Нынче Касьян не меньше прошлогоднего добыл. Если бы не Гришкина болезнь, еще недельку можно было бы промышлять. Но денег нынче в доме побольше будет: пушнину стали принимать по новой цене. Белку так совсем хорошо наценили — в два раза. На соболишек, правда, не набросили, но зато штук пять соболей у Касьяна черненьких, на особицу дорогих.
— Вставать, что ли? — вслух подумал Касьян. — Как, Катя?
— Мне хоть до вечера лежи.
— Не-е, видно, встану.
Касьян босиком протопал по широким половицам, сел к окну, где на подоконнике обычно стояла банка с махоркой, свернул самокрутку. Из этого окна и двор видно, и заимка как на ладони, маленькая, придавленная снегом. От пяти домов сбегаются у речки узкие тропинки. Все видно, кто куда пошел, где что делается.
Кругом, куда ни посмотри, чернеет тайга. Еще вчера она была белая, а теперь — черная. Ночью не переставая ревел северный ветер, качал деревья, сбивал снег. Из-под навеса вылезли, потягиваясь, собаки. Они широко раскрывают красные пасти, встряхивают заиндевелыми шубами, вопросительно смотрят в окно.
«Мороз. Солнце-то в рукавичках», — подумал Касьян, увидев около солнца два желтых полудужья. Воздух, пропитанный светом, льдисто искрит, будто загораются крошечные морозные огоньки и тут же гаснут, чтобы сразу же загореться и снова погаснуть.
— Сашка-то где?
— К Коробовым убежал.
— Может, и мне к Алексею сходить?
— Отнеси им парочку караваев. Они за новой мукой еще не ездили. Выбери покрасивше.
Тихо зимой в Чанинге. Один день на другой похож. Ребятишек и тех не видно. Семь лет исполнится — уезжают учиться в школу-интернат, возвращаясь на короткое, звенящее комаром лето. После школы — город. Закрутятся в пестрой толпе, заблудятся в каменной толчее домов, да так и не найдут дороги в таежную Чанингу. За последние годы только одна Оля Коробова вернулась, да и то нужда привела. Жена Алексея Коробова, мать Ольги, прихварывать стала. Трудно ей за коровой ходить, дом вести. Плакала Ольга, тосковала без подруг, да что сделаешь: судьба. Но, видно, и Ольгу скоро придется отпускать. К тому идет: Ольге в Чанинге замуж ни в жизнь не выйти. Потому как не за кого. Так что Коробовым хоть плачь, да отпускай Ольгу.
Постепенно Ольга к охоте пристрастилась. А нынче уже уходила на промысел. Алексей понимает: без настоящего дела человеку нельзя, враз опаскудиться можно. А потому даже против жены пошел, купил Ольге ружье, широкий тяжелый нож.
Сам Алексей в тайгу с двумя собаками ходит, а дочери собрал целую свору рослых псов. И даже Карама не пожалел, отдал. В Чанинге вообще собаки крупные, а среди них беломордый Карамка выделяется мощными лапами, широкой грудью. Ольга, зная, как любит отец беломордого пса, отказывалась от щедрого подарка. Но отец свое слово сказал, значит, быть тому.
— У тебя собаки молодые, случись что — оробеть могут. А Карам всегда оборонит-выручит. Проверено.
Касьян с Алексеем дружат по-соседски. Хоть и разный у них возраст, а дружат. Если есть мясо в одном доме, значит, и в другом есть. И Касьяну в доме Коробовых всегда рады.
— А я к тебе собирался пойти, — встретил Касьяна Алексей. — Хорошо, что ты сам пришел.
В избе у Коробовых просторно, чисто. На стене висят рога громадного лося, того, что свалил Алексей в прошлом году. Над кроватями вместо ковров прибиты шкуры лосей. Только над кроватью Ольги дорогой ковер ручной работы.
Жена Алексея отложила в сторону шитье, тяжело на рыхлых ногах пошла к печке.
— Садитесь к столу, чаем поить вас буду. С твоим хлебом.
— А я тебя на рыбалку хочу сбивать, — Алексей потянул гостя к столу.
— Давай. И сбивать меня нечего: сам про рыбалку подумываю. Только поедем через недельку. Семен, понимаешь, приедет. Просил с ним на круглое озеро сбегать.
— Через неделю так через неделю, — легко согласился Алексей. — А я за эти дни сена привезу.
Раскрасневшаяся с мороза в избу влетела Оля с Касьяновым Сашкой на руках.
— Здравствуй, красавица, — ответил Касьян на приветствие девушки и вдруг увидел, что Ольга и впрямь красавица. И еще Касьян почувствовал грусть, которая неизвестно какими путями прихлынула к его душе. Грусть не за себя, скорее за Ольгу: кому ей в Чанинге красоту свою показать, кого обрадовать своей красотой, кому отдать эту красоту?
7
Гость из Беренчая приехал раньше, чем обещал. Да не гость, а гости.
Касьян снова тогда сидел у Коробовых, вел неторопливые разговоры, курил махорку. За окном предупреждающе залаяли собаки.
— Чего это они дурят?
Касьян потянулся к заледеневшему окну.
— Едет кто-то, паря.
Гости в Чанинге бывают редко. Новый человек — событие. Мужики быстро оделись, вышли за ворота. Собаки лаяли еще громче, азартнее, сгрудились вокруг людей.
По речке движется черная точка. Снег слепит, и не поймешь, вершим кто едет или в санях.
— Далеко услышали, — кивнул Касьян на собак.
Ольга выбежала за ворота без шубейки, и Алексей строго сказал дочери:
— Сбегай оденься, а то не заметишь, как в сосульку превратишься. Холод.
