Если вы станете читать труды Александра Леонидовича Чижевского, поймаете себя на том, что вас невольно охватывает чувство некой двойственности. Перед вами встает ученый, глубоко уверенный в своей правоте, — это с одной стороны, а с другой — неудовлетворенный исследователь, который бьется, как рыба об лед, чтобы поймать ускользнувшее от него главное решение: как именно Солнце «вмешивается» в состояние здоровья людей.
Загадочность механизма обнаруженной им закономерности — «голоса» Солнца и «эха» Земли — никак не давалась в руки. И ученый иногда чувствовал себя абсолютно беспомощным — не мог уловить хоть мало-мальски верное толкование ее.
Одно ему было ясно. Для организма человека наибольшую опасность представляет тот момент, который непосредственно наступает за внезапно измененным условием во внешней среде. Он, как взрыв, неожидан для организма. В следующие же моменты организм начинает приспосабливаться, обживаться в новой физической обстановке. Он начинает постепенно восстанавливать утраченное динамическое равновесие… Выходит, что не сами по себе космические факторы опасны для живого… Выходит, опасна величина скачка! Величина скачка, величина перехода от одной степени состояния внешней среды к другой… Но опять-таки что реагирует на этот скачок? Что его воспринимает или, вернее, плохо воспринимает? Опять сомнения, опять работа и опять сомнения. Настолько серьезные, настолько мучительные, что он вдруг заговорил о беспомощности перед задачей, которую поставил перед собой.
Но деятельный, целеустремленный характер, огромная сила воли и безграничная вера в науку побороли минутную слабость Чижевского. И он скорее всего к себе обращает требовательные слова о том, что, как бы ни были ошибочны его пути, как бы ни были неверны объяснения механизма обнаруженных явлений, он не имеет права складывать оружие и в бессилии костенеть.
А во Франции приблизительно в это же время случается нечто сверхневероятное. На фешенебельном курорте Ницца больные с заболеваниями сердца, невралгией, с приступами стенокардии жаловались на боли в течение двух-трех дней. Причем жаловались все сразу, повально. Потом у всех боли стихали.
Правда, медикам и раньше бывали знакомы такие случаи: два-три дня болей, острых, сильных. Потом утихало. Сравнивали дни плохого самочувствия больных с физическими данными внешней среды — температурой, изменением влажности воздуха, направлением ветра, — никакой закономерности не прослеживалось.
Но тут, в Ницце, не только пациенты с сердечно-сосудистыми заболеваниями стали жаловаться на боли и «перебои» в сердце. Перебои неожиданно появлялись в работе… телефонной станции курорта.
Ну и ну! Одновременно «отказывались работать» сердечно-сосудистая система больного человека и… мертвая система телефонной сети… Но постойте! Не одна ли причина вызывает столь разные перебои?
Совершенно точно установлено, что автоматические телефонные станции и радиосвязь Земли очень часто страдают в результате скачка солнцедеятельности, скачка активности светила. «Так не Солнце ли причина резкого ухудшения самочувствия больных?» — спросили себя французские врачи М. Фор, Г. Сарду и Г. Валло.
Спросив себя однажды, они уже не могли отделаться от «навязчивого» вопроса. К тридцатым годам они собрали богатейшие наблюдения о своих пациентах, которые неизменно связывали с пятнообразованием на Солнце. В 84 случаях из ста внезапные смерти, инфаркты, инсульты, вспышки хронических болезней совпадали с изменениями «на лике» Солнца!
Вскоре профессор Фор сообщил, что во Франции благодаря «работе службы Солнца на медицинском поприще» удалось спасти десятки тысяч человеческих жизней. Богатый материал М. Фора и его коллег сводился в своеобразные таблицы частоты инфарктов и инсультов. Их Фор много лет посылал Чижевскому, чтобы тот мог сравнивать с таблицами солнцедеятельности.
Появился у Александра Леонидовича и другой корреспондент — советский медик-статистик П. И. Куркин. Он прислал очень интересные данные об инфарктах и инсультах по нашей стране.
Почувствовав заинтересованность в своих работах, Чижевский с энтузиазмом принялся за статистическую обработку новых данных. И опять совпадения характерных линий солнцедеятельности и хода сердечно-сосудистых и многих эпидемических заболеваний.
Пришел 1938 год. Прошло двадцать пять лет после завершения первой работы о Солнце и влиянии его на биосферу. Четверть века — срок большой. Но и сделано много. И пожалуй, самое главное — его работой стали интересоваться, к его мнению прислушиваться… А тут еще должно подойти французское издание основной работы…
Когда книга вышла — в том же 1938 году, — о Чижевском заговорил весь мир. Русского профессора Александра Чижевского вместе с известными французскими учеными д’Арсонвалем, Ланжевеном и английским физиком Бранли избрали почетным президентом I Международного конгресса по биологической физике и космической биологии, созванного в 1939 году.
