Сначала я вообще не видел никакого отклика, кроме покачивания флажка. Потом он повернул ко мне лицо и заговорил:
— Вы — англичанин?
— Да.
— А почему вы не уезжаете домой?
Он говорил медленно, четко произнося слоги.
— Да я только что приехал.
— Я про всех вас.
— А кто это — «все»?
— Белые люди, — ответил он.
Белые украли у его народа страну, сказал он. Их присутствие в Австралии незаконно. Туземцы никогда никому не уступали ни пяди своей территории. Они никогда не подписывали никаких соглашений. Все европейцы должны убираться туда, откуда приехали.
А как быть с ливанцами? — спросил я.
— Пускай убираются к себе в Ливан.
— Понятно, — сказал я, но интервью было окончено: лицо уже отвернулось и приняло исходное положение.
После этого я приметил симпатичную светловолосую женщину и подмигнул ей. Она подмигнула в ответ, и мы стали пробираться друг к другу, обходя толпу.
— Не поладил с Предводителем? — прошептала она.
— Да нет, узнал много нового, — ответил я.
Ее звали Мэриан. Она только полчаса назад приехала в город из Земли уолбири, где занималась женскими земельными вопросами.
У нее были спокойные голубые глаза, она выглядела очень невинной и счастливой в этом дешевом платьице с цветочным узором. Под ногтями у нее виднелись красные полумесяцы грязи, а дорожная пыль, въевшаяся в кожу, придавала ей ровный бронзовый глянец. Под платьем просвечивали крепкие груди, а руки были сильными, цилиндрическими. В рукавах платья были сделаны прорези — чтобы воздух свободно проникал в подмышки.
Раньше она учительствовала в буше, в той же школе, что и Аркадий. По тому, какие взгляды она кидала на его соломенную шевелюру поблескивавшую под светом лампы, я догадался, что когда-то они наверняка были любовниками.
На нем была небесно-голубая рубашка и мешковатые рабочие штаны.
— Давно ты знаешь Арка? — поинтересовалась она.
— Целых два дня, — ответил я.
Я упомянул имя девушки из Аделаиды, нашей общей знакомой. Мэриан опустила глаза и зарделась.
— Он немножко святой, — сказала она.
— Знаю, — ответил я. — Русский святой.
Я бы продолжал разговор с Мэриан, если бы где-то у моего левого локтя не раздался скрипучий голос:
— Что привело вас на Территорию?
Я обернулся и увидел жилистого, щетинистого белого лет тридцати с лишним. По его накачанным мышцам и серой трикотажной рубашке без рукавов я легко догадался, что этот тип — спортсмен-зануда.
— Меня кое-что интересует, — ответил я.
— Что-то конкретное?
— Я хочу разобраться в Песенных Тропах аборигенов.
— Надолго вы?
— Месяца на два, наверное.
— С вами еще кто-нибудь?
— Нет, я сам по себе.
— А с чего вы взяли, что стоит вам заявиться сюда из Старой Доброй Англии, как перед вами немедленно распахнется сокровищница священных знаний?
— Да мне и не нужна сокровищница священных знаний. Я просто хочу понять, как «работает» Песенная Тропа.
— Вы что — писатель?
— В некотором роде.
— Что-нибудь уже публиковали?
— Да.
— Научную фантастику?
— Я терпеть не могу научную фантастику.
Послушайте, дружище, — сказал спортсмен-зануда, — вы зря тратите здесь время. Я десять лет прожил на Территории. Уж я-то знаю этих Старейшин. Они не расскажут вам ничего.
Его стакан был пуст. Единственным способом прекратить этот разговор было купить ему выпивку.
— Нет, спасибо. — Он вздернул подбородок. — Мне и так хорошо.
Я снова подмигнул Мэриан, которая пыталась подавить взрыв смеха. У других тоже опустели стаканы, и я предложил угостить всю компанию. Я подошел к стойке и заказал кому большой бокал пива, кому полпорции. Спортсмену-зануде я тоже заказал, хотел он того или нет.
Аркадий помог мне подхватить стаканы.
— Ну и ну! — ухмыльнулся он. — Я вижу, ты вовсю развлекаешься.
Я расплатился, и мы с ним пошли разносить пиво.
— Скажи, когда тебе здесь надоест, — шепнул он. — Мы можем ко мне пойти.
— Пойдем, когда захочешь.
Спортсмен-зануда, принимая стакан, поморщился и сказал:
— Спасибо, приятель.
Председатель взял выпивку, не проронив ни слова.
Мы выпили. Аркадий поцеловал Мэриан в губы и сказал:
— До скорого.
Спортсмен-зануда просунул свою руку в мою и сказал:
— До встречи, приятель.
Мы вышли из паба.
— Что это за тип? — спросил я.
— Да так, жлоб один, — ответил Аркадий.
Город тихо погружался в сумерки. Вдоль гребня хребта Макдоннелл догорал оранжевый закатный ободок.
— Ну, как тебе «Фрейзер-Армз»? — спросил Аркадий.
— Мне понравилось, — сказал я. — Там дружелюбная обстановка.
Она и вправду была куда более дружелюбной, чем в пабе в Катерин.
8
Когда я ехал из Кимберли в Алис, мне нужно было пересесть с одного автобуса на другой в Катерин.
