помню. Я люблю истории.
Мауриск фыркнул и вновь зашагал к окну.
Расиния не обратила на него ни малейшего внимания.
— Как по-твоему, сможешь ты рассказать нам эту историю прямо сейчас?
— Конечно!
Он осторожно отставил свой стакан на пол и выбрался из кресла. Стоя во весь рост, он выглядел довольно внушительно — почти такой же рослый, как Бен, с буйной копной спутанных волос и в прежних обносках, которые Расиния не успела заменить на новую приличную одежду. Лицо Дантона обмякло, взгляд сделался рассеянным — и она затаила дыхание.
И тогда зазвучал голос:
Так где ж ты, вор? Ступи из тьмы на свет,
Явись, как татю честному пристало,
Чтоб мог я плюнуть в скалящийся лик
И меч скрестить с косой твоей, чтоб силу
Моей утраты, мщенья моего
Тебе познать сполна…
Это был монолог Иллиана из второго акта «Крушения», фетиш всех актеров и драматургов, тирада против самой Смерти, перераставшая в неистовый, безумный рык. Расиния слышала этот монолог сотню раз, не меньше, зачастую в исполнении людей, считавшихся лучшими актерами эпохи. И все же ей казалось, что ни один спектакль, сыгранный во дворце перед лицом монарха, не мог сравниться с тем, что звучало сейчас. Она остро ощущала гнев Иллиана, тщетную ярость несбывшейся мести героя, брошенного на необитаемом острове, в то время как убийца его ненаглядной любви отплыл получать награду за свое якобы геройство. Личность самого Дантона словно исчезла, без следа растворившись в этой ярости и ненависти, в бессильном бунте дикого зверя, бесплодно бьющегося о решетки своей темницы, уже щедро окропленные его кровью.
Она шумно выдохнула, лишь теперь обнаружив, что задержала дыхание, — и вновь замерла, когда Дантон перешел к развязке. Иллиан, охваченный отчаянием, бросился со скалистого утеса в море, до последнего мгновения призывая Смерть наложить на него костлявую длань. Расиния ощутила, как вокруг нее всколыхнулся воздух, как сотряс все тело смертоносный холод падения.
— В сем мире ли, в ином, но я достигну…
Дантон смолк.
(Иллиан падает в море; гаснет свет; занавес. Интермедия, смена декораций для третьего акта.)
Расиния наконец позволила себе перевести дух. Дантон улыбнулся ей, плюхнулся назад в кресло и потянулся за пивом.
Яйца, мать его, Зверя… — пробормотал потрясенный Мауриск.
— Склонен согласиться, — отозвался Фаро. — Сколько ты его этому учила?
— Не дольше, чем он это произносил, — сказала Расиния. — Он не умеет читать, но, когда рассказываешь историю, запоминает все, с первого до последнего слова. Он заучил монолог с одной попытки, и вот…
Она зябко поежилась, не в силах сдержать дрожь.
Кора комочком сжалась в кресле. Сартон немигающим взглядом впился в Дантона, а Бен смотрел на Расинию с выражением, весьма похожим на безграничное обожание.
Долгое время никто не произносил ни слова.
— Итак, — наконец очнулся Фаро, — кто же он? Волшебник? Демон? Простому смертному такое не под силу. Откуда он знает, как надо говорить?
Мауриск опять фыркнул:
— Эти мне церковные бредни…
— Мне нет дела, кто он такой, — прервала их Расиния. — Колдун, демон или нечто иное — неважно. Он нужен нам. Он может стать тем самым символом, который мы так долго искали.
Кроме того, добавила она мысленно, я не в том положении, чтобы отвергать сверхъестественную помощь. Быть может, сущность, которая обитает в Дантоне, была навязана ему точно так же, как ей самой. При мысли об этом Расиния ощутила прилив сострадания к косматому здоровяку.
— Возможно, — протянул Мауриск. В голосе его прозвучали новые нотки. Он уже обдумывал перспективы, которые открывал перед ними дар Дантона.
— Ему нужно будет найти жилье, — сказала Расиния.
— Я этим займусь, — отозвался Фаро, не сводя глаз со здоровяка.
