— А ведь мамочка все правильно сделала, мой царевич. Мамочка сущую глупость в том письме написала, а совсем не то, что на сердце у нее. Зачем? Да затем, что эта корова толстомясая, царица наша, знает, что в том письме было. А принес ей его сам сиятельный Филон. Это я точно знаю, ведь он его из моих собственных рук получил. И он же ей его прочитал, потому как читать эта ткачиха так и не выучилась. Ну вот, мы с тобой теперь знаем, кого надо бояться, мой дорогой. И мы не будем делать глупых ошибок.
Глава 16
Неделю спустя. Где-то у побережья о. Самос.
Кноссо вглядывался в скалы, заросшие кустарником, и неласковым словом поминал всех богов. Скоро море закроет свои воды, а везение вдруг оставило его. Хозяин дал ему поручение, пообещав хорошую награду, и Кноссо уже строил радужные планы, равно как и все его парни, мечтающие о горсти серебра помимо обещанного жалования. А тут вон чего! Ну хоть бы одна сволочь на разбой вышла. Но ведь он же не зря сюда заявился!
Самос, тесно прижавшийся к побережью Арцавы, не обойти никак, если плывешь на север с Родоса или Кипра. Он закрывает своим телом путь купцам, оставляя лишь две дороги. Первая — с востока, между островом и берегом материка. И вторая — с запада, там, где щедрая рука Морского бога высыпала целую пригоршню островков и скал. Обойти Самос слева или справа означало нелегкий выбор между пастью волка и пастью льва. И там, и там нечего и думать пройти одинокому кораблю. Но, тем не менее, Кноссо бороздит эти воды уже третий день, притворяясь раненой куропаткой. Точнее, купцом, который попал в шторм и отбился от каравана с охраной. И хоть бы что! Вот невезение!
— Вижу! — бросил кормчий, стоявший на правом весле.
— Ну, наконец-то! — обрадовался Кноссо. — Ванака, создатель сущего, я тебе жертву богатую принесу! — Он подошел к трюму и прокричал. — Эй, бездельники! Доспех нацепили и вздели тетиву. Драхмы идут прямо на вас!
Надо сказать, господин смог удивить Кноссо. Ну, скажите на милость, какие могут быть доспехи на море, когда тяжелая бронза вмиг утянет на дно самого умелого пловца. Пятьдесят гребцов и дюжина лучников, сидевших сейчас в трюме, щеголяли в сплетенных из льняной веревки нагрудниках и в таких же шапках, которые нипочем не пробьет простая стрела. Только если граненая, бронзовая, да еще и выпущенная из сильного составного лука с роговыми накладками. А откуда возьмется такая роскошь у прибрежных босяков?
— А ну, покажите мне, как вы их боитесь, парни! — скомандовал Кноссо, и по палубе забегали пятеро матросов, заламывая руки и оглашая все вокруг горестными воплями. Это было так весело, что Кноссо едва держался, чтобы не расхохотаться в голос. Но нельзя ведь. Три лодки, набитые серьезно настроенными личностями, были уже шагах в ста.
— Кто громче всех заплачет, получит двойную пайку! — подбодрил своих людей Кноссо, и те зарыдали в голос, протягивая руки к небесам.
Разбойники должны поверить, потому что слишком уж непривычен вид этого корабля. Он больше похож на волка, чем на барана. Если хоть малейшее сомнение возникнет, лодки развернутся и уйдут туда, где преследователь точно поймает днищем острую скалу, прикрытую пенными барашками волн. Карийцы мастера на такие проделки. Они и сами могли притвориться жертвой, чтобы попасться на пути какому-нибудь особенно жадному купцу. И тогда, наведя его на мель, они бросались на него из засады, словно стая голодных гиен на раненого быка.
— Не спать! — крикнул Кноссо, и лучники в трюме выстроились в затылок, приготовившись занять положенные места на палубе. Гребцы тоже повскакивали со своих скамеек. В ближайшие минуты корабль точно никуда не поплывет, а они тоже бьются, когда приходит нужда.
— Пошел! — заорал критянин, когда бронзовые крюки впились в борта корабля, а лодки, на которых сидели десятки полуголых карийцев, стали стремительно приближаться. Те размахивали длинными ножами и короткими копьями, а луков у них было около дюжины на всех. Они требуются только вначале, когда нужно перестрелять корабельную стражу, которой редко бывает больше, чем десяток человек. Это ведь торговец, а не кебенет, пограничный корабль его величества Рамзеса III.
— Лучников бей! — заорал Кноссо, опасаясь, что бестолковые земляки, вошедшие в раж, перестреляют вообще всех, а это деньги, как-никак. Чистое серебро.
Критяне сделали всего лишь один залп, и карийцы с ужасом увидели, что они из охотников превратились в добычу. Лучники, их главная боевая сила, лежали на дне лодок, уставившись в небо стекленеющими глазами, в которых навсегда застыло изумление. Те из них, кому особенно повезло, поймали сразу три, а то и четыре стрелы.
— Оружие бросайте и останетесь жить! Богами клянусь!
Кноссо заорал на карийском в медный раструб, который ему подарил господин. Усиленный металлом голос разносился над волнами, вгоняя в оторопь ничего не понимающих разбойников. Сопротивляться они не могли. Полтора десятка из них убили тут же, да еще и ранили некоторых. И они понимали, что следующего залпа им не пережить. Выбор у пиратов невелик: или сражаться и умереть, или броситься в воду, надеясь доплыть до берега, или же сдаться, раз уж именем богов им обещают жизнь.
