«Необходимо осветить более правильно эту незаурядную фигуру уральца, сыгравшего, несомненно, большую роль в развитии камнерезной промышленности».
Но сделать этого Александр Евгеньевич, занятый большой научной работой, так и не успел.
И теперь, когда удалось обнаружить новые архивные документы, настала пора снять с талантливого художника-камнереза позорное клеймо, несправедливо лежащее на нем более века.
Яков Коковин родился и вырос в царстве камня. С колыбели его окружали люди, которые знали, понимали и любили камень. По мрамору работал еще его дед — Ефстафий Коковин. С шестнадцати лет пошел «каменотесным учеником» на Горнощитский мраморный завод и отец Якова — Василий Ефстафьевич. Через несколько лет Василия Коковина «по знанию гранильного художества» перевели в Екатеринбург на гранильную фабрику. Здесь он стал подмастерьем, а затем и мастером. При нем в первые годы XIX века «каменодельное искусство» на фабрике было приведено «в самое цветущее состояние». А за исполнение четырех яшмовых ваз Василия Коковина наградили «золотыми часами с такою же цепочкою».
Василий Ефстафьевич и сына Якова с малых лет приобщал и к камню, и к «художествам».
Уральскому подростку — крепостному и сыну крепостного — повезло.
Случай забросил одаренного двенадцатилетнего мальчика из далекого Екатеринбурга в самый центр художественной жизни России: среди восьми счастливцев, принятых в Петербургскую академию художеств в 1799 году, значится и сын уральского мастерового — Яков Васильевич Коковин.
В январе 1800 года президентом Академии художеств стал А. С. Строганов и ранее бывший ее почетным членом. Представитель династии богатейших уральских магнатов Строгановых, он издавна покровительствовал искусству. А. С. Строганов был не просто щедрым меценатом — русские и советские искусствоведы справедливо считают его крупным знатоком и тонким ценителем искусства. Сотни шедевров европейской живописи и скульптуры были собраны в роскошном строгановском дворце, построенном знаменитым Растрелли на углу Невского и Мойки. Этот дворец называли «храмом, посвященным музам», «средоточием истинного вкуса». Здесь разместилось одно из крупнейших в мире частных собраний картин и скульптур, лучшая в России библиотека, уникальные коллекции камней, медалей, монет, богатейший Минералогический кабинет. Дворец Строганова притягивал к себе цвет русской культуры. Здесь бывали художники Левицкий, Иванов, Егоров, Щукин, скульпторы Мартос, Гальберг, поэты Державин, Гнедич, Крылов, композитор Бортнянский, архитектор Воронихин, математик Эйлер, академик Паллас.
А. С. Строганов имел чутье на одаренных людей. Яркий пример тому — история с Казанским собором, строить который император Павел поручил вначале архитектору Камерону. Строганов предложил возвести собор силами только русских людей и из русских материалов. Используя свое влияние и авторитет, он добился, чтобы вместо знаменитого Камерона, находившегося тогда в зените славы, архитектором Казанского собора назначили почти никому не известного Андрея Воронихина — бывшего строгановского крепостного.
Президент Академии художеств одновременно являлся директором и главным начальником Экспедиции мраморной ломки и приисков цветных камней в Пермской губернии, в его подчинении находилась и Екатеринбургская гранильная фабрика.
Величественное здание на набережной Васильевского острова, над входом которого поблескивала надпись «Свободным Художествам», на семь лет стало домом для Якова Коковина.
Академия переживала лучшее время в своей истории. Недаром искусствоведы называют первое десятилетие прошлого столетия ее «золотым веком»: атмосфера творческих исканий, талантливые учителя и талантливые ученики…
Атмосфера высокого искусства окружала подростка не только в академии, но и за ее стенами. В ту пору возводились многие из зданий, определившие неповторимый архитектурный облик северной столицы. Город сам напоминал художественную мастерскую.
На Стрелке Васильевского острова вырастало похожее на древнегреческий храм здание биржи, украшенное скульптурными группами, и буро-красные Ростральные колонны. Готовилось к замене Адмиралтейство. На Невском проспекте возвышались строительные леса Казанского собора, сквозь которые уже виделись величие и изящество будущего сооружения. И камень — он в Петербурге окружал Якова всюду: холодный блеск полированных колонн и скульптур, грубо тесанный, шероховатый, с искрами кристаллов камень набережных и пристаней.
Учился уралец с усердием, осваивая программу сразу двух классов — модельерного и скульптурного. В сентябре 1804 года он удостоен на конкурсе второй серебряной медали «за лепление с натуры», через год — первой серебряной медали. На выпускном экзамене а 1806 году Коковин получил золотую медаль. «Удостоен первой степени аттестатом, жалован шпагою и чином 14-го класса и назначен в чужие края», — говорится в документах. Но с заграничной поездкой Коковину не повезло: именно с 1806 года из-за наполеоновских войн в Европе временно прекращен выезд за границу выпускников Академии художеств. Строганов определяет его на бронзовую фабрику при Академии художеств. Дело как будто шло неплохо, некоторые работы Коковина взяты в Эрмитаж.