— Отлично. — Расиния замялась. — Не мог бы ты также… привести его в пристойный вид?
— Он и впрямь смахивает на чокнутого попрошайку, — усмехнулся Фаро. — Хорошо, я об этом позабочусь.
Расиния повернулась к остальным:
— Бен, твоя задача — место для выступления. Что-нибудь пока не самое людное. И чтобы там были пути отхода на случай, если что-то пойдет не так. Мауриск и Сартон, за вами текст. Вы будете писать для простого народа, так что не увлекайтесь ссылками на классику и помните, что не все знают наизусть «Права человека».
Кора подняла голову. Глаза ее покраснели, на щеках еще видны были влажные следы слез, но она уже улыбалась до ушей.
— Можно, я буду продавать билеты? Мы сколотим на этом целое состояние!
— У нас уже есть состояние.
— Так сколотим еще одно. — Девочка пожала плечами. — Ладно, нет так нет. В другой раз.
Собрание длилось до трех утра. В комнате было жарко и сыро, точно в прачечной, да и снаружи, на улице, оказалось немногим лучше. Заговорщики расходились по очереди, и каждый отправлялся своим путем кроме Фаро, Расинии, Коры и Дантона.
— Послушай, — обратилась Расиния к Дантону, — я хочу, чтобы ты пошел с Фаро. Он подыщет тебе место для ночлега и достанет много еды. Пожалуйста, слушайся его, пока я не вернусь.
Дантон добродушно кивнул, слегка пошатываясь на ногах. За вечер он ухитрился влить в себя неимоверное количество нива.
— Само собой, Принцесса.
Расинию внутренне передернуло. Она уже просила Дантона не называть ее так, но просьба, влетев в одно ухо, тут же благополучно вылетела из другого, явно не оставив никаких следов.
— Ладно, — вслух сказала она. — Фаро, ты уверен, что справишься?
— Еще бы! — ухмыльнулся тот и бодрым шагом покинул гостиную. Дантон потрусил следом, как послушный щенок.
Расиния повернулась к Коре. Девочка уже умылась, но глаза у нее по-прежнему были красные.
— Как ты себя чувствуешь?
— Прекрасно! — с воодушевлением заверила Кора. — Все дело в той речи. В жизни не слыхала ничего подобного. — Она помотала головой, словно отгоняя наваждение. — Ты и в самом деле думаешь, что это магия?
— Понятия не имею, да и, по правде говоря, мне безразлично, — улыбнулась Расиния. — Ты что же, никогда не видела «Крушение»? Надо будет как-нибудь взять тебя на спектакль. В Королевском театре Иллиана сейчас играет Леонард Виншафт — говорят, он бесподобен.
Она произносила это, а сама гадала, сможет ли еще хоть когда-то наслаждаться «Крушением» так, как наслаждалась прежде. Разве сумеет другой актер сравниться с Дантоном?
Боже милостивый. С минуту, покуда Кора надевала плащ, Расиния неотрывно смотрела вслед Дантону.
«Он же всего лишь оружие, верно? Всего лишь бомба, которую мы в нужный момент установим, подожжем фитиль — и будем надеяться, что нас не накроет взрывом…»
Девушки вместе вышли из гостиной и распрощались на пороге «Синей маски». Расиния дождалась, пока Кора повернет за угол.
— Ты не поверишь, что со мной сегодня произошло, — сказала она.
Из сумрака возникла Сот. Платье горничной она сменила на рабочую униформу — черную, однотонную, почти неразличимую в темноте и туго перетянутую ремешками, чтобы не выдать себя шорохом ткани.
— Пришли вести из дворца, — сказала Сот.
Расиния задохнулась.
— Отец?..
«Слишком рано, господи, слишком рано! Мы еще не готовы!»
И тут же ее с головой накрыла жаркая волна нестерпимого стыда. «Отец умирает, а я думаю только о…»
— Нет, — ответила Сот. — Прибыл Вальних.
Уже? — Принцесса озадаченно нахмурилась. — Я думала, его ждут не раньше следующей недели.
— Очевидно, он оставил полк, чтобы скорее добраться до Вордана.
— Что Паутина?
— Гудит.
Расиния улыбнулась в темноте.