Хлопнула дверь — это прибежал из кухни бортмеханик, понявший по изменившемуся шуму двигателей, что с самолетом неладное.
— Что?
Один взгляд на приборы и УПРТ[11] — все ясно: третий зафлюгирован. Дима едва успел втиснуться на свой такой неудобный и узкий стульчик между кресел пилотов, как Никита, пытавшийся в это время разглядеть через стекла кабины — виден ли огонь, или дым, — очевидно, боковым зрением заметил новый красный сигнал и крикнул: «Горит!»
Командир увидел вспышку нового красного табло раньше Сударева, однако то ли потому, что бортмеханик был уже на месте и двигатели — его забота, а скорее из-за какого-то подсознательного чувства ненормальности в этой пожарной ситуации, удержал руки на штурвале и даже крикнул: «Дима!..»
Но Дима уже ткнул красную кнопку второго двигателя, а дальше, работая двумя руками, повторил все операции, проделанные до этого командиром и вторым пилотом: аварийный «флюгер», кран останова, пожарный кран… На этот раз, однако, табло «Пожар 2-го двигателя» не погасло даже после ручного включения противопожарной системы, и бортмеханик потянулся к тумблеру «2-я очередь» — на каждом крыле Ил-18 рас положены по две группы огнетушителей, по комплекту на двигатель, однако при необходимости, если пожар не гаснет, их можно разрядить по очереди на один и тот же мотор. Но в этом случае крыло останется без огнетушителей, и, если загорится на этом крыле второй двигатель, тушить его уже будет нечем.
— Стой! — ухватил командир Диму за рукав. — Дуй в салон, смотри, есть ли дым.
Из пилотской кабины внутренние, ближние к фюзеляжу двигатели, а именно на них случился пожар, не видны.
Дима все понял, повернулся и буквально перепрыгнул через свое сиденье, на котором он так и не успел поднять спинку.
— Стой! — еще раз крикнул командир. — В салоне никаких дерганий. Улыбайся, черт тебя побери!
— Понял, командир, — сказал Дима, и на его бледном лице появилась вымученная улыбка.
— Балда! — выругался командир. — Сядь на место.
Он резким движением переключил рычажок на абонентском щитке в положении БП и крикнул:
— Люся!
К счастью, Кирьянова была на кухне.
— Да, командир.
— Вот что, мать. Глянь-ка осторожно, чтобы пассажиры не заметили… А, черт!
Табло «Пожар 2-го двигателя» погасло.
— Что, командир? — В голосе Людмилы слышна была тревога. — Что случилось? Почему мы так…
— Отвяжись, не до тебя. Потом объясню.
Вызывал колпашевский диспетчер:
— 75410, почему не докладываете о прохождении траверса? Вы у меня на траверсе, удаление…
— Колпашево, докладывает командир 75410. Пожар второго и третьего двигателей!
— А?.. — голос диспетчера осекся.
— Пожар ликвидирован, идем на снижение.
— Вас понял, — пришел в себя диспетчер. — Принимаю меры.
22 часа 42 мин.
Москва, Центральная диспетчерская Аэрофлота
Выслушав сообщение новосибирского диспетчера, Козырев нажал на кнопку связи с руководителем полетов — тот в это время с кем-то разговаривал, однако в ЦДС было установлено твердое правило: в особых случаях на связь с руководителем полетов выходит любой диспетчер, обрывая любой разговор. Для этого и есть у каждого на его селекторе особая кнопка-клавиш.
Услышав вызов, Владимир Павлович глянул через стеклянную стену вдоль зала — кто? Увидел встревоженное лицо Козырева и переключился:
— Слушаю.
— Особой срочности: пожар двух двигателей, Ил-18, в районе Колпашево, ГРДП Новосибирск, — услышал он голос Козырева. — Самолет идет на снижение.
Владимир Павлович бросил взгляд на электронную карту — куда сажать? Под всеми городами Центральной и Западной Сибири горели красные индикаторы. Но сажать-то надо немедленно!
— Толмачево примет?
— Выясню, Владимир Павлович.
— Пожар ликвидировали?
— Не сообщили. Выясню.
— Ищите посадку!
Порядок, регламент оповещений особой срочности в ЦДС разработал до мелочей, и все же в каждом случае, не так уж они, к счастью, часты, выплывает что-нибудь непредвиденное.
Пока Владимир Павлович принимал доклад «восточного» диспетчера, его левая рука уже тянулась к группе белых телефонов прямой правительственной связи, где в центре, чтоб заметней, находился аппарат с надписью «Министр ГА».
Министра дома не оказалось, а выяснить, где он, времени не было. Но, с другой стороны, только министр мог отдать необходимые в таких случаях распоряжения, и они касались прежде всего генерального конструктора самолета и «соседей».
Владимир Павлович вызвал «соседей».
— ЦДС Аэрофлота, особой срочности. В районе Новосибирска терпит бедствие пассажирский самолет — пожар двух двигателей. Прошу принять возможные меры.
Оказывается, «соседи» о чепе уже знали — приняли с самолета сигнал бедствия. Но помочь не могли ничем — в этом районе у них не было ни одной подходящей посадочной полосы. Далее по регламенту следовало бы поставить в известность генерального конструктора, но что можно ему сообщить, кроме самого факта? Неизвестно даже, потушили ли они пожар. «Значит, связь с самолетом».
