Каркар, стоявший на реке Оронт, в дне пути от Угарита, уцелел, и там еще теплилась какая-то жизнь, а вот дальше все было гораздо хуже. Богатейший город Эмар разграблен и сожжен дотла, древний Алалах постигла та же участь. И даже Халеб[18], крупнейший город на великой дороге, превратился в деревушку, которая пытается вновь подняться из руин. Халеб был западной границей царства Каркемиш, одного из немногих, что еще уцелело.
Кулли приложил руку ко лбу, оглядев берег Евфрата, который лежал перед караваном. Ночь отступила, и равнина, покрытая клочковатым ковром выгоревшей на солнце зелени, уже просыпалась в золотистой дымке. На востоке, где небо сливалось с землей в дрожащем мареве, поднималось солнце — огромное, раскаленное, как щит Тархунта, брошенный рассерженным богом на лазурный свод.
Внизу, до самого берега великой реки, расстилается целое море травы, нервно колышущейся под дыханием ветра. Где-то в ней, невидимый, трещит кузнечик, и его стрекот сливается с шепотом сухих стеблей. Пышная зелень, благоденствующая рядом с живительной влагой, дает пристанище множеству животных, пришедших к водопою.
Кулли идти туда не хотел, он поищет другое место, чтобы напоить своих ослов, и на то у него была весьма веская причина. Ведь прямо перед ним паслись слоны — исчезающие исполины этих земель. Их серые спины, покрытые редкой щетиной, напоминали ожившие холмы, медленно движущиеся среди тростников. Самый крупный самец, старый, с обломанным бивнем, поднял хобот и затрубил, разгоняя стадо онагров. Дикие ослы убежали и застыли в отдалении, ожидая, когда уйдут повелители степи. Они тоже хотят пить, но покорно ждут своей очереди. Их короткие гривы топорщатся, а уши нервно подрагивают. Они чуют запах льва — где-то в зарослях тамариска тот дремал, насытившись после ночной охоты. Около этих гигантов ослам гораздо спокойнее. Рядом, довольно фыркая, резвятся слонихи. Они обливают спины мутной водой, а их детеныши, неуклюжие, как глиняные кувшины на ножках, бегают рядом с матерями, путаясь у них под ногами.
Западнее, где равнина переходит в каменистую степь, мелькают страусы. Здесь огромное множество этих птиц. Их длинные ноги взбивают пыль, а черно-белые бока сливаются с цветами степи, совершенно теряясь в них. Страусы несутся стремительно, словно духи пустыни, и только редкие перья, выпавшие на бегу, оставались лежать в траве — немые свидетельства их сказочной быстроты.
В отдалении встали туры — могучие быки, с рогами, изогнутыми, как луки. Они стоят неподвижно, словно изваяния, и только их горячие ноздри подрагивают, улавливая запахи пустыни, принесенные ветром. Туры, стада которых бродят от этих земель и до моря Аззи — излюбленная дичь для хеттской знати, наравне со львом. Их бьют из луков, загоняя на колесницах.
— Бр-р! — Кулли, неизбалованный скудной природой родного Междуречья, даже плечами передернул. Такое буйство жизни пугало его не на шутку. Сколько раз он ходил с караванами, а привыкнуть все никак не мог.
— Хорошо, что хоть водяных лошадей тут нет[19], как в Египте, — бурчал он себе под нос. — Боюсь их до ужаса.
Кулли повеселел и даже затянул какую-то заунывную песенку. Отсюда до цели — всего день пути.
Царство Каркемиш. Эти земли пока не затронули ни войны, ни нашествия диких племен. Могучая крепость на высоком холме, со стенами толщиной в восемь шагов охраняла Нижний город, покорно обнявший крутые склоны. Здесь и раньше жило больше десяти тысяч человек, а теперь так и вовсе город принял беглецов из разоренных селений Заречья, сбежавшихся под его защиту. Каркемиш отбил все нападения вышедших из пустынь племен ахламу[20] и даже кое-как торговал с соседней Ассирией, которая сама едва выбралась из череды смут и мятежей. Каркемиш охранял брод через Евфрат, и нет лучшей переправы на недели пути вверх и вниз по течению.
Кулли бродил по городу, дома которого ничем не отличались от жилищ Угарита, Дамаска и Библа. Желто-серый кирпич, обожженный на солнце, плоские кровли домов и кривые, узкие улочки, ведущие к рынкам и городским воротам. Кулли бывал в Каркемише раньше, а потому, оставив караван на постоялом дворе, лишь с двумя слугами, пошел прямо к дому господина Татиа, носившего громкий титул Гал-дубсар, начальник над писцами. Именно этот человек ведал торговыми делами и пошлинами.
Кулли поднялся в цитадель и направился к кварталу, центром которого был царский дворец. Он нашел нужный дом, подошел к резной, потемневшей от времени двери, и решительно постучал. Он уже бывал здесь, но тогда этот человек всего лишь заведовал канцелярией областеначальника, а не всеми делами великого царя, истинного Солнца, Великого копьеносца и любимца богов.
— Посмотрим, вспомнит ли… — подумал Кулли, стоя между каменных колонн портика. — Должен вспомнить, он немало получал с моего отца.
— Ты кто? — слуга высунул на улицу всклокоченную голову и с подозрением уставился на купца. — И чего тебе надо?
— Скажи господину, купец из Аххиявы прибыл, — терпеливо ответил Кулли. — Я хотел бы припасть к его стопам и преподнести дары.
— Жди! — бросил слуга и хлопнул дверью так, что с нее чуть было не отлетели бронзовые накладки. Впрочем, его впустили тут же. Видимо, заветное слово «дары» сработали как нужно. Оно всегда срабатывало, сработает и сейчас.
