— А кто нас распнет, если на острове никого больше нет? — невесело усмехнулся Димас, и остальные карийцы загомонили согласно.
— Почтенный Кноссо до зимних штормов привезет еще несколько дюжин таких же негодяев, как вы, — пожал плечами Филон. — Они будут следить за вами, а вы за ними. Мы объявим огромную награду за голову каждого бунтовщика, и его поймают собственные товарищи, а потом передадут страже. Не искушайте судьбу. Три года пролетят быстро, и все это время у вас будет еда и крыша над головой. После этого вы сможете наняться на флот нашего господина и получать серебро за службу. Вот прямо как те парни, которые вас поймали. Посмотрите на них. Они еще год назад собирали раковины после шторма, а теперь все бабы Сифноса ждут, когда в порт придет почтенный Кноссо и его люди. У них всегда водятся оболы и драхмы. Думайте три года, отрабатывайте свое преступление. И если вы будете вести себя правильно, у вас тоже будет вкусная еда, серебро и красивые бабы.
— Я поплыл, — оглянулся Кноссо и повел по сторонам жадным взглядом. Слово «бабы» заставило его вскинуть голову и раздуть ноздри. — Чресла мои уже лопнут скоро, переполненные семенем. По вдовушкам бы сходить, но некогда. Чую я, как ветер начинает пахнуть гневом Морского бога. Он совсем скоро закроет нам свои пути. Я прогуляюсь до ахейского берега Крита. Ненавижу этих сволочей. А ты пока приготовь мое серебро, Филон. Я поставлю дело на широкую ногу. Господин хочет почистить свои воды от морских охотников, а я хочу получить его драхмы.
— Да, давай, — кивнул Филон. — Я очень надеюсь, что кто-нибудь из них попытается сбежать. Три года — это же просто ничто! Наш господин — сама доброта. Хм… Никогда не думал, что можно превратить в темницу целый остров, не тратиться на его охрану, да еще и прибыль с этого получать.
— Слушай, — шепнул Кноссо, отведя Филона в сторонку. — Так ведь все равно кто-нибудь сбежит.
— Сбежит, конечно, — так же тихо ответил Филон. — Но остальные отработают за него. Господин считает, что даже если кто-то рискнет добраться до острова Кеа и проплывет полсотни стадий, то эринии с ним. Он заслужил свою свободу. А я вот все равно басилея тамошнего предупредил и награду за беглеца пообещал.
И Филон захихикал дробным, противным смешком, видимо, представляя, как несчастный, плывший к своей свободе целый день, выбирается на берег, а его тут же вяжут и везут назад, чтобы распять. Действительно, весело.
— Ай какая! — Кноссо проводил плотоядным взором фигуристую бабенку в хитоне чуть выше колен, которая игриво стрельнула глазами в его сторону. — Я малость задержусь. Пусть Ванака, создатель сущего, будет мне свидетелем, если я сейчас не возьму вон ту красотку, то кинусь в море и поимею какого-нибудь дельфина.
Он бросился бежать за объектом своего вожделения, поднимая пыль босыми пятками и крича истошно.
— Эй ты, красивая! Да не ты, старуха! Вот ты! Да, ты! Обол хочешь заработать? Два обола! Два! Три! Целую драхму дам, только не убегай…
— Видите! — назидательно поднял палец Филон и обратился к карийцам, который слюну глотали от зависти. — Половину овцы готов бабе за ласку дать. И вы тоже сможете так…
В то же самое время. Троя.
Город, переполненный людьми, доедал последние припасы. Только поначалу казалось, что зерна здесь много. Напротив, его тут же стало слишком мало, особенно когда проклятые данайцы, сами умирающие от голода, начали кружить вокруг, перехватывая все караваны, что пытались привезти зерно в осажденную Трою. Никто ведь не рассчитывал, что придется сидеть взаперти долгие месяцы. Война должна была закончиться одним сражением, молодецким наскоком, когда объединенные силы царей Вилусы и Арцавы сбросят в море обнаглевший ахейский сброд. Не вышло, война затянулась, и теперь она не имеет ни конца, ни края. В отличие от запасов еды, которые как раз оказались небеспредельны.
Внутри крепости сотни воинов и тысячи горожан, а ведь вся Троя — это акрополь в четыреста шагов поперек, застроенный так плотно, что едва разъедутся две телеги. Жилища горожан попроще забиты непрошенными гостями под завязку, и лишь царский дворец и дома сыновей Париамы избавлены от постоя.
Царь, кряхтя и страдая от одышки, встал и прошелся по своим покоям, где несколько жаровен не давали замерзнуть его старым костям. Ему все время было холодно, да так, что даже носки и свитер, связанные искуснейшей мастерицей и по совместительству любимой дочерью, никак не могли его согреть. Камень стен принимал в себя всё тепло, но сам оставался холодным. Немыслимая духота, царившая в покоях после того, как зябнущий царь приказал заткнуть окна тряпками, могла сбить с ног непривычного человека. Впрочем, еще одна любимая дочь, которую позвал Париама, была к ней привычна. Чем дальше все шло, тем чаще царь звал ее к себе, чтобы услышать столь редкий здесь голос разума. Пустое бахвальство тупоумных воинов, коими он не без оснований считал своих сыновей, его в последнее время невероятно раздражало.
