Груды камней затрудняли проход в другие залы, факелы слабо освещали стены и потолок. Пробираться приходилось через глыбы камней ползком или согнувшись. Наконец путники достигли последнего, шестого зала. По правой стороне его два низких грота. Из первого Рычков нашел лаз в небольшую пещеру, из второго грота хода никуда нет. По левой стене, возле входа в зал, высится ровная площадка и над ней высокий свод, в котором виден вход наверх, но без лестницы туда влезть было нельзя. С площадки узкой цепью пролезли лежа в небольшую комнату. Это была самая конечная комната пещеры.
П. И. Рычков не только осмотрел пещеру, но и собрал о ней все легенды. Ему рассказывали, что здесь «в древнейшие времена живали люди, и имели хлебопашество свое, довольно лесу, лугов, всяких угодий, и множество скота и лошади».
Другие уверяли, «что из оной пещеры в старину на поверхность горы в разных местах бывали выходы, но ныне, где те выходы, не знают…».
Рядом с пещерой есть озеро Конский Выгон, название его связано с преданием. В давние времена башкир Усергенской волости Кунурбай, ночуя у этого озера, поймал зверя, похожего на собаку. Вышел из озера старый человек и попросил отдать ему зверя, обещая за это подарить жеребца, от которого у башкир будут хорошие кони. Кунурбай согласился, и старик вывел ему из озера «преизрядную лошадь», притом дал ему и узду с прибором серебряным, приказав, чтобы он, седши на лошадь, отнюдь не оглядывался, но ехал бы прямо в свое жилище. Башкир слова не сдержал и оглянулся — прекрасные лошади выходили из воды. После этого часть лошадей бросилась обратно в озеро. С тех пор эти места славятся прекрасными лошадьми.
Рычков сообщает и достоверные события, которые произошли в тех местах. В 1754 году вспыхнуло восстание против царского произвола на крупнейших заводах Южного Урала. В следующем году восстание охватило большинство районов Башкирии. В пещере на реке Белой восставшие крестьяне «жен и детей своих… тысячи по три и более душ, под прикрытием нескольких из своей братии, в сей пещере с своим имением оставляли; да и скот их при них же был, который они пасли на горах, а когда нужда требовала безопасности, то и оной загоняли в пещеру».
Рычков незамедлительно отослал подробное описание пещеры в Академию наук в Петербург. Вскоре, в марте 1760 года, оно было напечатано в первом общедоступном научно-популярном журнале Академии наук — «Сочинения и переводы к пользе и увеселению служащие» под названием «Описание пещеры, находящейся в Оренбургской губернии при реке Белой, которая из всех пещер, в Башкирии находящихся, за славную и наибольшую почитается».
До сих пор этот труд Рычкова был известен только по журналу. В библиотеке Центрального государственного архива древних актов в коллекции известного историографа Г. Ф. Миллера, с которым Рычков находился в постоянной переписке, обнаружено «Описание пещеры», выпущенное отдельной книгой. Это издание не было известно ученым и библиографам. Выпущенное, видимо, небольшим тиражом, оно в настоящее время представляет чрезвычайную библиографическую редкость. Академия наук, напечатав труд Рычкова дважды — в журнале и отдельным изданием, — несомненно, по достоинству его оценила и пыталась привлечь внимание к малоизученным землям Урала.
И в заключение о том, какое название имела пещера на реке Белой. Местные башкиры называли, да и сейчас называют, пещеру Шульган-Таш. Речка Шульган, что в трех километрах севернее входа в пещеру, «проваливается», исчезает, и снова на поверхность земли появляется только при выходе из пещеры. Происхождение названия «Капова» точно неизвестно. Так она могла быть названа потому, что раньше местные жители считали ее искусственной, выкопанной их далекими предками. П. И. Рычков считал пещеру произведением природы, но расширенной и приспособленной для жилья древними людьми Академик И. Лепехин, посетивший пещеру в 1776 году, заметил, что «каплющая вода делала особливый тихий и жалостный звук». Исследовавший пещеру в конце XIX века член географического общества Ф. Симон полагал, что название «Капова» пещера получила «от капообразных наплывов по стенам, придающим ей особенную прелесть».
Много загадок еще не разгадано в окрестностях Каповой пещеры. В сочинениях Рычкова «Описание пещеры» есть слова, обращенные к нам, его потомкам — к ученым, путешественникам, краеведам: «Ежели б в вышеозначенные непрерывные Уральские горы и происходящие от них отроги, кои начинаясь от хребта Уральского продолжено на немалое расстояние, испуская из себя многие реки и источники, осмотрены были чрез людей ученых и любопытных, то всемерно б нашлось в них много таких вещей, которыя б служили к немалому приращению народной и натуральной истории здешних мест».
