Тропы «Уральского следопыта» — страница 2 из 90

Самолет содрогался от рева моторов, радист начал уже вторую часть проверки — перед выруливанием. Сейчас, словно в каком-то полусне, понимал Витковский, дойдет очередь до него, штурмана, а он еще не согласовал приборы… «В последний раз», — вдруг осознал он так отчетливо, что повторил это вслух:

— Последний раз…

— Что? — опять повернулся к штурману командир. — Что у тебя с курсовой системой?

— Все в порядке, командир. Согласованно.

Геннадий Осипович был одесситом. До сих пор, хотя большую часть жизни прожил на Урале, советуя жене, он говорил: «Ты сделай сначала овощной, а потом уж прошвырнись на гастроном…»

Но дело, если разобраться, все же не в Одессе. Куда они теперь уедут из Свердловска? Поздно… Нет, дело было не в Одессе, а в жене, в ее странной бессоннице. Понять жену, конечно, можно. Был полон дом — он у Витковских большой, свой, куплен сразу после войны, когда Геннадий Осипович демобилизовался и разыскал жену с четырехлетним сыном, а теперь в доме остался один пес Гешка. Но, с другой стороны, кто мешает ей сесть на сто первый автобус, доехать до города? А там две остановки на трамвае — и к твоей радости внук. В конце концов, внука на субботу и воскресенье можно брать к себе, в Кольцово. Так что, если разобраться, на скуку пожаловаться жене нет причин. Все дело в этой странной бессоннице.

Однажды ночью проснулся — словно под бок кто толкнул. Дотянулся рукой до торшера, включил свет: Вера лежала с открытыми глазами.

— Ты что? — испугался Геннадий Осипович. — Почему не спишь?

Ответ жены его озадачил:

— А ты разве по ночам спишь?

— Это как понять? Конечно, сплю.

— Неправда, — сказала жена, — Вчера ты не слал.

«Вчера» как раз выпало на хабаровский рейс. С хабаровскими рейсами дело обстояло скверно: вылет из Свердловска вечером, а прилет в десять по-местному. И ночи как не бывало, не станешь же ложиться спать в полдень! Полежать, конечно, часик-другой можно, но чаще едешь с Невьянцевым куда-нибудь на Амур ловить карасей — Невьянцев навострился удить на Амуре и летом и зимой. И если разобраться да подсчитать, то таким образом он за эти хабаровские и прочие ночные рейсы потерял сотни две-три ночей, не меньше. Но такова летная жизнь, что поделаешь?

— А я спал днем, — сказал Геннадий Осипович. — Пока Иван рыбачил, я отсыпался — эта ночь не в счет.

— И я утром уснула, — сказала жена.

— Утром? — удивился Геннадий Осипович. — Это когда же?

— Часов в семь.

— В семь? — Геннадий Осипович прибавил к свердловскому разницу в поясном времени и крякнул от удивления: — Кхм! Верно, я в это самое время тоже, значит… Постой, а в прошлый рейс ты как?

Прошлый рейс был ленинградским, сели в Кирове, по расписанию сели, да так и просидели в этом Кирове до следующего утра.

— Так же, — ответила жена. — Тоже утром уснула.

Геннадий Осипович внимательно поглядел на жену — теперь ему стали понятны я синие круги под глазами, и задумчивый вид, и односложные скучные ответы…

— И давно это у тебя так? — спросил он.

— Давно.

— Что же ты молчала? Надо было сходить к врачу, выписать снотворное.

— Ходила, выписала снотворное.

— Не помогает?

— Не помогает.

— Кхм…

Командир вырулил к стартовой «зебре», развернул самолет точно по осевой линии полосы, и радист зачастил последнюю перед стартом проверку:

— Рули?

— Свободны, — покачал штурвал командир.

— Курсовые приборы?

Этот вопрос относился уже к нему, штурману, и Геннадий Осипович, чуть помедлив, назвал курс и режим.

— Красные сигналы?

— Не горят! — почти хором прокричали второй пилот, механик и сам радист.

«Красные сигналы» — это аварийные табло. Раз не горят, значит, можно взлетать, и командир нажал на штурвале кнопку радиопередатчика:

— Иркутск, 75410, прошу взлет.


21 час 30 мин.

Салон самолета № 75410

— Вам? Лимонад или нарзан? Пожалуйста, пожалуйста, берите!

Тане смешно: четвертый стаканчик берет и каждый раз спрашивает: «А у стюардесс есть имена?» Ему, понятно, хочется поговорить, может, и познакомиться, а ей некогда стоять на одном месте — у нее еще первый салон. Но Таня терпеливо, с улыбкой ждет, когда лейтенант выпьет очередной стаканчик нарзана. Можно, конечно, уйти и забрать стаканчик потом, но зачем огорчать пассажира?

В стюардессы Таня попала случайно. Провалила вступительные экзамены в иняз, что оказалось неожиданным не только для родителей, но и для нее самой, ибо английским она владела почти свободно. Пробовала Таня устроиться в Центр научно-технической информации — без диплома не приняли. Куда податься? Кто-то из знакомых отца сказал, что знание английского языка может пригодиться в авиации, он, разумеется, имел в виду международные авиалинии, но откуда вчерашней школьнице знать, что международный аэропорт в стране один — Шереметьево?..

— Спасибо, — глубоко и с чувством вздохнул лейтенант, возвращая стаканчик. — Такая, знаете, вода отличная!

