И, наверное, довёл…
Не очень ровный, но очень глубокий крестообразный разрез разошёлся. Тугая склизкая связка кишок вывалилась на камни. Чужеземец повалился на неё, лицом вниз. Что-то хлюпнуло, булькнуло.
Из-под упавшего человека медленно-медленно потекли тёмно-красные ручейки.
Пленник ещё был жив. Вокруг царила гробовая тишина, и в тишине этой отчётливо слышалось хриплое дыхание сквозь стиснутые зубы. Зигфрид знал, что от ран, нанесённых в живот, не умирают быстро. Смерть от таких ран мучительна, и она не приходит сразу.
В кровавой луже подёргивалось человеческое тело. Сведённая судорогой рука сжимала изогнутый кинжал.
Зигфрид гадал, чего язычник хотел этим добиться? Напугать их? Показать своё мужество? Молодому германскому барону не было понятно и не было привычно такое. Он видел смерть и не раз, но не такую.
Никогда ещё на его глазах пленные не вытворяли над собой ничего подобного. Пленным полагается либо ждать выкупа, либо идти на эшафот, где с ними расправится палач. Самоубийство же… Само по себе самоубийство — великий грех, а столь жуткий способ сведения счетов с жизнью — и вовсе необъяснимое варварство.
Язычник умирал тяжело. Корчился, вытянув шею. Хрипел и захлёбывался собственной кровью. Видимо, самообладание покидало его вместе с отлетающим сознанием. Зигфрид услышал первый стон: тихий, слабый, едва-едва различимый.
Всё внимание барона и его воинов было приковано к иноземному рыцарю со вспоротым животом. Потому никто и не уследил за вторым пленником. Желтолицый кнехт-сигнальщик воспользовался моментом и неожиданно вскочил с земли.
Рыцарь, стоявший подле него с обнажённым клинком, не успел ничего предпринять. Только…
— Ваша ми!.. — и вскрик стража, брошенного на камни, оборвался.
Прямой рыцарский меч был теперь в руках язычника. Однако пленник не бросился наутёк. И не ринулся в битву. Метнувшись стремительной тенью к умирающему господину, он взмахнул захваченным оружием.
Нанёс один-единственный удар.
И когда голова самоубийцы отделилась от тела — отбросил меч с видом исполненного долга. Затем спокойно взглянул в лицо Зигфриду.
Что это было? Давние счёты? Или этот желтолицый кнехт, обезглавив старого господина, надеется выслужиться перед новым? Нет, не похоже. В раскосых миндалевидных глазах Зигфрид не видел и намёка на холопскую покорность. Страха в них не было тоже. Скорее, уж гордость от содеянного. Взгляд язычника был твёрд и холоден.
Может быть, слуга просто хотел прекратить страдания умирающего? «А ведь от него тоже ничего не добиться, — отчётливо понял Зигфрид. — Ни пыткой, ни посулами — никак. Даже если он понимает по-нашему».
— Ваша милость, — осторожно подступил к нему Карл. — Что прикажете делать с пленным?
— Слуга не должен поднимать руки на своего господина, — хмуро сказал Зигфрид. — Никогда и ни при каких обстоятельствах.
Барон повернулся к стрелкам.
— Убить!
Два спусковых механизма звякнули одновременно. Два арбалетных болта ударили язычника в грудь. Стрелы швырнули одного чужеземца на обезглавленное тело другого.
— Уходим, — отдал Зигфрид новый приказ.
— Ваша милость, мёртвых бы схоронить, — негромко пробормотал Карл. — Наших хотя бы…
— Господь милостив, — хмуро отозвался барон, — он примет их души и так.
Покойников в камнях быстро не схоронишь. А задерживаться на плато-ловушке после произошедшей стычки было опасно.
— Уходим, — повторил Зигфрид.
На этот раз перечить барону никто не посмел.
Порывы стылого ветра едва не сбивали с ног. Впрочем, иначе здесь, и быть не могло: в низаритской горной крепости Аламут ветрено всегда. А на открытой верхней площадке Башни Имама, откуда весь мир кажется павшим ниц, ветер и вовсе беснуется так, что трудно бывает услышать даже собственный крик.
У невысоких каменных зубцов стоял человек в развевающихся одеяниях — просторных и пёстрых. Человек на ветру был похож на птицу, раскинувшую крылья и приготовившуюся взлететь, но отчего-то не взлетавшую. Имам Времени, Шейх-аль-Джебель, Хасан-ибн-Шаабахт, Великий Сейд или просто Владыка — его называли по-разному.
Имам задумчиво смотрел вниз, и сейчас можно было видеть только его спину. В спину имама смотрел поднявшийся на башенную площадку крепкий чернобородый мужчина в белой накидке с широким красным поясом. Чернобородый не решался подступить близко и не смел заговорить первым. Он молча ждал приглашения.
Имам держал в руках зурну. Пронзительный звук этого инструмента обычно успокаивал хозяина крепости в минуты волнения и помогал сосредоточиться, когда приходило время размышлять о чём-то особенно важном. Имам любил играть на зурне под свист ветра.
Но сейчас зурна молчала. Имам поднял руку, выкрикнул слово, сотворил знак. Умолк и ветер. Очередной порыв разбился о невидимую преграду. Развевающиеся одежды имама опали.
Стало тихо. Достаточно тихо для того, чтобы говорить негромко. Впрочем, в этой крепости не было необходимости таиться от чужих ушей. В этой крепости все уши были своими и благоговейно внимали лишь словам одного человека.
