— Смотри, парень, пристанешь. Путь хоть и недалекий, а все же…
Одет Петр, как и все, легко и тепло. И видно, что радуется этой легкости и теплу, этой непривычной для горожанина одежде. На ногах у него легкие олочи. Тепло в олочах на ходу. Горят ноги. Старая ондатровая шапка Касьяна пришлась ему впору. Штаны из шинельного сукна, суконная куртка перехвачена ремнем.
Собаки куда-то по обыкновению убежали. Изредка они появляются далеко впереди черными точками и снова исчезают.
Часа через полтора хода сделали привал. Смели снег с поваленного дерева и сели. Закурили. Пополз в морозном воздухе синий табачный дым. Мужики лениво смотрели на облака, на снег, на деревья. Меж заснеженных елей, ныряя, пролетел дятел. Он пристроился высоко на сухой лесине, заскользил еще выше. Стукнул несколько раз, недоверчиво склонил голову набок. Лесина ему чем-то не понравилась, дятел сорвался с дерева и в три пологих нырка исчез. Словно его и не было. Только несколько желтых сосновых чешуек, планируя, спускались на снег.
— Смотри-ка, вроде Ольга бежит.
Алексей приподнял голову.
— Она, кому еще.
— Быстро бежит.
По небольшой лощине, чистой от леса, движется темная фигурка. Впереди несколько собак. Обогнал всех рослый грудастый пес.
— Карам!
Пес прижимает уши к голове, машет круто гнутым хвостом, трогает Алексея тяжелой лапой.
Петр хотел было погладить собаку, но Карам вопросительно повернулся, и парень отдернул руку.
— Не бойся. К людям он добрый, — бородатый, краснолицый Алексей треплет пса по загривку.
Вскоре подъехала Ольга. Она сняла широкие, подбитые лосиным камусом лыжи, поставила к дереву тозовку.
— Одну только белку и встретила.
Девушка бросила понягу с привязанной за голову дымчатой белкой с пышным рыжеватым хвостом.
— Краснохвостка.
Одета молодая охотница не в серый суконный зипун, а в короткую оленью парку. Вместо олоч — высокие, расшитые разноцветными кусочками кожи унты.
— Медленно же вы едете, — голос Ольги звонкий и прозрачный, как ледяная сосулька на солнечном ветру.
— Тебя ждем, — засмеялся Семен. — А где «здравствуйте»?
У Ольги розовое от холода и смущения лицо, чуть вздернутый нос, милая улыбка.
— Ой, здравствуйте! А я и забыла.
Мужики бросили в снег окурки, легко поднялись на ноги.
— Идти надо. Так просидеть до вечера можно.
— И мне пора, — объявила Ольга.
— Я, пожалуй, тоже по закрайку леса пробегу, — сказал Касьян и снял с вьюка широкие лыжи.
— Красивые у тебя лыжи, — похвалил Петр. — Я еще никогда на таких не ходил.
— Наука нехитрая. Хочешь, так я тебе свои дам? — Алексей подошел к лошадям, снял притороченные к вьюку лыжи. — Вот!
Крепление лыж пришлось впору.
— Вот теперь ты похож на настоящего охотника. Ружья только не хватает.
Но нашлась и тозовка: Семен отдал свою.
— А вы меня берете? — шутливо спросил Петр Ольгу.
— Пойдемте, — Ольга засмущалась, отвернулась и быстро пошла, раскачиваясь в такт шагам.
Собаки, лежавшие в снегу, вскочили на ноги и, обогнав девушку, кинулись в чащу. Алексей хотел что-то крикнуть вслед, он уже набрал полную грудь воздуха, но потом махнул рукой.
— Увела девка парня, — хохотнул Касьян и не спеша пошел следом.
Петр нагнал девушку одновременно с Касьяном. Да он бы и не догнал ее, если бы Ольга сама не остановилась.
— Пойдем медленнее. Задохнулся.
Ольга с удивлением посмотрела на него: парень, а признается, что сразу устал. Но ничего не сказала.
По лесу на лыжах идти трудно. Завалы колодника, путаная чаща подлеска сдерживают бег. Да и нельзя назвать бегом ходьбу на охотничьих лыжах. Не проваливаешься в снег — и то хорошо.
Касьян пошел теперь чуть в стороне от молодежи, будто он сам по себе, а они — Ольга с Петром — сами по себе.
В чащу ветер не прорывается. Молодой сосняк и ельник стоят в снегу. На одной широкой еловой лапе, пригнутой к земле, Петр и Ольга увидели рысь. Снег причудливо вылепил фигурку зверя, и нужно совсем немного воображения, чтобы увидеть не ком снега, а рысь. Даже уши у снежной кошки есть и один глаз.
— Оля, смотрите. Забавно, правда? На рысь похоже.
— Похоже. Я видела. Только вам не стала говорить, думала, смеяться будете.
— Что вы, разве над этим смеются?
Ольга оживилась, обрадованно посмотрела в лицо парню.
И Касьяну опять отчего-то радостно и чуть грустно. Давно в Чанинге никто так не разговаривал. А для Ольги сегодня праздник, видно. Мало девке надо: идет рядом хороший парень — и праздник уже.
Касьян сам себе не понятен: стал замечать то, на что раньше бы и внимания не обратил, думать о том, что раньше бы и в голову не пришло. Вот эта Оля Коробова… Сыта, одета — значит, хорошо живет, думалось. А чего хорошего? Первый раз так Касьяну подумалось: чего хорошего в одной еде? — и не показалось кощунством.
