— Не губи! — заскулил Аддуну и упал в ноги купцу, уставившись на него умоляющим взглядом. — Я же не знал. Богами тебя заклинаю! Пощади, почтенный!
— Ну… не знаю… — задумчиво протянул Кулли. — Не сообщить об измене — это ведь тоже измена. А зачем мне это?
— Пурпурных тканей дам! — затараторил Аддуну. — Пять платьев! И браслеты из серебра! И два золотых скарабея! И льна десять штук. Отличный лен! Египетский. Не губи, любезный Кулли. У меня ведь семья!
— Ладно, — воровато оглянулся Кулли. — Неси свои подарки и не вздумай никому даже слова об этом сказать. А то на соседних крестах с тобой повиснем.
— Спасибо! Спасибо! — униженно лопотал Аддуну. — Все сейчас принесут. А что в том свитке-то? Там закорючки какие-то. Я и не понял ничего.
— Он священные письмена закорючками обозвал! — закатил глаза Кулли. — Видят боги, я не желал твоей смерти. Да что же ты, друг дорогой, так торопишься в мир мертвых попасть?
— Смилуйся! — губы бывшего писца мелко-мелко задрожали, а на глаза навернулись слезы. — Я еще три кувшинчика благовоний добавлю и горшок ароматного масла.
— И вот эту лампу! — Кулли важно ткнул в светильник в виде утки, изготовленный с необыкновенным изяществом и мастерством. Сделал он это исключительно из вредности.
— И эту лампу, — покорно кивнул Аддуну.
— А в послании этом написано, что отправляюсь я в дальний поход, — начал Кулли свой рассказ. — И что ты должен оказывать мне всю помощь, которая потребна. Господин наш Солнце приказал проторить караванный путь отсюда и до самого Каркемиша.
— Тяжело будет, — почесал бороду Аддуну, — который почти уже пришел в себя. Только за грудиной тянуло что-то, сжимая сердце ледяной рукой недавнего ужаса.
— Банды арамеев повсюду, — продолжил он. — Лютуют так, что все окрестные деревни волком воют.
— Знаю, — кивнул Кулли. — Найди мне надежного проводника. Я отправлюсь сразу же. Кстати, ты кое-что обещал мне. Я жду, почтенный, обещанные дары. Не умножай ожиданием мою скорбь по поводу твоего святотатства.
Две недели спустя. Каркемиш.
Страна Эбер-Нари(2), так называют эти земли вавилоняне. И сам Кулли тоже всегда называл ее так, не один раз пройдя с покойным батюшкой из конца в конец. Тут когда-то железной рукой держали власть цари хеттов, но теперь у купца сердце разрывалось от того, что он видел.
Каркар, стоявший на реке Оронт, в дне пути от Угарита, уцелел, и там еще теплилась какая-то жизнь, а вот дальше все было гораздо хуже. Богатейший город Эмар разграблен и сожжен дотла, древний Алалах постигла та же участь. И даже Халеб(3), крупнейший город на великой дороге, превратился в деревушку, которая пытается вновь подняться из руин. Халеб был западной границей царства Каркемиш, одного из немногих, что еще уцелело.
Кулли приложил руку ко лбу, оглядев берег Евфрата, который лежал перед караваном. Ночь отступила, и равнина, покрытая клочковатым ковром выгоревшей на солнце зелени, уже просыпалась в золотистой дымке. На востоке, где небо сливалось с землей в дрожащем мареве, поднималось солнце — огромное, раскаленное, как щит Тархунта, брошенный рассерженным богом на лазурный свод.
Внизу, до самого берега великой реки, расстилается целое море травы, нервно колышущейся под дыханием ветра. Где-то в ней, невидимый, трещит кузнечик, и его стрекот сливается с шепотом сухих стеблей. Пышная зелень, благоденствующая рядом с живительной влагой, дает пристанище множеству животных, пришедших к водопою.
Кулли идти туда не хотел, он поищет другое место, чтобы напоить своих ослов, и на то у него была весьма веская причина. Ведь прямо перед ним паслись слоны — исчезающие исполины этих земель. Их серые спины, покрытые редкой щетиной, напоминали ожившие холмы, медленно движущиеся среди тростников. Самый крупный самец, старый, с обломанным бивнем, поднял хобот и затрубил, разгоняя стадо онагров. Дикие ослы убежали и застыли в отдалении, ожидая, когда уйдут повелители степи. Они тоже хотят пить, но покорно ждут своей очереди. Их короткие гривы топорщатся, а уши нервно подрагивают. Они чуют запах льва — где-то в зарослях тамариска тот дремал, насытившись после ночной охоты. Около этих гигантов ослам гораздо спокойнее. Рядом, довольно фыркая, резвятся слонихи. Они обливают спины мутной водой, а их детеныши, неуклюжие, как глиняные кувшины на ножках, бегают рядом с матерями, путаясь у них под ногами.
Западнее, где равнина переходит в каменистую степь, мелькают страусы. Здесь огромное множество этих птиц. Их длинные ноги взбивают пыль, а черно-белые бока сливаются с цветами степи, совершенно теряясь в них. Страусы несутся стремительно, словно духи пустыни, и только редкие перья, выпавшие на бегу, оставались лежать в траве — немые свидетельства их сказочной быстроты.
В отдалении встали туры — могучие быки, с рогами, изогнутыми, как луки. Они стоят неподвижно, словно изваяния, и только их горячие ноздри подрагивают, улавливая запахи пустыни, принесенные ветром. Туры, стада которых бродят от этих земель и до моря Аззи — излюбленная дичь для хеттской знати, наравне со львом. Их бьют из луков, загоняя на колесницах.