Время было обеденное. Паб был забит дальнобойщиками и рабочими-строителями, которые пили пиво и ели мясные пироги. Почти на всех была стандартная униформа «мужчины с Равнины»: ботинки для пустыни, «землекопские» фуфайки, под которыми виднелись татуировки, желтые защитные шлемы и «стаббиз» — зеленые облегающие шорты без молнии. Первое, что ты видел, войдя в паб через двери из матового стекла, — это бесконечный ряд мохнатых красных ног и темно-зеленых ягодиц.
В Катерин останавливались все туристы, которые хотели полюбоваться здешним знаменитым ущельем. Ущелье получило статус национального парка, но какие-то юристы из Движения за возвращение земли выискали недоработки в правовых документах и теперь требовали вернуть эту местность аборигенам. В городе царила неприязненная атмосфера.
Я направился в уборную. В коридоре чернокожая проститутка прижалась сосками к моей рубашке и сказала:
— Хочешь меня, милый?
— Нет.
Пока я справлял нужду, она уже приклеилась к жилистому коротышке, сидевшему на табурете возле стойки. У него на предплечье виднелись вздувшиеся вены, а на рубашке красовался значок с надписью «смотритель парка».
— Нет! — презрительно огрызнулся он. — Грязная баба! Такие, как ты, меня не возбуждают. У меня есть женушка. Но если ты усядешься сюда, на стойку, и раздвинешь ноги, может, я в тебя бутылку и затолкаю.
Я взял свой стакан и направился в дальний конец зала. Там я разговорился с каким-то испанцем. Он был низеньким, лысым и потным и говорил высоким, истеричным голоском. Он был городским пекарем. В нескольких шагах от нас очень медленно начинали драться двое аборигенов.
У аборигена постарше был морщинистый лоб и алая рубаха, расстегнутая до пупа. Его противником был сухопарый паренек и облегающих оранжевых штанах. Мужчина был пьянее мальчишки — он едва на ногах держался. Для равновесия он опирался локтями о табурет. Паренек голосил от страха во всю мочь, изо рта у него капала пена.
Пекарь ткнул меня пальцем в ребра.
— Я родом из Саламанки, — провизжал он. — Похоже на корриду, а?
Кто-то еще прокричал: «Черномазые дерутся!» — хотя они еще не дрались — пока. Однако посетители, глумясь и веселясь, стали стягиваться со всех концов бара, чтобы поглазеть.
Нежно, почти ласково, абориген постарше выбил из руки мальчишки стакан, тот упал и разбился. Мальчишка нагнулся и подобрал с пола отбитое донышко и зажал, будто кинжал.
Дальнобойщик, сидевший на табурете рядом, выплеснул содержимое своего стакана, разбил его стенки о край стойки и вложил зазубренное донышко в ладонь мужчины.
— Давай, подбодрил он его, — покажи ему.
Паренек сделал выпад своим битым стаканом, но мужчина быстрым движением кисти отбил удар. У обоих потекла кровь.
— Оле! — закричал пекарь-испанец. Лицо его перекосила гримаса возбуждения. — Оле! Оле! Оле!
Вышибала, разом перепрыгнув через барную стойку, вытащил обоих драчунов на тротуар, а потом перебросил через асфальт на островок посреди шоссе. Там они растянулись рядышком и лежали, истекая кровью под розовыми олеандрами, а мимо с грохотом проносились автомобильные поезда из Дарвина.
Я пошел дальше, но за мной увязался испанец.
— Они же закадычные друзья, а? — сказал он.
9
Я надеялся пораньше лечь спать, но Аркадий позвал меня на барбекю у каких-то друзей на дальнем конце города. У нас оставалось еще около часа свободного времени. Мы купили в магазинчике рядом с баром бутылку охлажденного белого вина.
Аркадий жил в съемной квартире-студии над вереницей запертых гаражей, за супермаркетом. Металлические перила лестницы, нагретые солнцем за день, были еще горячими. Кондиционер внутри был включен, и, как только Аркадий отпер дверь, нам в лицо дохнул прохладный воздух. На коврике лежала записка — кто-то просунул ее под дверь. Аркадий включил свет и прочел ее.
— Вовремя! — пробормотал он.
— Что-то случилось? — спросил я.
Он объяснил, что один из старейшин кайтиш, старик по имени Алан Накумурра, задерживал работу над отчетом вот уже четыре недели. Он был последним живым мужчиной в своем клане и «традиционным владельцем» участка земли к северу от станции Миддл-Бор. Землемерам-железнодорожникам не терпелось поскорее нанести на карту именно этот отрезок пути. Аркадий упросил их подождать до тех пор, пока Алана не найдут.
— А куда он пропал?
— А ты как думаешь? — рассмеялся он. — Отправился в Обход.
— А что случилось с остальными?
— С какими остальными?
— Ну, с остальными мужчинами его клана.
— Их застрелили, — ответил Аркадий. — Полицейские патрули, еще в двадцатые годы.
Комната у него была опрятная и белая. На кухонной стойке, стояла соковыжималка, а рядом — корзинка с апельсинами. Поверх матраса на полу были набросаны индонезийские покрывала и подушки. На крышке клавесина лежали раскрытые ноты: «Хорошо темперированный клавир».
Аркадий откупорил бутылку, наполнил два бокала и, пока я изучал содержимое его книжной полки, позвонил своему начальнику.