— Ты пришёл, даи?[1] — спросил имам, не поворачиваясь. Голос был сухой и скрипучий. Старческий голос.
— Я пришёл, Владыка. Ты звал меня, и я пришёл…
Имам отложил зурну. Однако поворачиваться к собеседнику он, по-прежнему, не спешил.
— Взгляни вниз, мой верный даи, — имам простёр руку перед собой, и взгляд чернобородого поневоле обратился туда, куда было указано.
В туманную даль у подножия гор.
— Где-то там возятся двуногие муравьи, которых отсюда даже не видно, — продолжил имам. — Они копошатся из века в век, они суетятся без всякого смысла и проку. Муравьи слишком размножились, они повсюду. Муравьи вечно заняты делами, которые кажутся им настолько же важными, насколько мало эти деяния соответствуют замыслу Всевышнего. В своём неведении муравьи рассчитывают обрести спасение, но при этом ничем не способствуют истинной воле Аллаха. Ибо глупцам никогда не хватит разума постичь средоточие мудрости. Ибо без должных знаний ни у кого не достанет сил изменить греховный муравьиный мир… А что есть наш мир, даи?
— Атанор, Владыка. Алхимический тигль, бурлящий и переплавляющий… — тот, кого называли даи, без запинки ответил на неожиданный вопрос. Вернее, повторил многократно слышанное от имама.
— Вот именно! Но только избранные способны помочь Аллаху переплавить содержимое этого мира и тем очистить мир от скверны. Избранными Всевышний сделал нас. Мы должны заставить сверкать омытые кровью алмазы, и нам же предстоит отбросить в сторону и сгноить навоз. Пусть достойное выльется в золотые слитки, а недостойное осыплется грязной окалиной, пылью и пеплом.
— Воистину так и будет, Владыка!
— Так будет скоро, даи. Очень скоро. Так уже почти есть.
Даи вопросительно посмотрел на спину имама.
— Пришло время. Появилось дело важнее всех прочих дел, которые я поручал тебе прежде. Есть задание, которое необходимо исполнить, во что бы то ни стало.
— Я готов, Владыка, — склонился чернобородый. — Нужно кого-то убить?
— Нужно кое-что забрать. Кое-что, чего просто так не отдадут. Поэтому — да, придётся убивать.
— Могу ли я узнать, о чём идёт речь, Владыка? — не сразу, но всё же осмелился спросить даи. — Что именно следует забрать и где?
— Можешь, — ответ прозвучал после недолгой взвешенной паузы. — Потому что ты поведёшь фидаинов. Вы отправитесь за Костью Силы.
— Кость? — поднял голову даи. — Удалось найти ещё одну Кость?
— Ещё нет. Но теперь мне известно, где её следует искать. Кто-то уже воспользовался силой Кости дважды. Полной силой, дерзко, в открытую, а такое утаить невозможно. Такое открывается рано или поздно. Это всё, что тебе надлежит знать, даи. Остальное ты узнаешь позже. А пока созови фидаинов и выбери Жертвующих, на которых можно положиться во всём.
— Да, владыка, — кивнул даи. — Я отберу лучших из лучших.
— Сейчас мне нужны Верные из Верных. Самые Верные. Которых магия и гашиш сделает ещё вернее.
— Конечно, Владыка… Что-нибудь ещё?
— Приготовь курительную комнату. Я встречу Жертвующих там. И поторопись, даи. Время сейчас слишком дорого. Дороже, чем когда-либо.
Даи с поклоном удалился. Имам, так и не повернувшийся к собеседнику, потянулся к зурне.
Взмах руки — и вновь на башенную площадку впущен ветер. Одежды имама взметнулись. Между каменными зубцами засвистело, завыло. Но уже в следующий миг громкий, пронзительный визг заглушил все прочие звуки. Имам Времени играл на зурне.
Ветер подпевал.
Глава 3
Первый залп дали латиняне. Тяжёлые итальянские и немецкие арбалеты снизу били дальше, чем луки ищерских дружинников, стрелявших с Острожецких стен.
— Укрыться! — приказал Тимофей. — Всем укрыться!
И сам отпрянул от бойницы.
Вовремя. Что-то промелькнуло перед глазами. Звякнуло за спиной.
— Вот ведь крысий потрох! — выдохнул он.
В воздухе свистели короткие арбалетные болты. Массивные чуть притуплённые наконечники выбивали из обращённого в камень дерева пыль и мелкое серое крошево.
К счастью, под вражеские стрелы никто не попал. Но никто не мог теперь без опаски и высунуться из бойницы.
— Тимофей, — позвал Угрим. — Как прикажу — пусть лучники встают к бойницам. И пусть стреляют. Разом. Все.
— Так не достанем же, княже! — опешил Тимофей. — Латиняне, они того… далеко ещё слишком.
— Достанем, — пообещал Угрим. — Как — не твоя забота, а моя. Просто цельте по первой линии, понял?
— Да уж чего тут не понять-то…
Князь кивнул. Процедил с кривой ухмылкой.
— Михель хочет узнать, на что я способен. Что ж, он узнает.
Угрим зашептал заклинания. Руки князя медленно поднимались над головой. Прикрытые глаза, растопыренные пальцы…
Тимофей улыбнулся. В самом деле, не всё же время прятаться за колдовскими щитами! Волховскую магию можно использовать и иначе. Ею ведь можно и наподдать хорошенько!