Кто-то, Петр или Ольга, тронул нечаянно ветку, рысь скользнула вниз и рассыпалась в сверкающую пыль.
— Жалко.
— А знаете, в лесу часто такие фигурки встречаются. Иногда старичка с палкой, сгорбленного такого, увидишь, то медведя на задних лапах. А вот сегодня рысь. Вроде просто снег лежит, а приглядишься…
Ольга говорила, смеялась, а голос ее вызывал в памяти Касьяна солнечный день ранней весны, сосульки, свисающие с крыши к наличникам окон, разрисованных русской деревянной вязью, ветер и серебряный звон, который вот-вот должен раздаться. Вот-вот, сейчас.
Чаща неожиданно кончилась, и они вышли к низине, заросшей ерником. Посредине круглой низины небольшой островок высокого леса: темнели хвойные деревья, а над ними голые вершины тополей. На тополях несколько черных точек.
— Пальники, — шепнула Ольга. — Далеко больно.
В ерниках на лыжах совсем плохо идти. Пришлось их снять. Жесткие кустарники не пускают, царапают лицо. Искали обход по замерзшим болотцам, изредка поглядывали на вершину тополей: сидят еще тетерева, не улетели.
Когда подошли настолько, что птицы стали крупными и четкими, Касьян, шедший впереди, остановился. Он уже хотел поднять винтовку к плечу, но, увидев, каким азартом светится лицо Петра, чуть отодвинулся и шепнул одними губами:
— Стреляй.
Сухо щелкнул выстрел, словно сучок под неосторожной ногой переломился, а птицы продолжали сидеть как ни в чем не бывало. Только шевельнулся один пальник и замер снова.
— Теперь ты стреляй.
— Все втроем, — снова одними губами сказал Касьян.
Три выстрела слились почти в один. Птицы тотчас сорвались с голой вершины, но одна из них, перевертываясь в воздухе, врезалась в снег. Петр, не разбирая дороги, напролом через замерзшие кусты, кинулся к деревьям. Следом — Ольга.
На выстрелы прибежали собаки. Раскрыв пасти, они тяжело прыгали, проваливались в сыпучий снег, обгоняли людей.
— Назад! Карамка, назад!
Петр поднял убитого косача, а Ольга отшвырнула ногой молодую собачонку, которая, азартно взвизгивая, прыгала вокруг парня, стараясь вцепиться в бок птицы.
Подошел Касьян. Прикинул птицу на руке.
— На варево хватит. Ну а теперь пора нашим на след выходить.
Одолев ерники, вышли в чистый кедровник и снова стали на лыжи. Солнце рыже просвечивало из-за верхушек деревьев и клонилось к западу, и Касьян решил спешить. Пока догоняли своих, Петр взмок и теперь просился сесть отдохнуть, но Касьян строго сказал, что садиться сейчас ни в коем разе нельзя и надо хоть как, но идти.
— Да тут уж близко совсем, — сказал он, успокаивая. — Километр, не больше. Озеро-то, вот оно уже.
8
Вскоре увидели зимовье. Оно спряталось в снегу, у самого края леса. Да его и заметили бы позднее, если бы не слабая полоска синего дыма.
— Кто бы это мог? — Касьян, шедший теперь впереди, остановился и подождал, когда поравняется с мим Алексей. — Из Чанинги кто ушел в эту сторону?
— Никто не уходил. Да и следы бы увидели. А то ведь никаких следов не пересекали.
Когда подошли поближе, удивились еще больше: следы крутятся только у самого зимовья и не отходят дальше чем на десять метров. Самая набитая тропа — к поленнице дров, которую заготовили Касьян с Алексеем еще прошлой весной. Поленница была большая, а теперь от нее осталось всего ничего. В наметенных с заветренной стороны сугробах ямины: брали отсюда, видно, снег для воды.
Алексей снял с плеча ружье.
— Неладно что-то.
Касьян сделал крадущийся шаг вперед, но в этот момент заскрипела дверь зимовья. В дверном проеме человек, заросший щетиной. Человек сказал хрипло:
— Я знал, что вы все равно придете.
На человека смотрели с изумлением.
— Не узнаете меня, что ли?
Семен шагнул вперед, словно не доверяя себе, дотронулся до одежды мужика, посмотрел пристально.
— Ты, Степан?
На лицо Степана наползла улыбка.
— Признал, значит.
— Признал. А о тебе в Беренчае уже беспокоиться начали.
Теперь Касьян признал мужика. Видел его раз или два в Беренчае.
— Да как ты сюда попал?
— Куда сюда? Место как это называется? — Степан смотрит напряженно. — У меня ведь мозги чуть в сторону не съехали — пытался понять, где нахожусь.
— Отсюда до Чанинги ходу часа три. А это озеро Круглое.
— Вон ведь куда упорол. Блудил я.
— Понятно, — соглашается Касьян. — В зимовье пошли.
В зимовье, на розовой от жары печке, кипел чайник.
— Хлеб у вас есть? Заголодал, — Степан показал на пустой стол.
Алексей занес в тепло мешок, достал круглую булку. Ножом отвалил большой ломоть.
Степан торопливо налил кружку кипятку, схватил ломоть. Тут уж не до разговоров. Степан старается есть без жадности, аккуратно, но он не может совладать с собой, чавкает, давится.
На Степана смотрят с жалостью.
Степан в тайге, можно сказать, человек новый. Приехал из города в прошлом году и поселился в Беренчае. Поговаривали, что в городе, на заводе, Степан в уважении у начальства ходил. И в трудовой книжке благодарности записаны, и похвальные листы имеет. И квартира у Степана не чета деревенской: п