Дом был богат. Первый этаж сложен из камня, он снаружи украшен каменными плитами с высеченными на них узорами. Второй этаж — кирпичный, с балками из кедра, засыпанных сверху глиной, утрамбованной до состояния камня. Внутри — полумрак, который рассеивается лишь светом из небольших окошек, перекрытых каменными решетками, намертво вделанными в кладку. Бронзовые светильники чадят, разгоняя своими бликами душные потемки кирпичного мешка.
Мебель из Вавилонии, — тут же подметил Кулли. — Искуснейшая резьба. Тут не умеют так.
— Кто ты, купец? — в комнату вплыл толстяк, украшенный окладистой бородой, и с натужным кряхтением уселся в кресло, выставив вперед загнутые носки хеттских сапог.
Население здесь больше лувийское, но вся знать — из древних хеттских родов. Так повелось еще с тех пор, как великий Суппилулиума I завоевал эти земли. Царь Каркемиша Кузи-Тешуб — его далекий праправнук. И он смог удержать власть, когда столица пала, а последний царь страны Хатти пропал без следа, словно и не было его никогда.
— Семь раз и семь припадаю я к стопам господина! — низко склонился Кулли. — Господин должен помнить меня. Я был у него три года назад и подарил ткани и мешок фиников.
— Лицо знакомое, — напрягся вельможа.
— Кулли, — напомнил купец, доставая из дорожных мешков полотно, бронзовые кувшины и тирское стекло. — Меня зовут Кулли. Я теперь тамкар царя Энея, повелителя Сифноса, Наксоса, Пароса и иных островов Великого моря.
— Но как ты добрался сюда? — выпучил глаза Татиа. — Когда слуга сказал, что пришел человек из Аххиявы, я чуть было не приказал высечь его за наглую ложь.
— Царь Эней владеет городом Угарит, — пояснил Кулли, — Он взял его под свою руку сразу после того, как светлый царь Аммурапи был убит людьми, живущими на кораблях.
— Угарит принадлежит великому царю, — упрямо выпятил челюсть Татиа. — Тебе ли не знать, купец!
— Но великий царь пропал без следа! — с деланным удивлением посмотрел на него Кулли. — Хаттуса пала, а на землях страны Хатти беснуются кочевники мушки и каски. Мне ничего не известно ни про царя царей, ни про его священную супругу тавананну. Простите за дерзость, великий, но я прибыл из далеких земель.
— Старого царя больше нет, — наставительно ответил писец. — И теперь по праву великим царем стал Кузи-Тешуб, наместник Каркемиша. Вот, читай!
Кулли послушно взял в руки глиняную табличку и забубнил, водя пальцем по окаменевшим клинышкам.
— «Так говорит Солнце, Мурсили, великий царь, царь страны Хатти, любимец Могучего Бога Грозы, сын Суппилулиумы, великого царя, царя страны Хатти, героя. Я заключил этот договор, чтобы возвеличить Пияссили, моего дорогого брата, а в будущем — его сыновей и его внуков. Какой бы сын, внук или потомок Пияссили, ни встал на великое место в стране Каркемиш, только тот, кто будет тухкантисом[21] у Солнца, да будет один выше по рангу царя Каркемиша. Когда Пияссили, царь Каркемиша или его сыновья будут приходить в Хаттусу, его не должны заставлять вставать перед Солнцем со своего места. Слово Лабарны, великого царя, нельзя отбросить, нельзя разбить. Пусть всякий, кто его изменит, станет противником в суде для Могучего Бога Грозы, моего господина, Солнечной богини города Аринны, моей госпожи и для всех богов».
— Видишь! — самодовольно посмотрел на него писец. — Это копия старого указа. Мой господин был третьим вельможей в стране Хатти, а значит, теперь он великий царь по праву.
— А князья севера уже признали это? — прищурился Кулли.
— Пока нет, — скривился Татиа. — Они мятежники и будут наказаны за свою дерзость.
— Я здесь по торговым делам, великий, — вздохнул Кулли, в голове которого все улеглось на свои места. Государство Хатти, стоявшее незыблемо полтысячелетия, все-таки рассыпалось на куски. — А что касается Угарита… Этот народ подчиняется тому, кто его защищает, великий. А сейчас его защищает царь Эней. Я слышал, что мольбы о помощи последнего царя Аммурапи остались без ответа, а его колесницы в момент нападения находились в Лукке. Если бы не это, великий город не пал бы за один день.
— Чего ты хочешь, купец? — поморщился Татиа, который не стал развивать эту скользкую тему. Он и сам понимал, что великим царем бывший наместник Каркемиша является лишь в своих мечтах.
— Я предлагаю возобновить безопасный проход для караванов, великий, — произнес Кулли. — Угарит, Каркар, Халеб, Каркемиш, Ашшур, Вавилон, Сузы, Аншан… Если эта цепь городов снова позволит двигаться товарам, Каркемиш захлебнется в золоте и серебре. Ведь его не обойти никак! Пусть снова идет на запад олово и лазурный камень, финики и ткани. А на восток пойдет золото и серебро, стекло и пурпур, лен и масло. Таково желание моего господина, который обеспечит безопасность на море. Из Угарита его корабли доставят товар в Египет, в Трою, в Милаванду, в Микены и Кносс. За весьма умеренную цену доставят, прошу заметить! Купцы, пришедшие в Угарит, получат еду, защиту и кров, а потом их товары погрузят на корабли, принадлежащие моему господину, и отвезут туда, куда нужно почтенным купцам. А если такой корабль ограбят разбойники, царь Эней обязуется выплатить стоимость товара, а разбойников жестоко покарать.