Он начал перебирать в памяти всё самое необходимое, что может потребоваться самостоятельному человеку: ножик-складень, кресало (или еще лучше спичек достать), мешочек для продуктов...
Октябрьское небо быстро затягивалось мглой. Очертания бараков расплывались в бесформенные тёмные пятна. Лужи казались мазутными. С низкого и тяжёлого неба сеял мелкий и холодный дождь.
Генка огляделся по сторонам: нужно было куда-то спрятаться, переждать. “Пойду-ка, пожалуй, в баню”,—решил он и торопливо заскользил к двухэтажному зданию с облупленными стенами.
О месте на лавке в комнате ожидания нечего было и мечтать. Люди в рабочих спецовках, с усталыми тёмными лицами сидели на корточках возле стен, толпились в проходе, дымили толстыми самокрутками и вели неторопливый разговор о вестях с фронта, о заводских делах. Кругом жара и чад.
Генка протиснулся к лестнице, ведущей на второй этаж, в женское отделение. Нашёл под лестницей свободное местечко, уселся на выступе стены, похожем на завалинку, и задумался. Мать, верно, станет плакать, переживать. Завтра зайдут за ним ребята в школу, а мать скажет, что нету Генки, ушёл неизвестно куда. Начнут Генку везде искать. Интересно, что они будут о нём говорить?
Справа, примостившись на том же выступе, сидел парнишка в фуфайке и треухе, сбитом на затылок. Было ему лет двенадцать. Лицо крупное, широкоскулое, с острым подбородком. Из-под шапки торчали густые тёмные волосы, которых уже давно не касалась расчёска. В ногах у паренька сидела худенькая девочка лет шести и обеими руками усердно копалась в таких же тёмных кудлатых волосах.
— Тиша, зудится,—тоненько пропищала она.
— Завтра в прожарку поведу,—тоном взрослого ответил Тиша...
—... Из Ленинграда я. Питерский!—обратился он к Генке. В это слово он вкладывал особый смысл, дескать, в революционном городе жил.— Батю мы ищем. Его с заводом в самом начале войны эвакуировали. Нам говорили, здесь должен быть.
Девочка, что сидела в ногах у Тиши, перестала чесать голову и жалобно зашептала:
— Я к мамке хочу...
— Не хнычь, Нюрка, не маленькая.
Нюрка прижалась к ноге брата и притихла.
— Мы с ней,—Тиша кивнул на сестрёнку,— везде поездили: в Москве были, в Саратове, потом в Краснокамске, в Нижнем Тагиле, а теперь вот в Челябинске. Позавчера на военном товарняке приехали.
— А мать-то где?
— Мама ещё там, в Питере. Захворала. Голодно стало...—Тиша призадумался.—Ну, а нас на самолёте вывезли. Через фронт летели. По нам фашистские зенитки бухали, да не попали. Где им! У нас лётчик мировой был. Кругом разрывы, а он самолёт ведёт, что машину по Невскому. Потом на поезде. Говорили, в детдом везут. Только я не захотел, к бате решил добираться. Так мама наказывала. А где он, батя?.. Урал-то большой. Вчера заходил к одному начальнику, спросил про наших, кировцев. Так он сказал, что нынче столько народу понаехало — где тут найдешь? А сам телефонную трубку снимает. Я как услыхал про приют, задом, задом и—ходу. Нашёл дураков! Генка с уважением слушал Тишу.
— А ты что,—спросил Тиша,—тоже мазурничаешь?
— Нет... — Генка замялся. Хотел было рассказать, что тоже собирается уехать из дома, но раздумал. Стыдно говорить о картошке. Совестно.
Генка пригрелся и уснул.
Продолжение следует
Рисунки В. Г. Курбатова
Пятистенка —деревянный дом, который делится на две части внутренней капитальной (из брёвен) стеной.
“Торгсинские” — до войны были магазины, торговавшие на золото преимущественно с иностранцами. (“Торгсин”— сокращение слов “торговля с иностранцами”.) В них продавались необычные заграничные товары.
Химический карандаш — карандаш с особым грифелем (сердечком), который при смачивании пишет как чернила.
Жмых — выжимки, остающиеся после изготовления растительного масла из семян; обычно идут на корм скоту. Их употребляли в пищу и люди (грызли твёрдые плотные куски).
Репродуктор — громкоговоритель в виде большого чёрного почти плоского рупора.
Картуз — мужской головной убор с козырьком.
Кресало — стальная пластинка, ударяя которой по твёрдому камню — кремню можно высечь искры (огниво).
Фуфайка — стёганая на вате хлопчатобумажная куртка.
Треух — тёплая шапка-ушанка с опускающимися ушами и задником.
Прожарка — во время войны отделение бани, где уничтожали кровососущих насекомых, живущих в одежде (вшей). Всю одежду прожаривали — прогревали очень горячим воздухом, убивавшим насекомых. А голову мыли специальным мылом.
