— Пойдем, милочка, в мои покои, — сказала ей Креуса. — Я тебе такое полотно покажу, ты просто обзавидуешься. Я его еще никому не показывала, пока оно не было готово. Таких цветов не ткала даже басилейя Хеленэ, а я давно слышала о ее мастерстве.
Феано зябко передернула плечами при упоминании ненавистного имени и безропотно пошла в покои царицы, где и впрямь увидела натянутую на станке ткань с цветами немыслимой красоты. Алые маки распускали свои лепестки, а капельки росы, сделанные из крошечных жемчужин, казались живыми, переливаясь нежным блеском в лучах закатного солнца. Феано ахнула. Ей даже притворяться не пришлось. Этой работе цены нет, и невысокая пухленькая Креуса лучилась законной гордостью.
— Это так прекрасно, госпожа, — выдохнула Феано, представляя себя в таком платье. Да Эней от нее глаз не оторвет, когда увидит.
— Садись, — показала Креуса на соседний станок. — Надо хотя бы пол-локтя соткать до темноты. Негоже женщинам царского рода проводить время в праздности. Ты умеешь вязать?
— Нет, госпожа, — отчаянно покраснела Феано, зная, что все состоятельные женщины острова день-деньской стрекочут спицами, одевая свою родню в дорогущую, невероятно теплую шерсть.
— Я тебя научу, милочка! — махнула пухлой ручкой Креуса. — Возьми вон тот клубок со спицами. Смотри! Раз петелька, два петелька…
К концу вечера Феано уже смогла сделать что-то похожее на вязанную полосу, но работу пришлось распустить. Уж слишком скверной она оказалась по сравнению с той, что выходила из рук царицы, которая болтала как сорока, в то время как ее пальцы мелькали с немыслимой быстротой, на глазах рождая пятку носка. Феано чуть сквозь землю не провалились от зависти. Ей так нипочем не суметь. Да у нее и охоты к такому занятию не было, откровенно говоря.
— Пойдем в мою купальню, — заговорщицким тоном прошептала Креуса. — Царь велел на крышу бронзовую бочку поставить, чтобы всегда вода теплая была. Сейчас прохладно, правда, так я велю доливать горячей из кувшинов.
— Царская купальня? — удивленно посмотрела на нее Феано. — Мне туда можно?
— Конечно, моя дорогая, — потянула ее за собой Креуса. — Там уже готово все.
Феано даже замерла от восторга, когда увидела это великолепие. Царица велела вытесать новый бассейн, в котором могло поместиться человек пять-шесть. Его вырубили прямо в скальном основании, на котором стоял дворец, потом тщательно промазали какой-то смесью из извести и пепла с острова Фера, называемого иначе Санторини, а потом начисто заполировали камнем с Наксоса, доведя до зеркального блеска. Стены купальни выложили золотистым мрамором, который добывался неподалеку, на Паросе, и кусками порфира, привезенного из Угарита.
— Великие боги, — застонала Феано, погрузившись в ванну с головой. — Я ничего лучше в своей жизни не знала. Все на свете отдала бы за такое! Это же сущее блаженство, госпожа!
— Это еще не все, — ласково улыбнулась ей Креуса, которой рабыня промывала волосы какой-то смесью из пепла и ароматных масел. — Сейчас тебя разомнут как следует. Мне-то самой нельзя, я же в тягости, на животе лежать не могу. А вот ты поймешь, что такое попасть на гору Хахарва[31], или в Элисий, если ты веришь в ахейских богов.
— Верю в Великую мать, госпожа, — ответила Феано, — я ей жертвы приношу.
— В Великую мать везде верят, — кивнула Креуса. — А ты слышала про пару египтян, которые у нас поселились? Представляешь, эта Нефрет лысая!
— Как лысая? — растерялась Феано, волосы которой были ее законной гордостью. Густые, длинные, играющие короткими бликами, когда ловили солнечный луч. Их даже расчесать бывает непросто, зато, когда расчешешь, то волнистая грива спадает ниже копчика, вгоняя в завистливую оторопь все бабье во дворце.
— Так и лысая, — в кулачок, совсем по-девчоночьи, прыснула Креуса. — А этот мастер Анхер на свою жену надышаться не может. Смотрит на нее, как голодная собака на овечьи потроха.
— Ужас какой! — совершенно искренне сказала Феано, у которой даже мурашки по телу прошли. — Бр-р! Позор лысой быть. У нас налысо только гулящих баб брили. Я эту Нефрет часто на рынке вижу, она на гулящую совсем не похожа. И одета богато. Зачем бы ей за обол морякам отдаваться, если у нее муж серебро за службу получает?
— У нее парик на голове. Египтяне так от вшей спасаются, — доверительно сообщила ей Креуса. — Сейчас моя рабыня придет. Я ее из Трои с собой привезла. Она просто колдунья. Ты все поймешь сама.
Феано легла на каменный стол, а крупная жилистая тетка прошлась по ее телу узловатыми пальцами, как будто сделанными из бронзы. Тут-то девушка и поняла, что все испытанное ей сегодня — это просто бледное подобие настоящего блаженства. Ей стало так хорошо, что она заснула прямо на мягком ложе, стоявшем в купальне, заботливо укрытая тонким полотном. Так прошел лучший день ее жизни.
Пробуждение оказалось неожиданным, неприятным и до ужаса страшным. Ничего не понимающую Феано схватили грубые руки, заткнули ей рот тряпкой, туго завязали ее поверх, а саму девушку затолкали в мешок и куда-то понесли, потом повезли, тряся самым нещадным образом в какой-то повозке, а потом снова понесли, роняя на каменные ступени.