— Кассандра! — поднял он глаза на девушку, которая склонилась перед ним. Дочь одета нарочито неброско. Платье однотонное, без разноцветных вставок, золотых блесток и ярких цветов. И украшений почти нет. Лишь небольшие серьги и пара драгоценных браслетов.
— Ты долго, — недовольно произнес царь. — Где ходишь? Я уже давно посылал за тобой.
— Я была на похоронах своего жениха, — не меняясь в лице, ответила та.
Это была скверная новость. Руку Кассандры отдали очередному хвастливому царьку с юга Вилусы, который поклялся прогнать ахейское войско. Еще один болтун, пообещавший очистить троянский берег от нашествия ахейцев. Не вышло. А ведь он и воином был неплохим, и немалое войско под стены Трои привел. Переоценил свои силы царь города Кабес.
— Офрионей погиб? — нахмурился Париама. — Когда?
— Вчера, — на круглом лице Кассандры не дрогнул ни один мускул. — Гектор договорился с данайцами. У них перемирие на три дня. Похоронят павших.
— Это я и сам знаю, — брюзгливо ответил Париама. — А вот про Офрионея он мне ничего не сказал. Как думаешь, почему?
— Потому что отряд из Кабеса уходит домой, — пояснила Кассандра. — И это уже не первый союзник, который покидает нас после смерти своего государя. Скоро в Вилусе не останется царей, они все будут похоронены тут.
— Никто не хочет сообщать мне плохие вести, — горестно вздохнул Париама и придвинулся поближе к очагу, протянув руки к самому огню. — А что там делает мой зятек? Недооценил я его, надо было тебя тогда послушать! Он, получается, и людей своих сохранил, и Дарданию разорить не дал.
— Он сегодня с утра данайский корабль утопил, который за едой на Лемнос пошел, — продолжила Кассандра. — Я сама со стены видела, стадий десять от берега всего. Он сначала ему бок пробил, а потом огнем спалил. Ни одному гребцу спастись не дал, перетопил всех до единого. Данайцы за ним бросились, а он ушел играючи. И сделал он это так… Не знаю, как и сказать… Как будто глумился над ними.
— Это ты верно подметила, дочка, — понимающе кивнул Париама. — Глумился. Он так их воинского духа лишает, чтобы и не думали, что уйдут отсюда без его дозволения. Хитрая сволочь зятек мой. Проглядел я его, ох проглядел! Надо было около себя его оставить. Что же ты, дочка, не смогла настоять тогда.
— Чтобы ты опять меня дурой прилюдно назвал? — Кассандра обиженно поджала губы. — Мои слова вообще никто, кроме Энея, всерьез не воспринимает. Я по твоей милости, отец, уже в посмешище превратилась. Потому-то и замуж не брали столько лет.
— Ладно, что ты разбухтелась, как старуха, — поморщился Париама. — Я же тебя сейчас слушаю. Продолжай!
— Пленные говорят, в лагере данайцев голод начинается, — сказала Кассандра. — Кораблей с едой уже давно нет. Скоро они свои ремни варить будут.
— Мы тоже этим вот-вот займемся, — хмыкнул Париама. — Все вокруг от голода пухнут. Один только Эней жрет от пуза, грабит острова и торгует со всем миром. И ведь он царского рода муж. Зачем ему сдалась торговля эта? Он же мальчишка, должен о войне думать. И как я мог быть так слеп!
— Он слишком молод, отец, — примирительно сказала Кассандра. — Потому его вид обманчив. Я сама побаиваюсь его. Эней такой странный… И его суждения необычны. Я долго размышляла над каждым его словом, и почти всегда убеждалась, что он прав. Ни ты, ни я никогда не думали так, как он. Взять и отказаться от колесниц, наследия предков! Сравнять благородного воина с мальчишкой, едва взявшим в руки лук. На такое не каждый способен.
— Я вот точно не способен, — недовольно проворчал Париама. — Меня бы колесничие в клочья разорвали, а ему это как-то с рук сошло. Скажи, девочка моя, почему он не приходит к нам на помощь? Мне кажется, я уже знаю ответ на свой вопрос, но очень надеюсь, что ты меня разубедишь. Уж больно тот ответ плох для нас.
— Не разубежу, отец, — покачала Кассандра головой, на которой короной были уложены косы, перевитые лентами. — Ответ прост. Царь Эней хочет победить в этой войне.
— Он хочет, чтобы мы победили в этой войне? — пристально посмотрел на нее Париама. — Ты же это сейчас сказала?
— Нет, не это, — горестно покачала головой Кассандра. — Он хочет победить один. А мы должны проиграть. Ему больше невыгодно договариваться с нами. Он будет повелевать теми, кто останется в живых. Впрочем, если тебя это успокоит, данайцы должны проиграть тоже. И ты знаешь, пока у него всё получается. Ждать осталось совсем недолго, отец. Война закончится ровно в тот день, когда опустеют пифосы в Трое, и будут сварены все ремни. То есть через пару недель.
Глава 17
Год 1 от основания храма. Месяц десятый, не имеющий имени. Дардания.
С едой в этих землях довольно скверно, но все же лучше, чем у воюющих сторон. У меня предостаточно серебра, и я покупаю зерно и рыбу на фракийском берегу, куда война не дошла. Наемники текут в Дардан с обеих сторон Пролива, и их тоже надо кормить. Великие боги! Когда я сделаю то, что задумал, мне ведь придется срочно уводить отсюда армию, иначе она вконец разорит эту несчастную землю.