Когда Ольга вернулась, можно было уже разглядеть, что едут двое, в санях.
— Кому бы это быть?
— Промхозовское начальство, кому еще.
— Братуха, может, но рано еще, — вслух размышляет Касьян. — Через недельку только обещался.
Собаки кинулись с крутого бугра на лед реки, навстречу саням. Они покрутились около лошади и прямо снежной целиной, проваливаясь чуть ли не по грудь, вернулись к домам. Лаять они перестали, а некоторые дружелюбно виляли хвостами.
— Свои, — убежденно сказал Алексей.
Седоки соскочили с саней, пошли рядом. Конь вынес сани на бугор. Одного из приезжих признали издалека: старший брат Касьяна — Семен. Другой — в длиннополой оленьей дохе — Алексею незнакомый, но Касьян сказал:
— Да это Петро. Городской парень в Беренчай переехал, охотником решил стать.
— Здорово! Не ждали гостей? — закричал Семен еще издали. Он сбрасывает лохматую рукавицу, идет к встречающим с протянутой для приветствия рукой.
Здороваясь с Петром, Касьян сказал дружески:
— Ты на корреспондента похож. Фотоаппарат на шею повесил.
— Он всю дорогу щелкал своей игрушкой, — сказал Семен, отдирая с усов ледышок. — И вчера, пока ехали до ключа. Мы на ключе и ночевали седни. Руки морозит, а снимает. Погреет эту игрушку на груди и снова снимает.
— Места уж очень красивые. Не удержишься.
— Молодец, что приехал, — похвалил парня Касьян.
От избы с любопытством глядят люди: кто приехал, к кому? Через заплот завистливо Затесиха поглядывает. Сам Затесов за ворота вышел. От другого дома другой Затесов, однофамилец и недруг первого, смотрит. С крыльца Катя кричит:
— Чего людей морозишь? Веди скорее в дом.
— И верно, — Касьян взял лошадь под уздцы, — пойдем в тепло. И ты, Алексей, заходи с гостями посидеть, поговорить.
Касьян гостям коня распрягать не позволил, сам занялся.
— Вы же с дороги, пристали.
Петр со двора не уходит, ждет хозяина. Ему, видно, здесь все ново, интересно: орава веселых собак, крутящихся вокруг саней, шкуры, прибитые к стене дома с наветренной стороны, связка капканов. Касьяну хоть и приятен интерес гостя, но он и его в избу прогнал.
— Иди, иди, отдыхай.
Петр старательно обмел голиком снег с валенок, сбросил в холодных сенях доху, прошел в избу. Катя быстро сгоношила стол: гости с дороги.
— Может, строганинки? — спрашивает Касьян Петра.
— Не ел никогда, — Петр посматривает солнечно.
— Тащи, — командует Семен.
Касьян выскакивает из-за стола, возвращается с улицы с большим куском мерзлого мяса.
— Сохатина.
— А ты знаешь, — поучает Семен новичка, — дикое мясо самое легкое. Ешь его сколько хочешь — тяжело не будет.
Касьян широким ножом гонит по мясу красную стружку.
— Вот и строганина. Соль, перец — и ешь.
— А с выпивкой еще вкуснее, — громко смеется Семен.
Спать легли поздно. Ехать на озеро решили завтра, не откладывая. Касьян хотел отложить рыбалку еще на день, но Семен неожиданно заупрямился:
— Если бы ты знал, сколько я об этой рыбалке думаю, не стал бы отговаривать.
— Так переезжай сюда и хоть каждый день рыбачь.
— Что я — дурак? — ответил Семен.
— А я, значит, этот самый, меня, значит, в детстве на голову роняли? — обиделся Касьян.
— Спать давайте, полуночники.
Касьян лежит в темноте, заснуть не может. Да и не хочет. В окно остро смотрят звезды, слышно, как за стеной шуршит сухой снег. Хорошо лежать Касьяну, мирно, но только вместе с тем глубоко в душе шевелится маленький лохматый комочек — обида. И не поймешь, от чего обида. Все вроде есть: и дом, и дети, и охотничья удача. Но будто обманули в чем-то его, Касьяна, обошли. Кто обошел, в чем обошел? А может, от слов Семена шевелится этот лохматый комочек?..
На озеро вышли поздно, уже по обогреву.
— Все равно сегодня сети бы нам не поставить, — объяснил Касьян. — Так чего ради утром по самому морозу бежать? А Петро, к примеру, совсем к морозу должен быть непривычный.
Петр с фотоаппаратом не расстается. Все фотографирует подряд: лошадей, на которых навьючен груз, собак, мужиков, мужиков с собаками, заснеженные деревья.
— Пленку тебе не жалко портить? — спросил Касьян.
— Да кадры же интересные. А пленки хватит.
— Тогда мне карточки, может, сделаешь? Сашку особо хочется снять. Потом бы ему лет через пятнадцать показать: смотри, мол, какой ты был.
Петр рад Касьяну приятное сделать.
— Непременно Сашку сфотографирую и вышлю.
— А чего, Алексей, я твоей помощницы не вижу? — Касьян легонько толкает приятеля в бок.
— Ну куда я без нее? Ольга еще раньше ушла. Пальника, говорит, может, подстрелю.
— Пальник — это тетерев по-нашему, — объяснил Касьян Петру.
Почти сразу же за деревней построились по-походному — один след. Впереди маленького отряда идет Семен, ведет в поводу лошадь. Шагает Семен широко, плотно вминает снег. Следом Касьян ведет своего Сивого. Дальше — Алексей. Петр то идет самым последним, то обгоняет отряд по рыхлому снегу и щелкает фотоаппаратом.