Из мешка ее вытащили уже на улице. И, к своему ужасу, Феано поняла, что стоит обнаженная на самом краешке верхней площадки маяка, что уже сложили в порту. Двое крепких слуг наклонили ее вперед, и она отчетливо увидела перед собой острые камни там, в самом низу. Они держат ее за руки и волосы, и Феано нипочем не выжить, если ее отпустят. Ледяной ветер покусывал дрожащее тело, но сейчас девушке было не до холода. У нее есть заботы поважнее.
Великая мать, помоги мне! Я же разобьюсь! — думала про себя Феано, пытаясь повернуть голову, чтобы понять, что с ней произошло.
Царица Креуса сидела в трех шагах от нее в резном кресле, которое кто-то заботливо притащил на самую верхотуру. Впрочем, понятно кто. Четыре нубийских раба внесли ее сюда на своих плечах. Они сейчас стоят внизу, смеются и показывают на нее пальцем. Царица одета вызывающе роскошно и увешана золотом с ног до головы. Волосы ее уложены в затейливую прическу, из чего Феано, которая углядела край солнца, занимающегося над горизонтом, сделала вывод, что госпожа сегодня еще не ложилась. Такая красота требует нескольких часов тяжкого труда двух служанок. А для чего она нужна? Неужели ради одного только разговора с ней?
Плохо дело, — обреченно подумала Феано, увидев знакомую ласковую улыбку на личике царицы, которую считала недалекой ткачихой. Слуга вытащил кляп из ее рта и Феано выдохнула едва заметно. С ней сначала поговорят, а значит, еще не все потеряно. По ее щекам текли бессильные слезы, и она пыталась придумать что-то, но, как назло, в ее голове царила лишь звенящая пустота и липкий, лишающий сил страх.
— Так кто ты такая? — участливо спросила Креуса. — Мой господин вместе с тобой прислал записку, в которой велел позаботиться о женщине царского рода из Дардана. Я верю своему мужу как себе, но вот тебе не верю даже на обол. Поэтому я буду задавать вопросы, а ты — отвечать. Если я почувствую ложь, то тебя отпустят, и ты полетишь прямо на камни. Наш царь узнает, что ты упала, потому что в тоске по нему каждый вечер приходила на этот маяк, лила слезы и смотрела на море, чтобы не пропустить его возвращения. Красивая история, правда? У меня уже и свидетели есть, которые видели тебя здесь. Вот они, держат тебя сейчас. Итак, первый вопрос: ты уже спала с моим мужем, сука?
Глава 18
— Итак, первый вопрос. Ты уже спала с моим мужем, сука?
— Да, госпожа, — едва смогла вымолвить насмерть перепуганная Феано, у которой уже голова кружиться начала. — Он взял меня во дворце в Микенах. Это все видели.
— Но ты хотела этого сама? — насмешливо спросила Креуса.
— Хотела, госпожа, — Феано даже зажмурилась, чтобы не увидеть, как приближаются к ее лицу острые камни берега.
— Подведите ее ко мне, — услышала девушка, и ее грубо бросили прямо под ноги царице. Она лежала на земле, разглядывая золоченую кожу сандалий госпожи, и даже не смела пошевелиться. Из одежды на ней только волосы, но то, что на нее насмешливо пялятся двое мужиков, Феано сейчас не трогало совершенно. У нее есть заботы поважнее. Например, как бы не ляпнуть что-нибудь такое, после чего она уж точно полетит вниз.
— Знаешь, сколько сыновей у моего отца? — спросила вдруг Креуса, отчего Феано совершенно растерялась.
— Нет, госпожа, — торопливо ответила она. — Да и откуда бы!
— И никто этого не знает, — назидательно произнесла царица. — Даже он сам. Потому что у него только законных жен семь, а еще наложниц без счета. Ведь все женщины, что во дворце живут, его по праву. Он любую взять может, на кого глаз ляжет. А помимо наложниц батюшка мой ни одной пригожей пастушки пропустить не мог. Года не было, чтобы к воротам дворца какая-нибудь баба с дитем не приходила. Забери, мол, царь, плод свой похоти, мне его кормить нечем. Сколько ты прожила во дворце в Микенах?
— Шесть недель, госпожа, — глотая слезы и пыль, ответила Феано. Она все еще не была до конца уверена, что ее не сбросят вниз. Звериное чутье, убаюканное до этого сладкими улыбками царицы, выло и кричало, предупреждая о смертельной опасности.
— Тогда ты не знаешь, каково это — жить среди баб, — усмехнулась Креуса. Феано не видела, она лишь почувствовала ее усмешку. — А я вот во дворце родилась. Матушка моя в той жизни преуспела и меня научила многому. Знаешь, зачем я позвала тебя ткать?
— Вы понять меня хотели, госпожа, — запинаясь, ответила Феано, чувствуя себя полной дурой.
— Конечно, — легко согласилась Креуса. — Я с тобой болтала и примечала все. Знаешь, мне ведь плевать, что ты там говорила. Матушка учила меня слушать не то, что люди говорят, а то, как они говорят. Где говорят охотно и много, а где мало, да еще и глазами по сторонам водят. Вот я и смотрела, и слушала. Странная ты родственница царя. Руки у тебя словно ветки корявые. И не умеешь ничего, и даже не приучена к благородному труду, раз все время задницей ерзаешь и порываешься встать. Значит, не царского ты рода. Простушка ты.