Напрямую с самолетом связаться невозможно — слишком далеко. Придется через Толмачевский КДП, а одновременно задействовать канал дальней связи через радиоцентр во Внуково.
Владимир Павлович глянул сквозь стеклянную стену и по двигающимся губам Козырева понял, что аэрофлотский канал связи с Новосибирском занят — Козырев ищет аэродром, который может принять терпящий бедствие самолет. И он подключился к междугородной:
— Алло, по «самолету»: Новосибирск, аэропорт Толмачево, руководителя полетов.
Пароль «самолет» сработал безотказно: Толмачево отозвалось немедленно.
— ЦДС, первый, — бросил в микрофон Павлов. — Нужна прямая связь с самолетом… Как нет?
Выяснилось, что самолет и от Новосибирска слишком далеко для прямой связи.
Пришлось через колпашевского диспетчера сообщить на борт самолета просьбу выйти по командной рации на связь с ЦДС, но какая это связь за две с половиной тысячи километров!
Сплошной треск и помехи. Совсем ничего не слышно.
Кое-что в Толмачеве все же знали: пожар потушен, самолет идет на двух двигателях с большим снижением, но управления слушается.
— Посадить сможете?
Секундная заминка. Наконец, дипломатичный ответ:
— ЦДС, первый, метеоусловия в Толмачеве ниже минимума «Д»[12].
«А какой модели самолет?» — промелькнула мысль, и рука снова потянулась к тумблеру внутренней связи «Восточный сектор».
— КДП Толмачево, связь не прерывайте! — И тут же — в микрофон селектора: — Александр Иванович… — Козырев оторвался от телефона, поднял взгляд. — Что за рейс?
Козырев понял, наморщил лоб, вспоминая:
— Рейс 2884. Хабаровск — Свердловск.
— Чей самолет?
— Ил-18… Свердловский!
Еще одно переключение на селекторе:
— Свердловск, по «самолету». Аэропорт Кольцово!
Он ждал. В трубке пощелкивало, доносились голоса телефонисток, повторявших пароль «самолет»…
— Слушаю!
— Свердловск? ЦДС, первый!
Но в это время зазвонил один из телефонов прямой связи. Старший диспетчер, сидевший за соседним пультом, взял трубку, Владимир Павлович краем глаза заметил, что трубку он снял с аппарата «Министр ГА», и кивнул: «Давайте сюда!»
— Докладывает Павлов, — прижал он трубку к уху — теперь у него были заняты обе руки. — В районе Колпашева пожар двух двигателей, рейс 2884, Ил-18. Пожар ликвидирован, самолет продолжает полет на двух с большим снижением.
М и н и с т р: Куда можно посадить?
П а в л о в: Выясняем.
М и н и с т р: «Соседи» не берут?
П а в л о в: Подходящих полос у них там нет.
М и н и с т р: Сколько он может продержаться в воздухе?
П а в л о в: Сведений не имеем.
М и н и с т р: Так получите эти сведения!
П а в л о в: Прямую связь с самолетом установить трудно.
М и н и с т р: А вы по кривой!
П а в л о в: Будет выполнено, товарищ министр.
Опять напомнил о себе свердловский диспетчер — на другое ухо:
— Кольцово, ДСУ[13]…
П а в л о в: Подождите… Простите, товарищ министр. Я слушаю.
М и н и с т р: Выясните: модель самолета, оснащенность навигационной аппаратурой, подготовку экипажа, количество пассажиров, запас топлива. Генеральному докладывали?
П а в л о в: Не успел.
М и н и с т р: Надо успевать.
П а в л о в: Будет…
М и н и с т р: Сам проинформирую, выполняйте свои обязанности. О ходе полета докладывайте через каждые пять минут. При обострении ситуации — немедленно.
П а в л о в: Слушаюсь.
Положил трубку прямого телефона на место, а селекторного, на котором «сидел» свердловский диспетчер, перебросил на левое ухо, выдернул из кармана ручку, нажал, выбрасывая стержень, на кнопку и стал записывать вопросы министра, разбивая их на две группы — по адресатам, от кого можно получить ответ. Теперь — он знал по опыту — события, приказы и рекомендации будут нарастать как снежный ком, и все будет замыкаться на нем, на руководителе полетов ЦДС. И от того, сумеет ли он в них не утонуть, не запутаться, зависит многое, и прежде всего — безопасность полета и посадка самолета, потерпевшего аварию. Главное в этой обстановке чрезвычайного положения — действовать быстро, но не допускать спешки. И действовать по порядку.
Записал, глянул на «московские» часы и под чертой проставил время получения приказа 22.43.
22 часа 43 мин.
Пилотская самолета № 75410
Самолет, пока выключали двигатели и выводили его из пике, потерял восемьсот метров высоты, и теперь они шли между эшелонами[14], по-прежнему снижаясь со скоростью пять-шесть метров в секунду. Удержать самолет на заданной диспетчером высоте, в эшелоне, можно было в единственном случае — за счет скорости, однако скорость и без того уже упала на треть, и дальнейшие попытки удержать падающий самолет могли при вести к тому, что он вторично сорвется в пикирование. Поэтому летчики, полагаясь на оперативность колпашевского диспетчера, который должен был для них расчищать все эшелоны до тех пор, пока самолет не зависнет в горизонтальном полете, продолжали снижаться.