— Пожалуйста! — улыбнулась Таня, поспешно отходя к следующему ряду — не попросил бы чересчур внимательный лейтенант пятый стаканчик…

— Ну, — сердито встретила ее на кухне Людмила Николаевна. — Если ты будешь болтать с каждым пассажиром!..

— Нас учили быть вежливыми, — быстро вставила Таня.

— А пол вытирать вас учили? Бери тряпку и вытирай!

При наборе высоты раза два тряхнуло и из неплотно прикрытого кипятильника пролилась вода, потом на пол просыпался рис, затем зеленый горошек…

— Ну! — прикрикнула Людмила на Таню. — Не знаешь, где тряпка? И я не знаю. Возьми пачку салфеток. — Она металась по кухне, растаптывая рис и горошек. Пришла пора, наконец, накормить пассажиров, а бортпитание, загруженное еще в Хабаровске, застыло, но самое главное — из восьмидесяти семи порций нужно было выкроить все девяносто шесть!

— Ничего не получается, — швырнула Людмила пакет со столовым набором на стол. — Ладно, курицу я поделила, а что делать с вафлями? Их же съели! И колбаса… Где я возьму девять порций колбасы? Разворачивать пакеты? Придется.

Когда вылетели из Хабаровска, ее вызвал командир.

— Как пассажиры? Спят?

— Спят, командир.

— Вот и не буди.

— То есть?

— То есть, кто захочет — того накорми. А остальных не тревожь.

Людмила с недоумением посмотрела на командира.

— А что я буду делать с питанием в Красноярске?

В Красноярске должны были загрузить новый комплект бортпитания, а куда неиспользованный? Шутка ли — столько порций возвращать! А если кто из пассажиров напишет жалобу в министерство? Ему-то что, командир за питание не отвечает.

— Ладно, — отмахнулся Селезнев. — Иди, занимайся своим делом. До Красноярска еще надо долететь.

И вот, оказался прав: вместо Красноярска посадили в Иркутске. А в Иркутске, естественно, никто для них питания не готовил. Тут таких варягов, сбившихся с трассы, полный порт — хорошо хоть керосином быстро заправили. И, таким образом, у нее на восемьдесят девять пассажиров оказалось всего восемьдесят семь завтраков: пять у Магдагачи выдала летчикам, два завтрака они с Татьяной прикончили сами… Да еще два потребовала эта, в красных штанах. «Вот бог послал на мою голову! — вспомнила она девицу с приятелем морячком, прохихикавшую все пять часов от Хабаровска до Иркутска. — То воды, то пакет, то она проголодалась… Спят все до единого, а этой хоть бы хны. И вот что поразительно: обязательно в дальнем рейсе попадется какая-нибудь…»

— Ну, подтерла пол? — спросила она Таню, возящуюся у нее под ногами. — Да не жалей ты салфеток, быстрей, быстрей! Бортпроводники — не стюардессы, а домашние хозяйки, в белых перчатках летают только москвички, и то до Свердловска.


21 час 35 мин.

Свердловск, командно-диспетчерский пункт (КДП) аэропорта Кольцово

Инструктаж, как обычно, начался с обзора синоптика. Докладывала Роза Силантьева — ее диспетчеры любили за «лирические комментарии». Другая отбарабанит скорости ветров, давления, температуры, особые явления — запомни всю эту снежно-дождевую арифметику! А Роза…

— Метеообстановка по стране, как вы сами догадываетесь, — говорила она, — не очень приятная. Апрель, товарищи диспетчеры, «а за окном — то дождь, то снег», как поется в одной песне.

Роза подошла к крайней справа карте и ткнула указкой.

— Двое суток Дальний Восток был закрыт «ныряющим циклоном»[2]. Сейчас там метеообстановка выровнялась, трассы открылись, но зато… — ее указка поползла по карте. — Но зато очень тяжелая обстановка сложилась в Центральной и Западной Сибири. Баренцевский циклон, пришедший к нам из Скандинавии… — указка переметнулась к левому верхнему углу карты, — …продвигаясь в направлении Мурманск — Сыктывкар — Ивдель, перевалил через Уральский хребет, и его теплый фронт сейчас проходит вот здесь.

Синоптик прочертила линию от Серова к Петропавловску.

— Влияние этого фронта мы ощущаем уже на себе — сюда, на КДП, вы добирались под моросящим дождем… Не многим лучше, — сделав небольшую паузу, продолжала обзор Силантьева, — обстановка и в Северном Казахстане. Высокое барическое давление в районе Павлодара — Семипалатинска должно было бы обусловить малооблачную морозную погоду, однако дыхание баренцевского циклона вызвало в этом районе густые туманы… Должна вас огорчить, товарище диспетчеры: на Северный Казахстан тоже не питайте иллюзий — не «летает» сегодня Казахстан.

Затем обстановку уточнял руководитель полетов района — Виктор Афанасьевич Крылов.

— Сегодня у всех тяжелое дежурство. Но тяжелее всего на восточном секторе. На востоке работает практически один порт — Иркутск, до Читы «туполевы» не доходят. К тому же, как уверяют синоптики, Иркутск вот-вот закроется по местным метеопричинам — у них там своя погода, байкальская… Обращаю внимание «восточного» диспетчера… Витковский?

— Да, Виктор Афанасьевич, — откликнулся Виталий.

— Роза тебе ясно обрисовала ситуацию? Уловил, что на трассе Тобольск — Артемовский и ближе к Кольцову ниже шести тысяч обледенение!