ХАЛЬМАР ТРЕВОЖИТСЯ
Хальмар ждал Вейкко. Жилище старейшины отличалось от хижин других биармов разве только величиной. В остальном все так же: принадлежности для охоты и рыбной ловли, очаг из камней, окна, затянутые рыбьим пузырем. В одной из внутренних комнат-пристроек хранились бронзовые и серебряные кубки арабской работы с искусной чеканкой. Они перешли к Хальмару по наследству от отца, и старейшина очень дорожил ими.
Накат из грубо отесанных плах был низок, и дым от очага не успевал уходить в трубу. Он стлался по комнате и резал глаза.
Хальмар сидел молча на чурбане перед очагом. Рукава холщовой рубахи закатаны до локтей. Хозяин только что кончил вязать сеть костяной иглой. Черные с сединами волосы его перехвачены на лбу юфтевым ремешком с кисточкой-амулетом. Амулет хранил от злых духов.
Распахнулась дверь, и вошел старый биарм Вейкко. Хальмар молча показал ему на скамью возле очага. Из боковой двери появился юный биарм с раскосыми черными глазами, в куртке из мягкой лосиной кожи, с деревянным подносом в руках. На подносе — долбленные из березы кружки с медом, собранным в лесу от диких пчел.
Вейкко с поклоном принял угощение. Хальмар отпил из своей кружки и, поставив ее, собирался с мыслями. Вейкко терпеливо ждал.
— Близится пора торга с нурманнами, — начал Хальмар. — Скоро придут они к нам на своих разбойных ладьях. Светлые ночи пошли на убыль. Птицы умолкают рано. К жилью ночами крадутся волки. Такими волками могут оказаться и чужеземцы. Торговать придут или разбойничать?
Хальмар подумал и, глядя на огонь, сам ответил на вопрос:
— Много раз приходили они к нам. Много горя и бед привозили на своих драккарах. Помнишь, как гибли наши воины в битве у Большого оврага? У нурманнов много железа. У них кольчуги, копья и щиты, кованные на огне. В железе — их сила…
Хальмар посмотрел на Вейкко. Тот в знак согласия смежил ресницы. Старейшина продолжал:
— От утеса к утесу, от льдины к льдине, от сосны к сосне, от ручья к ручью добиралась ко мне весть на оленьих рогах, на крыльях чаек, на рыбьих плавниках… Я узнал, что Вик-Инг вышли из Сандвери пять ночей назад. Теперь они, наверное, выжидают попутный ветер у Холодного мыса. Идет к нам под полосатым парусом Туре — Собака… Мало того, что они обманывают наших людей на торге. Они оскверняют память предков и чинят надругательства над святыней. О! Придет время, Иомала разгневается и потопит их корабли в открытом море. Их железо обернется для них черной смертью.
Мудра и терпелива Богиня Вод. Надо, Вейкко, хранить ее, как всемогущий Ораул хранит для нас солнце в небе! Ее драгоценности разжигают зависть нурманнов. Лучше береги, Вейкко, наш храм! Пусть никто не жалеет жизни за Иомалу! Будь умен, зорок и смел!
Хальмар умолк. Вейкко стал на колени.
— Клянусь тебе, старейшина, отдать жизнь за Иомалу! — сказал он с горячностью. — Паду на пороге храма, но не пущу туда ни одного нурманна!
Хальмар хлопнул в ладони. Появился тот же юноша с подносом, на него они поставили пустые кружки. Задержавшись у порога, Вейкко обернулся и сказал:
— Да хранит великая Иомала свою дочь, твою жену, бесценную Хальмиору!
Старейшина склонил голову в знак благодарности за пожелание.
Вейкко ушел. Хальмар бросил в очаг несколько поленьев и отправился в спальню.
…Хальмиора лежала на топчане, на постели из гагачьего пуха, под одеялом из белого песца. Ее большие серые глаза настороженно посмотрели на мужа. Она высунула из-под одеяла бледную тонкую руку. Бронзовый браслет отвисал на похудевшем запястье.
— Пила ли ты настой чохор-травы? — спросил муж.
Хальмиора утвердительно кивнула.
Неведомая злая хворь терзала биармийку. Ничто не помогало: ни богатые приношения Богине Вод, ни нашептывания старой Вуколы, ни бубен колдуна, ни настои лесных трав.
Хальмар посидел у изголовья жены, потом ушел.
В темной другой комнате крепко спал терфин[38] Избол, гость старейшины. Это он принес весть о походе викингов. Хальмар прошел мимо открытой двери на цыпочках, чтобы не потревожить Избола.
Вейкко возвращался в свою хижину. За ельником спряталось солнце, пугливо пискнула птица. В кустах кто-то зашевелился. «Человек или зверь?» Сучья затрещали, и огромный лось-бык бросился напролом в сторону.
КУРС — НА ГАН-ВИК
Пять суток ждали викинги попутного ветра на вынужденной стоянке за мысом Нордкап. Нередко меж ними, как внезапные вспышки пламени в догорающем костре, возникали ссоры. Викинги хватались за мечи и ножи. Орвар — вездесущий и хитрый страж порядка — вовремя приводил спорщиков в чувство: где грозным окриком, где оплеухой. Кулак у него был налит силой. Упившиеся ячменной брагой моряки мгновенно трезвели.
Когда головы были свежими, викинги пели песни под заунывные звуки феле Гудмунда. Рулевой Саксон все так же рассказывал небылицы, запас которых был неисчерпаем.