Александр АнушкинХОРУНЖИЙ ТРОФИМОВБиографический очерк
Как-то ялтинскому журналисту-книголюбу А. И. Анушкину местный фотограф А. И. Рябцов подарил комплект еженедельного приложения к газете «Русский листок» за 1905 год. Любопытный сам по себе, еженедельник заинтересовал книголюба владельческим книжным знаком — овальной печаткой, на которой значилось: «Из книг Муратовой Е. М. № 3826». Кто она? Затем в фондах городской библиотеки и в некоторых личных библиотеках ялтинцев были обнаружены другие книги с той же печаткой. Начались поиски. Они привели в краеведческий музей, в областной архив, на квартиры ялтинских старожилов, и выяснилось: поселившийся в Ялте перед войной М. В. Трофимов, будучи человеком преклонного возраста, заказал для книг своей библиотеки печатку с именем жены Е. М. Муратовой. В результате дальнейших поисков, занявших несколько лет, и вырисовалось все то, о чем рассказано ниже.
В его мальчишеской натуре уживались две крайности: то он часами сидел на берегу Деркула и наблюдал, как тот струится меж кустов, поспешая к Уралу-реке, мечтал, что хорошо бы проплыть до моря-Каспия, а там — еще дальше, то вдруг, словно очнувшись, наскоро сбрасывал одежонку и с озорным гиканьем бросался с берега в прохладную гладь речушки, нырял на дно, проплывал несколько минут под водой…
— Наш дом и сад находились по соседству с усадьбой Трофимовых, — рассказывает жительница Уральска А. Д. Залмунина. — Отец мой был человеком вспыльчивым и, случалось, сгоряча бросал в речку все, что попадало под руку. А находившийся поблизости Миша Трофимов, словно того и ждал — мигом раздевался и нырял в Деркул за нашим добром. Вытащит миску или ложки, передаст их нам и с усмешкой скажет отцу:
— Так, дядя Миша, и без посуды можете остаться, да и речку засорять нельзя.
Любил он слушать рассказы отца, бывалых людей о войне и походах, а особенно — предания о Степане Разине и Емельяне Пугачеве.
Кончил начальную школу. Довелось поучиться и в гимназии, полного курса, однако, не прошел — плата за обучение была не по карману отцу-казаку. Но годы учебы не прошли даром.
А там закрутилась жизнь в безостановочном вихре событий.
В 1892 году Михаила Трофимова призвали на воинскую службу. Как грамотея назначили войсковым писарем.
1895 год. Зачислен в 3-й Уральский казачий полк.
В том же году зачислен юнкером Оренбургского училища.
В 1897 году, по окончании училища, прикомандирован к уральской учебной команде.
1898 год. Произведен в хорунжии. Откомандирован вместе с казацкой сотней в Маньчжурию на охрану Восточно-Китайской дороги.
И вдруг в Уральске перестали получать вести от Михаила Трофимова — как в воду канул. Через несколько лет отыскался след уральца в далекой африканской стране — Абиссинии.
Как же туда попал казак?
В Чите забастовали рабочие. На помощь жандармерии власти решили бросить войска — казачью сотню Трофимова. Но хорунжий воспротивился этому. Более того, он встал на сторону стачечников и в схватке с карателями выстрелом из пистолета убил жандармского полковника.
Трофимов скрылся, а затем нелегально перешел границу. Абиссинию он выбрал не случайно. Об этой стране «черных христиан», как ее называли тогда в России, он немало слышал и читал, знал, что в Абиссинии обосновалось несколько его земляков, в частности, поручик запаса И. Ф. Бабичев, служивший у раса Маконена советником.
В Абиссинии по протекции Бабичева Трофимов получил от раса Маконена небольшой участок земли близ города Харара и занялся огородничеством. Его жена, Любовь, медик по специальности, стала лечить крестьян-эфиопов.
Туземцы и двое пришельцев из далекой северной страны подружились. Только вот с феодалом не ладились отношения. И Трофимову пришлось расстаться с арендуемым участком. В августе 1906 года он переехал в усадьбу Бабичева в окрестностях Аддис-Абебы. И здесь Трофимов занялся своим делом — огородничеством и садоводством.
Опытами русского заинтересовались в министерстве земледелия Эфиопии. Не раз и не два к Трофимову наведывались чиновники, а в мае 1908 года пригласили его к министру. Тот предложил уральцу пост государственного агронома одной из провинций. После недолгого раздумья Трофимов согласился, переехал на новое место и занялся совершенно необычным для себя делом — насаждением кофейных плантаций. Дело пошло на лад. Русский поверенный в Эфиопии Б. Чемерзин писал в Петербург:
«На обязанности М. Трофимова лежит разведение кофейных деревьев… Ныне, по словам очевидцев, благодаря его трудам имеется уже до 30 000 рассад кофейных деревьев».
Сейчас экспорт кофе составляет шестую часть общего товарооборота Эфиопии и приносит ей свыше половины валютной выручки. У истоков этой ведущей отрасли страны стоял русский казак — Михаил Трофимов.
Но вернемся к донесению Чемерзина. Он пишет о Трофимове:
«…службой и жизнью в Абиссинии доволен… По личным своим качествам М. Трофимов представляется человеком трудолюбивым, обладающим достаточными познаниями в огородничестве и садоводстве и вообще в сельском хозяйстве».