— Пусть проваливает, пока я не намял ему бока! — снова заорал Агамемнон.
— Остановись, ванакс! — негромко произнес Ахиллес, сухощавый, перевитый могучими мускулами воин, который сидел до этого в углу шатра, не произнося ни слова. — У нас моровая язва по лагерю пошла. Люди сгорают за пару дней, словно сухая щепка. Отдай ты эту ему девку без всякого выкупа. Мы тебе десяток баб приведем. Пусть в благодарность жрец попросит своего бога, чтобы дал нам удачу в этой войне.
— А что я получу взамен? — взорвался Агамемнон. — Эта баба — моя законная доля в добыче! Платите ее цену, раз я не должен взять выкуп! Сколько ты там давал, старик? Талант серебра? Хорошо, я согласен на талант!
— Мы уже разделили добычу, — свирепо засопел Ахиллес. — Ты предлагаешь у воинов отобрать то, что уже дал им? Воистину, свет еще не видел такой жадности! Возьмем Трою, и заберешь свой талант. Три таланта заберешь, если захочешь. Нам без этого удачи не видать. Воины волнуются, говорят, ты прогневал здешних богов.
— То есть вы все свою награду получили, — побагровел Агамемнон, — а теперь я один ни с чем должен остаться? Ты свою Брисеиду дерешь так, что весь лагерь слышит! Хорошо, благородные, будь по-вашему! Я дочь этому старику отдам, а взамен заберу наложницу вот у него! — и он ткнул пальцем в Ахиллеса.
— Да ты совсем спятил? — Ахиллес пошел пятнами. У него даже слов не нашлось от гнева. — Ты, образина собачья! Ты свою Хрисеиду в бою взял? Или, может быть, это я сделал? Я тебя в бою пока не видел. Песьи твои глаза! Трус с сердцем оленя![15] Я по твоему зову пришел сразу же, потому что клятве верен! Мне троянцы ничего не сделали. Я раньше и знать не знал, где эта Троя находится! Ты и так после любого боя большую часть добычи себе забираешь, а теперь хочешь взять то, что мое по праву? Да я больше вообще воевать не стану!
И Ахиллес бросил на землю жезл, который брал в руки тот, чья была очередь говорить.
— Талфибий! Эврибат! — заорал Агамемнон, а когда воины вошли, откинув полог шатра, ткнул пальцем в сына царя Фтиотиды и приказал. — Идите к стоянке этого хвастуна и приведите сюда его бабу! А если не отдаст, возьмите еще воинов. Хоть пять сотен возьмите, но чтобы Брисеида тотчас была у меня!
— Будь ты проклят! — Ахиллес встал и направился на выход. — Воюй с троянцами сам, пьяница несчастный! Приползешь еще на брюхе, когда Гектор тебе задницу надерет! Я слышал, он славный воин, не чета тебе!
Ахиллес вышел из шатра, а остальные цари и герои лишь стыдливо отвели глаза в сторону. Им нечего противопоставить мощи повелителя Микен, самого богатого и могущественного из них.
Глава 10
В то же самое время. Угарит.
Кулли крутил головой по сторонам и морщился недовольно. Великий город все еще был тенью самого себя. Вливания немалого количества серебра привели лишь к тому, что здесь залатали дыры в стенах, повесили новые ворота, да кое-где разобрали руины сгоревших домов. Царский дворец зиял черными провалами дверей. Его кровля рухнула, похоронив библиотеку, святилище и даже канализацию с водопроводом. Ничего этого больше не было.
Да, в Угарите стало чище и безопасней, но богатства городу это не вернуло. Здесь осталась едва ли десятая часть от того населения, что жила когда-то. Многие из тех, кто не погиб при штурме, разбежались по окрестным деревням, пытаясь найти там кусок лепешки и горсть фиников. Ремесло в Угарите едва теплилось, а торговля умерла вовсе. Нечем здесь торговать, пока дорога на восток небезопасна. Угарит — это перевалочная база между Вавилоном и Великим морем, и он живет только с транзита товаров, которого теперь не стало.
Если караваны на восток не пойдут снова, город погаснет, словно прогоревшая лучина. И тогда пропадут напрасно целые горы серебра и зерна, что послал сюда господин. Нужно пробить дорогу хотя бы до Каркемиша, куда, по слухам, банды разбойников-арамеев еще не добрались. Именно поэтому сюда и пришел Кулли, наняв по дороге сотню мужей с луками и копьями. Они маялись без работы на Крите, ведь разбой в его водах понемногу затихал сам собой. Караваны царя Сифноса вобрали в себя купцов Аххиявы и Островов и стали так сильны, что на них и смотреть было страшно, не то что атаковать. Даже басилеи, думавшие, как бы половчее нарушить соглашение, призадумались. Они вдруг увидели, что почти все молодые и крепкие парни ушли служить на Сифнос и теперь либо сами охраняют караваны от таких, как они, либо записались в войско. Некем им стало воевать, ведь они продали своих воинов за звонкое серебро. Слухи с Золотого острова шли настолько обнадеживающие, что все молодое поколение бредило мечтой уехать туда за сытой и богатой жизнью. Даже самые никчемные и трусливые собирались на зов людей нового ванакса, чтобы заработать на лове рыбы. Те называли это непонятным словом «вахта». Парни отработают на путине, а потом вернутся домой с грузом соленой рыбы. Басилеи почесали затылки в растерянности, но сделать с этим ничего не могли. Они понимали, что их облапошили, только не понимали как. Серебро-то вот оно! Вот такую-то стражу Кулли и набрал, когда пошел в этот поход. Он будет весьма непрост.