Туре Хунд целыми днями валялся на медвежьей шкуре в своем шатре и бражничал с Орваром. Он наведывался и на корабль братьев Карле и Гунстейна и продолжал пировать у них. Не однажды вспыхивал спор и среди ярлов. Туре не ладил с Карле. Но хладнокровный и осмотрительный Гунстейн быстро мирил их.
Туре уменьшил выдачу провизии на завтрак и обед. Но никто не роптал на это: знали, что на вынужденной стоянке экономия — дело нелишнее. Лучше сейчас слегка подтянуть животы, чем голодать потом, работая веслами. Путь далек, дни идут, когда еще парус наполнится ветром?
— Скоро придем в Биармию, и все будете сыты, — говорил викингам Орвар. — У биармов немало припрятано в хижинах и ямах меда, вяленой оленины и лосятины, сушеной и соленой рыбы. Все будет ваше, только умей считать чужой погреб своим, и будешь сыт!
Он подмигивал морякам и хохотал, широко раскрыв белозубый рот, и тряс широченной бородой!
Надо же было как-нибудь подбодрить людей! Он рассказывал, как два года назад, попав в шторм и очутившись в открытом море со сломанной мачтой и пробитым днищем, он с командой корабля, снаряженного в поход ярлом Олуфом, спасся лишь чудом. Драккар выбросило на незнакомый остров. Викинги проспали ночь среди скал, утром пошли в глубь острова и наткнулись на селение лапонов. Кочевники-лапоны, не успев собрать и сложить свои чумы, разбежались. Викинги поймали оленей, забили их и развели костер. Вдоволь наелись жареного мяса, починили драккар и поплыли домой, увозя с собой пленниц — скуластых лапонских девушек в смешных оленьих одеждах…
— Если викинг смел и дерзок — удача всегда с ним! Мы умеем выходить из моря сухими! — самодовольно говорил телохранитель Туре.
На драккаре Хунда один только Асмунд держался молчаливо, в стороне от всех. Он не находил удовольствия в опьянении, не ввязывался в споры, и товарищи над ним подсмеивались. Однажды к Асмунду привязался пьяный Уланд. Он сказал, что Грида не ждет Асмунда домой, изменила ему и вышла замуж за другого — рыбака Галле. Ей наскучил рохля и тихоня Асмунд. Из него не выйдет настоящего викинга. Потом Уланд одурел совсем и бросился на Асмунда с ножом. Асмунд выбил у него нож и молча — мертвой хваткой — взял обидчика за глотку. Уланд беспомощно замахал руками, глаза у него полезли из орбит, лицо стало багрово-сизым. Моряки хохотали потешаясь. Ноги Уланда подкосились, он стал на колени. Асмунд опомнился и брезгливо оттолкнул Уланда.
После того случая Асмунда на драккаре стали уважать.
Корабль тихо покачивался на слабой волне. Ночью, под факелами, пропитанными китовым жиром, перекликались вахтенные. Боцман часто просыпался и, кутаясь в плащ, выходил из шатра. Подолгу смотрел в звездное небо, выжидая попутный ветер. Но ветер не менялся. Он все так же тянул с берега.
Раскинув тяжелые руки на товарищей, храпел Асмунд. Во сне он видел темницу, где за железной дверью сидела красавица-биармийка, привязанная волосами к стулу. Волосы были так длинны и густы, что закрывали собой и красавицу и стул, на котором она сидела, печальная и бледная. Асмунд сражался с чудовищами, запускал руки в груду монет. Но тут приходил Туре Хунд и отбирал у него деньги.
Эти сновидения сменялись другими. Асмунд вышел ночью из дома на прибрежную равнину. Светила луна. Тускло блестели обломки скал, камни, обрызганные морской водой.
Из-под камней, из расселин в скалах выбегали эльфы. Маленькие, загадочные, с остроконечными длинными бородками, они что-то делали, копошась у ног Асмунда. Он опустился на корточки, присмотрелся. Женщины-эльфы, одетые так, как одеваются норвежские хозяйки, сидели на камнях и пряли лен. А рядом эльфы-мужчины крошечными молотками ковали железо. Наковальнями служила им галька.
И вдруг исчезли и пряхи и кузнецы, и на поляне не осталось ни души. Асмунд поднялся, все еще удивляясь. Но тут какой-то шорох привлек его внимание. Из-за валуна вышел крошечный эльф. Он поднял руку, как бы желая что-то сказать. Асмунд опять опустился на корточки, но эльф внезапно вырос, стал великаном, и теперь Асмунд в сравнении с ним казался крошечным троллем. Эльф протягивал Асмунду белый сверток, говоря: «Вот сорочка, которую моя мать белила при свете луны. Она приносит счастье. Я подарю ее тебе, но ты должен убить Гриду, чтобы задобрить колдунью Грунхильду!»
Асмунд в ужасе попятился, а эльф рассмеялся. От смеха земля содрогнулась и со скал посыпались обломки.
«Если ты не убьешь Гриду, — говорил эльф, — погибнешь сам!» — «Как же я убью? — ответил Асмунд. — Ведь я же люблю ее! Исчезни, злой эльф! Я не хочу тебя видеть!»
Эльф наклонился и похлопал Асмунда по плечу: «Я так и знал, что у тебя доброе сердце. Возьми сорочку, и вы с Гридой будете счастливы. Ты ждешь невесту? Гляди, она плывет сюда на лодке. Но ей мешает отлив. Отлив унесет ее вон к тем утесам. А там лодку подхватит сильный ветер, и она погибнет в открытом море! Спасай свою невесту, Асмунд!»
Асмунд заметался по берегу. Он хотел броситься в воду и плыть к Гриде, но эльф удержал его: «Надень сорочку, и Грида приплывет к берегу. Скорее!»