Мазурничать — в данном случае быть беспризорником.
В ГОСТЯХ У «ТРОПИНКИ»
Давным-давно, когда ещё ваших бабушек и дедушек и на свете не было, в декабре 1917 года в Железнодорожном районе Челябинска открылась библиотека. Такая маленькая, что вся умещалась на трёх-четырёх полках. Шли годы, росли и библиотека, и число читателей. Сначала в ней были только книги для взрослых, а с 60-х годов начали появляться и детские.
В 1980 году специально для библиотеки построено здание по улице имени Цвиллинга. Его украшают мозаичные фрески, прославляющие книгу, чтение, знание. И в детском отделе у ребят есть свой абонемент и свой читальный зал.
Ребята сразу полюбили детскую библиотеку. Они с удовольствием принимали участие в работе «Университета чтения школьников», в клубах «Кругозор», «Почемучка», «Паровозик», в кружках переплётного дела и макраме.
Экономические трудности времени отразились и на библиотеке. Меньше стало поступать книг и журналов, пришлось свернуть работу многих клубов. Однако, несмотря на всё это, библиотекари детского отдела Ольга Ивановна Анфалова, Надежда Васильевна Лахтина, Нина Николаевна Ларенцова работают дружно и увлечённо.
В библиотеке вы можете увидеть интересные книжные выставки, поучаствовать в утренниках, литературных играх, викторинах, выставках детского творчества, стать членом клуба «Паровозик», встретиться с интересными людьми.
Сейчас, когда весь мир готовится к 200-летию со дня рождения Александра Сергеевича Пушкина, ребята «Паровозика» придумали игру «Золотая рыбка». Чтобы принять в ней участие, они знакомятся с биографией поэта, его стихами и сказками, с воспоминаниями современников Пушкина, инсценируют его произведения, устраивают карнавалы пушкинских героев, иллюстрируют его сказки, пишут сочинения на тему «Мой Пушкин». А их девизом стали такие строки поэта:
Где есть поветрие на чтение,
В чести там грамота, перо,
Где грамота, — там просвещенье,
Где просвещенье, — там добро.
Вечер
За окошком поздний вечер.
Фонари горят огнём,
Зажигаю в бронзе свечи,
Попрощавшись с зимним днём.
На столе лежит учебник,
Ручка, ластик и тетрадь.
И словарь, как древний требник,
Я учу, чтоб русский знать.
Завтра новый день настанет,
Трелью зазвенит звонок,
Школа вновь к себе поманит
На волшебный свой урок.
У пернатых такая уж доля
Журавли... журавли улетают...
Улетают они до весны,
Только гнёзда свои оставляют,
Оставляют здесь песни свои.
Не слыхать жаворонка над полем,
Не кукует кукушка в лесу.
У пернатых такая уж доля:
Ожидать на чужбине весну.
Смотрите также «Наш вернисаж» на стр. 22 и в следующем номере «Тропинки».
Вера Инбер. Оттепель
Оттепель, оттепель. Тает, течёт.
Снежные звёздочки наперечёт.
Стоило южному ветру подуть,
Градусник ожил и дрогнула ртуть.
Тонкий её стебелёк шевеля,
Оттепель шлёт его выше нуля.
В речке пошли подо льдом пузыри,
Начали снега искать снегири.
Глянула верба из почки тутой:
"Что это? Что это? Месяц какой?"
В эту минуту послышался гул:
Северный ветер как щёки надул!
Ртуть побежала по лесенке, вниз,
Снежные хлопья опять понеслись,
Встали сугробы такой белизны,
Что далеко ещё нам до весны.
Что такое весна
Тут Снегурка живёт,
В этом белом овражке.
Лунный сок она пьёт
Из берёзовой чашки.
По ночам укрывается
Шубкой пуховой,
По утрам умывается
Лапкой еловой.
Иногда, вылезая
Из тёплой берлоги,
К ней топочет медведь
Прямиком, без дороги.
А она — воплощение
Прелести зимней:
"Что такое весна,
Дядя Миша, скажи мне".
Иногда, из алмазных
Кулис выбегая,
Снежный вальс ей танцует
Лиса голубая.
Но Снегурка смутна —
Для чего ей актриса.
"Что такое весна?
Что в ней, тётя Алиса?"
День придёт.
И узнает Снегурка с рассветом,
Что такое весна.
Но...
растает при этом.
Антонина Баева
* * *
Все вёсны в детстве
просто начинались:
Пекла из теста
жаворонков бабка.
Проснёшься утром,
а из русской печки,
Как из гнезда, выпархивают птахи —
Румяные предвестники весны.
И радуешься:
скоро можно будет
Обувку сбросив,
бегать босиком,
И за гумном, на выпасе, подолгу
Искать глазами в синем небе точку