Резиденция наместника Угарита располагалась в центре города, в доме одного из вельмож, убитого при штурме. И судя по состоянию его жилища, немало денег из присланных на восстановление города, потратили именно здесь. По крайней мере, оба этажа сверкали белой известью, а сам дом был по самую крышу набит драгоценной мебелью, которую стащили отовсюду. Тут даже бронзовые лампы из царского дворца стояли. Ну что же, сложно обвинять властителя в излишней скаредности. Как говорит господин, «у водицы нельзя не напиться». Наместник Угарита, находясь вдалеке от центра, пил так, что текло на землю, пока другие умирали от жажды.
— Почтенный Аддуну! — приветствовал Кулли бывшего царского писца, который исполнял здесь обязанности наместника. — Благоденствия твоему дому!
— А, это ты, купец! — брюзгливо ответил Аддуну. — Серебро привез? Давай его сюда! Когда будет мое зерно?
Кулли оторопел слегка, не ожидая столь нелюбезной встречи, но потом сообразил. Градоправитель! Бывший писец теперь — градоправитель! А значит, считает себя куда выше, чем он сам. Как хорошо, что господин предусмотрел это и дал ему свою грамоту с подтверждением полномочий. Но, с другой стороны… Дорога была такой утомительной. Почему бы не повеселиться?
Кулли со вздохом полез в суму и достал оттуда тисненый золотом кожаный футляр, который с самым серьезным видом приложил ко лбу и сердцу, поцеловал его, а потом передал его Аддуну. Тот взял футляр в руки, а потом сорвал свинцовую позолоченную печать с головой быка, что висела на нем, и развернул папирус, испещренный незнакомыми письменами. Кулли вскрикнул в притворном ужасе, картинно всплеснул руками и застыл, закрыв глаза, словно человек, ослепленный вспышкой молнии.
— Что с тобой, купец, — подозрительно спросил Аддуну. — Ты спятил?
— Ты совершил святотатство! — прошептал Кулли. — Ты сорвал священную печать самого Солнца[16], не сотворив должного ритуала! Как жаль! Господин так ценит своего слугу Аддуну, а теперь придется кликнуть стражу и распять его как беглого раба! Великие боги, дайте мне сил!
— К-ка-кого ритуала? — выпучил глаза Аддуну. — Это надо было как ты, свиток целовать? Так я же не знал! Не губи, почтенный! Не зови стражу!
— Да как же! — заговорщицким шепотом сказал Кулли. — Ты же преступление страшное совершил! Господин наш Солнце одну землю за другой покоряет, храм великому богу строит. Нельзя вот так с его посланием обращаться, почтенный. Измена это!
— Не губи! — заскулил Аддуну и упал в ноги купцу, уставившись на него умоляющим взглядом. — Я же не знал. Богами тебя заклинаю! Пощади, почтенный!
— Ну… не знаю… — задумчиво протянул Кулли. — Не сообщить об измене — это ведь тоже измена. А зачем мне это?
— Пурпурных тканей дам! — затараторил Аддуну. — Пять платьев! И браслеты из серебра! И два золотых скарабея! И льна десять штук. Отличный лен! Египетский. Не губи, любезный Кулли. У меня ведь семья!
— Ладно, — воровато оглянулся Кулли. — Неси свои подарки и не вздумай никому даже слова об этом сказать. А то на соседних крестах с тобой повиснем.
— Спасибо! Спасибо! — униженно лопотал Аддуну. — Все сейчас принесут. А что в том свитке-то? Там закорючки какие-то. Я и не понял ничего.
— Он священные письмена закорючками обозвал! — закатил глаза Кулли. — Видят боги, я не желал твоей смерти. Да что же ты, друг дорогой, так торопишься в мир мертвых попасть?
— Смилуйся! — губы бывшего писца мелко-мелко задрожали, а на глаза навернулись слезы. — Я еще три кувшинчика благовоний добавлю и горшок ароматного масла.
— И вот эту лампу! — Кулли важно ткнул в светильник в виде утки, изготовленный с необыкновенным изяществом и мастерством. Сделал он это исключительно из вредности.
— И эту лампу, — покорно кивнул Аддуну.
— А в послании этом написано, что отправляюсь я в дальний поход, — начал Кулли свой рассказ. — И что ты должен оказывать мне всю помощь, которая потребна. Господин наш Солнце приказал проторить караванный путь отсюда и до самого Каркемиша.
— Тяжело будет, — почесал бороду Аддуну, — который почти уже пришел в себя. Только за грудиной тянуло что-то, сжимая сердце ледяной рукой недавнего ужаса.
— Банды арамеев повсюду, — продолжил он. — Лютуют так, что все окрестные деревни волком воют.
— Знаю, — кивнул Кулли. — Найди мне надежного проводника. Я отправлюсь сразу же. Кстати, ты кое-что обещал мне. Я жду, почтенный, обещанные дары. Не умножай ожиданием мою скорбь по поводу твоего святотатства.
Две недели спустя. Каркемиш.
Страна Эбер-Нари[17], так называют эти земли вавилоняне. И сам Кулли тоже всегда называл ее так, не один раз пройдя с покойным батюшкой из конца в конец. Тут когда-то железной рукой держали власть цари хеттов, но теперь у купца сердце разрывалось от того, что он видел.