Чего скрывать! — после стольких лет молчания, недоверия это было радостно, приятно, это согревало душу, поднимало настроение. Но радостнее был конверт со штемпелем казанской почты. Внизу письма под адресом отправителя стояло незнакомое имя — Вельховер. Как станет дорого оно Чижевскому с первых же строчек этого письма!
Сергей Тимофеевич Вельховер, руководивший клиникой инфекционных болезней, необычайно заинтересовался работами Чижевского. И его, пожалуй, не менее всего привлекал тот вопрос, над решением которого бился тогда ученый, — объяснение механизма закономерности связи Солнце — Земля. Поскольку Вельховер был врачом-«инфекционником», то и проверить гипотезу Чижевского он решил на возбудителях инфекционной болезни — дифтерии.
Посмотрим, что же он сообщал.
«…Я веду систематические бактериологические наблюдения за дифтерией… При обработке материала я пришел ко многим поразившим меня выводам. В Вашей интерпретации дифтерии как эпидемии имеются два момента: зеркальность (спад, утихание болезни в периоды солнечной активности и разгар ее в периоды минимумов солнцедеятельности. — В. П.) и запаздывание дифтерийного максимума по сравнению с солнечным максимумом. Ваш принцип «зеркальности», полученный статистически, совершенно неожиданно подтвердился у меня непосредственно под микроскопом. Я решил искать эту «зеркальность» и через три опыта понял, что имею дело с поразительно точным явлением».
Вот она, статистическая «зеркальность» дифтерии, увиденная Чижевским в графиках! Теперь она налицо здесь, под микроскопом у Вельховера! Нетрудно представить себе волнение Чижевского, получившего такую дорогую для него новость. Как прав он был, заставив себя расстаться с сомнениями, одолевавшими его в минуту слабости.
В этом убеждали и чрезвычайно интересные сведения, которые приходили из далекой Японии. Там профессор Маки Таката проводил опыты с кровью человека — с этим уникально чутким зеркалом, отражающим все изменения в жизнедеятельности организма.
Для профессора Чижевского эксперименты японского коллеги были еще притягательны и тем, что он сам занимался исследованиями крови. И в 1928 году экспериментально установил влияние хромосферных вспышек на скорость оседания красной крови.
А потом отрадные данные получил и наш соотечественник гематолог Н. А. Шульц. Они сходны с выводами Такаты, хотя и совершенно независимо получены. «Тем лучше, тем лучше», — твердил Чижевский. Сочинский врач проделал великолепную работу. Он собрал и проанализировал 300 тысяч анализов крови разных лиц — кому-кому, но уж ему, Чижевскому, знакома подобная кропотливая, скрупулезная и по-своему увлекательная работа. 300 тысяч анализов крови людей, живущих в Советском Союзе, Англии, Франции, Бельгии, Италии и других странах.
Анализ недвусмысленно указал Шульцу на зависимость появления бурных хромосферных вспышек Солнца с уменьшением числа лейкоцитов в крови и одновременным повышением лимфоцитов.
Сомнений не было; кровь реагирует на Солнце.
И Александр Леонидович Чижевский отдается изучению крови со свойственной ему увлеченностью и свойственным ему неожиданным подходом — своим собственным углом зрения. Он пишет великолепную монографию «Структурный анализ крови», вышедшую в 1959 году.
Ученый ставит перед собой труднейшую задачу — выяснить проблему распределения частиц, составляющих нашу кровь, в динамике, ибо кровь неотрывна от движения. Проблема столь же увлекательная, сколь и сложная.
Проникнуть в нее — значит проложить путь к разрешению одной из существенных задач физиологии крови — узнать о физической структуре, физическом строении, физической организации движущейся крови.
С самых передовых позиций пытается взглянуть на очередной «предмет изучения» уже немолодой профессор. Для этого он использует и «Основные понятия теории вероятностей» выдающегося современного математика А. Н. Колмогорова, и «Статистические теории в термодинамике» знаменитого Г. Лоренца, и «Броуновское движение» А. Эйнштейна и М. Смолуховского.
Хоть и велик соблазн рассказать об этой работе Чижевского подробнее, придется остановиться только на том, что она была встречена с большим интересом, иначе этот рассказ невольно увлек бы нас в сторону от главной нашей темы.
Из этого «ненужного» открытия Чижевского выросла новая ветвь науки. Ее назвали гелиобиологией. Создатель ее — Александр Леонидович Чижевский — считал, что признания его работ придется ждать не менее полувека. Оно пришло раньше, при его жизни.
Пожалуй, будет целесообразно привести убеждающую статистику, которую провел один из исследователей творчества А. Л. Чижевского. Общее число печатных работ ученого достигает пятисот. Число печатных работ его учеников, сотрудников, последователей исчисляется во всем мире тысячами. Число же работ, посвященных исключительно рассмотрению трудов профессора Чижевского, уже 25 лет назад превышало пять тысяч. Широкий отклик на работы замечательного нашего соотечественника объясняется многими причинами. Но главное из них — новые, никем не познанные закономерности в развитии живого организма и неизменное стремление ученого соединить науку с практикой.