Ну вот! Какой-то ушлый парнишка решил прыгнуть за борт. Он же вырос на берегу и плавает как дельфин. Стрела догнала его тут же, и теперь щуплое тело качалось на волнах на расстоянии вытянутой руки от лодки.
Разбойники во все глаза смотрели на корабль, борт которого возвышался над их суденышками на два локтя, и проклинали свою глупость. Надо же было так попасться! Старший из них, седой мужик в набедренной повязке, рыкнул что-то и осторожно положил свой кинжал к ногам. Ровно так, чтобы поднять его в мгновение ока.
— Говори! — коротко произнес он.
— Именем царя Энея, — орал Кноссо, — повелителя Сифноса и иных островов, вы объявляетесь разбойниками. Но царь милостив. Сдавайтесь и будете жить. Ваше наказание — три года исправительных работ, после чего вы вернетесь к своим семьям.
— Чего? — выпучили глаза разбойники. — Каких еще работ?
— Исправительных, — любезно пояснил Кноссо. — Камень рубить и руду толочь будете. Вы напали на корабль самого царя. Неужели думаете, что вам это с рук сойдет?
— Ты нам рабами предлагаешь стать? — заревел вождь.
— Всего на три года! — примиряюще поднял перед собой руки Кноссо. — Потом можете вернуться домой, или остаться там и жить, как свободные люди, или записаться в войско.
— Да пошел ты! — заревел кариец, наклонился за ножом и тут же упал, сраженный стрелой.
— С кем теперь я буду говорить? — спокойно произнес Кноссо. — Если я вас, сволочей, сейчас перестреляю, то высажусь на берег и заберу ваших жен и детей. Мои парни не уйдут без добычи. Мы в своем праве, вы на нас первые напали.
— Я Димас. Со мной говори! Мы сдаемся, не трогай наших женщин, — на второй лодке встал еще один седой мужик, сильно похожий на первого, только помоложе немного. — Принеси клятву своими богами, что не убьешь, и что через три года мы сможем вернуться к семьям.
— Клянусь богом Ванакой! — нараспев произнес Кноссо. — И богом Поседао, которому поклоняется мой господин, тоже клянусь! Вас не станут калечить, вас будут кормить, а после отработки вы вернетесь к семьям.
— Кладите копья, парни! — процедил седой. — Боги сегодня немилостивы к нам.
— Лезем на борт по одному! — скомандовал Кноссо. — Как залезли, руки держать за спиной. Кого связали, тот спускается в трюм и садится в рядок. Да кого я учу! Сами ведь все знаете!
Прибытие на Сифнос прошло триумфально. Три дюжины связанных карийцев, чьи шеи перехватывала тугая петля, вывели из трюма и посадили прямо на землю. Разбойники щурились на непривычном солнце и злобно зыркали по сторонам. Им было удивительно здесь. Кого тут только нет! Хананеи в своей нелепой одежде, сидоняне в высоких шапках и даже красоты неописуемой египтянка в смешном парике и в расшитом цветами платье, собранном в мелкую складку. Она идет на рынок, сопровождаемая одной лишь служанкой, и совершенно явно не боится здесь никого. В гавани множество кораблей и крикливых моряков, которые тащат на спинах корзины, кувшины и мешки. А голые мальчишки-критяне гонят с кораблей целые стада истошно блеющих коз. После пронизанной бедностью тишины родной деревушки здешний шум слепил и бил карийцев по всем чувствам сразу. Тут жили богато, это было видно невооруженным глазом. Одни бабы, лопочущие на незнакомом языке, что ходили стайками и выбирали свежую рыбу прямо в порту, чего стоили. У многих из них золото с камнями в ушах блестело, притягивая к себе жадные взоры голодных мужиков.
— Эти, что ли? — сиятельный Филон, пыхтя, вылез из чудной колесницы, запряженной парой ослов. В ней не стояли, а сидели. И карийцы пялились во все глаза на этакое диво. Надо же, кресло к колеснице приделал. Совсем обленился толстяк. Десять стадий пройти не хочет.
— Эти, господин, — угодливо склонился Кноссо.
— Семь драхм за каждого, — кивнул Филон.
— Семь драхм! — возопил Кноссо. — Да ты в своем уме, почтенный! Семь драхм за взрослого мужа! Да забери их тогда бесплатно.
— Три года, — укоризненно посмотрел на него Филон. — Через три года их придется отпустить. Такова воля нашего господина. Ты забыл?
— Ах да! — тоскливо опустил плечи Кноссо. — Не привыкну никак, что рабом можно стать на время. Вот с этим тогда говори! — он ткнул пальцем в Димаса. — Он старший у них.
— Значит, так! — Филон встал перед карийцами, который недобро смотрели на него из-под бровей. — Вас отвезут на остров Серифос. Этот остров пуст, там не осталось ни одного человека. Только такие, как вы, будут жить там. Вам покажут, как рубить породу и как толочь ее в мелкий порошок. Каждый из вас сдает две больших корзины в день, и тогда вас кормят и дают одежду на зиму. Если вы не сдаете положенное количество руды, то получаете меньше зерна и рыбы. Если вы сдадите больше, чем установлено, то получаете награду. Одежду, зерно или коз. Можете съесть, можете разводить. Дело ваше. Удрать с острова нельзя. Там нет лодок, а вам не дадут ни одного топора. Впрочем, вы можете попытаться. Каждое утро корабль будет привозить зерно и забирать руду. Если недосчитаются хотя бы одного из вас, то остальные получат еще один год отработки. Тот, кто попытается бунтовать, нападет на товарища или откажется работать, будет распят.