Уехать за границу не удалось и на следующий год: обстановка в Европе продолжала оставаться напряженной. В августе 1807 года Строганов отпустил Коковина в Екатеринбург «для свидания с родственниками». Кроме того, ему поручалось «осмотреть производящиеся на гранильной фабрике орнаментные и гладкие вещи, дать им надлежащее направление и преподать правила рисования и лепления из воска и глины и высекания из мрамора способным к таковому занятию мастеровым». Поездка эта намечалась, очевидно, как недолговременная. Но сначала Якова задержала болезнь отца, потом смерть покровителя — графа Строганова. А дальше война с Наполеоном.
Неизвестно, каким скульптором стал бы Коковин. Но едва ли вышел бы из него мастер первой величины. Позднее, в Екатеринбурге, он попытался заняться скульптурой, но ничего заметного не сделал. Может быть, судьба хорошо распорядилась, возвратив Коковина к камнерезному искусству? Ведь там, на родине, подобно Антею, коснувшись отчей земли, он станет одним из первых.
В Екатеринбурге для Коковина как для художника-камнереза открывались уникальные возможности. В те годы Екатеринбург был главным центром камнерезного искусства. Существовала, правда, Петергофская гранильная фабрика, созданная еще Петром I. Но в первые десятилетия XIX века она представляла «зрелище, достойное сожаления», как говорилось в одном из отчетов того времени.
Спрос на изделия из цветного камня первые три десятилетия XIX века прежде всего удовлетворяли Екатеринбург и Колывань.
После смерти отца, в 1818 году, Яков Коковин становится главным мастером, а вскоре и директором — «командиром» Екатеринбургской гранильной фабрики. Правда, формально он почему-то не был утвержден в этом звании. Почти тридцать лет посвятил Коковин камню и стал первоклассным мастером своего дела. Его имя связывают с «периодом яркого расцвета камнерезного искусства, его высших достижений». Такова оценка современных искусствоведов.
Секрет успеха не только в том, что Коковин был талантливым художником. Он тонко понимал природу камня. Хорошо знал уральские месторождения. В поисках камня он исколесил Средний и Южный Урал, побывал в киргизских степях. Как отличного знатока камня, его посылали в Финляндию для «осмотра и разведки цветных камней», о чем он сделал доклад в Петербурге на заседании Кабинета Е И В.
На Урале, кроме новых месторождений яшм и родонита, он открыл новое месторождение какого-то редкого наждака. Он сам придавал этой находке особое значение, ставя ее в один ряд с открытием изумрудов. Не удивляйтесь: наждак — нужнейший материал для художественной обработки камня. Без него нельзя ни пилить, ни сверлить, ни шлифовать, ни полировать камень. Раньше такой наждак привозили из Германии и Англии. Коковинский наждак (он официально получил такое название) превосходил «силой и действием иностранный и мог заменить даже алмазный порошок».
Коковина ценили и уважали в Екатеринбурге. Заказы столичного начальства он выполнял с отменной добросовестностью, за что его регулярно повышали в чинах, наградили золотыми часами, бриллиантовыми перстнями и даже орденом.
В сентябре 1824 года Екатеринбург посетил Александр I. Император был в восторге от гранильной фабрики. Вернувшись в Петербург, он сказал вице-президенту Кабинета Е И В: «Там в Екатеринбурге мастер фабрики — гений, и я им совершенно доволен». Эти слова были немедленно сообщены Коковину.
Был у Якова Коковина еще один талант — тоже очень нужный для каменного дела, и его он унаследовал от отца, который славился как механик и изобретатель. В 1798 году Василий Ефстафьевич доложил начальнику Уральской экспедиции о создании им модели машины «для резки и проточки разных камней», которую он создал «своими руками, в свободное время и своим коштом». По этой модели В. Е. Коковин вместе с известным уральским механиком Собакиным сделал машину, которую установили на Екатеринбургской гранильной фабрике. Василий Коковин изобрел также станок «для изъятия из ваз пустоты и ополировки кривых сторон внутренности ваз». А сын его Яков Коковин уже создал станки, на которых можно «обрабатывать на огромных всякой тяжести крепких пород камнях самые мелкие и тонкие порезки всякого рода». Эти станки установили не только на Екатеринбургской, но и на Петергофской и Колыванской фабриках.
Русская «культура камня» началась с XVIII века, но зрелость этого искусства приходится на следующее столетие. Цветной русский камень стал популярен — началась полоса увлечения им. Каменные вазы, чаши, канделябры, торшеры, столы, камины стали излюбленным убранством царских дворцов и особняков вельмож. Под камень даже стилизовали стекло и фарфор — столь велика была мода на него. Императорский двор отпускал для гранильных фабрик немалые деньги, давал большие заказы. Но в то же время на фабриках вводилась такая регламентация, которая убивала творчество, заставляла мастеров вопреки их вкусу насиловать камень. Все делалось по присланным из Петербурга рисункам, утвержденным министром царского двора или самим царем. При Николае эта регламентация достигла своего апогея. Император, идеалом которого была казарма, не отличался высоким эстетическим вкусом. В это время в изделиях из камня исчезла строгая простота форм, появился вычурный, замысловатый орнамент. Нагромождение деталей, пустое украшательство заглушало природную красоту камня.