— Бр-р! — Кулли, неизбалованный скудной природой родного Междуречья, даже плечами передернул. Такое буйство жизни пугало его не на шутку. Сколько раз он ходил с караванами, а привыкнуть все никак не мог.
— Хорошо, что хоть водяных лошадей тут нет(4), как в Египте, — бурчал он себе под нос. — Боюсь их до ужаса.
Кулли повеселел и даже затянул какую-то заунывную песенку. Отсюда до цели — всего день пути.
Царство Каркемиш. Эти земли пока не затронули ни войны, ни нашествия диких племен. Могучая крепость на высоком холме, со стенами толщиной в восемь шагов охраняла Нижний город, покорно обнявший крутые склоны. Здесь и раньше жило больше десяти тысяч человек, а теперь так и вовсе город принял беглецов из разоренных селений Заречья, сбежавшихся под его защиту. Каркемиш отбил все нападения вышедших из пустынь племен ахламу(5) и даже кое-как торговал с соседней Ассирией, которая сама едва выбралась из череды смут и мятежей. Каркемиш охранял брод через Евфрат, и нет лучшей переправы на недели пути вверх и вниз по течению.
Кулли бродил по городу, дома которого ничем не отличались от жилищ Угарита, Дамаска и Библа. Желто-серый кирпич, обожженный на солнце, плоские кровли домов и кривые, узкие улочки, ведущие к рынкам и городским воротам. Кулли бывал в Каркемише раньше, а потому, оставив караван на постоялом дворе, лишь с двумя слугами, пошел прямо к дому господина Татиа, носившего громкий титул Гал-дубсар, начальник над писцами. Именно этот человек ведал торговыми делами и пошлинами.
Кулли поднялся в цитадель и направился к кварталу, центром которого был царский дворец. Он нашел нужный дом, подошел к резной, потемневшей от времени двери, и решительно постучал. Он уже бывал здесь, но тогда этот человек всего лишь заведовал канцелярией областеначальника, а не всеми делами великого царя, истинного Солнца, Великого копьеносца и любимца богов.
— Посмотрим, вспомнит ли… — подумал Кулли, стоя между каменных колонн портика. — Должен вспомнить, он немало получал с моего отца.
— Ты кто? — слуга высунул на улицу всклокоченную голову и с подозрением уставился на купца. — И чего тебе надо?
— Скажи господину, купец из Аххиявы прибыл, — терпеливо ответил Кулли. — Я хотел бы припасть к его стопам и преподнести дары.
— Жди! — бросил слуга и хлопнул дверью так, что с нее чуть было не отлетели бронзовые накладки. Впрочем, его впустили тут же. Видимо, заветное слово «дары» сработали как нужно. Оно всегда срабатывало, сработает и сейчас.
Дом был богат. Первый этаж сложен из камня, он снаружи украшен каменными плитами с высеченными на них узорами. Второй этаж — кирпичный, с балками из кедра, засыпанных сверху глиной, утрамбованной до состояния камня. Внутри — полумрак, который рассеивается лишь светом из небольших окошек, перекрытых каменными решетками, намертво вделанными в кладку. Бронзовые светильники чадят, разгоняя своими бликами душные потемки кирпичного мешка.
Мебель из Вавилонии, — тут же подметил Кулли. — Искуснейшая резьба. Тут не умеют так.
— Кто ты, купец? — в комнату вплыл толстяк, украшенный окладистой бородой, и с натужным кряхтением уселся в кресло, выставив вперед загнутые носки хеттских сапог.
Население здесь больше лувийское, но вся знать — из древних хеттских родов. Так повелось еще с тех пор, как великий Суппилулиума I завоевал эти земли. Царь Каркемиша Кузи-Тешуб — его далекий праправнук. И он смог удержать власть, когда столица пала, а последний царь страны Хатти пропал без следа, словно и не было его никогда.
— Семь раз и семь припадаю я к стопам господина! — низко склонился Кулли. — Господин должен помнить меня. Я был у него три года назад и подарил ткани и мешок фиников.
— Лицо знакомое, — напрягся вельможа.
— Кулли, — напомнил купец, доставая из дорожных мешков полотно, бронзовые кувшины и тирское стекло. — Меня зовут Кулли. Я теперь тамкар царя Энея, повелителя Сифноса, Наксоса, Пароса и иных островов Великого моря.
— Но как ты добрался сюда? — выпучил глаза Татиа. — Когда слуга сказал, что пришел человек из Аххиявы, я чуть было не приказал высечь его за наглую ложь.
— Царь Эней владеет городом Угарит, — пояснил Кулли, — Он взял его под свою руку сразу после того, как светлый царь Аммурапи был убит людьми, живущими на кораблях.
— Угарит принадлежит великому царю, — упрямо выпятил челюсть Татиа. — Тебе ли не знать, купец!
— Но великий царь пропал без следа! — с деланным удивлением посмотрел на него Кулли. — Хаттуса пала, а на землях страны Хатти беснуются кочевники мушки и каски. Мне ничего не известно ни про царя царей, ни про его священную супругу тавананну. Простите за дерзость, великий, но я прибыл из далеких земель.
— Старого царя больше нет, — наставительно ответил писец. — И теперь по праву великим царем стал Кузи-Тешуб, наместник Каркемиша. Вот, читай!