Наш самый маленький, восьмивесельный кораблик, который был длиной в двенадцать локтей, начал замедлять ход. На его палубе — самые отчаянные парни, которые плавают как дельфины. Они разворачиваются и идут навстречу ахейцам, позволяя спастись нам. Ахейцы заорали в восторге и затрясли оружием, они сейчас расстреляют и утопят их. Да только наши подняли парус и идут с подветренной стороны прямо на них, а на палубе разгораются плотно уложенные охапки сена. Когда корабли встретились, купеческая лоханка уже превратилась в огромный костер.
С треском столкнулись деревянные борта, и в них вцепились бронзовые крючья. От удара в монеру полетел целый сноп искр, ведь ветер дует в спину нашим парням. Вот какой-то воин роняет факел и падает, пронзенный брошенным копьем, а вот целая россыпь тлеющей соломы, которую порыв ветра бросил в ахейцев, воспламенила полотно паруса. Уцелевшие дарданцы попрыгали в воду. Они доплывут до фракийского берега, если бог Тархунт будет благосклонен к ним, а мы развернулись и пошли на сближение. Нам нужно перестрелять тех, кто сейчас с воплями прыгает за борт, а потом вместе с соседями-фракийцами добить оставшихся в лагере. Кое-кто из них попытается уйти сушей, но шансов почти нет. Полуостров, который много позже получит название Галлиполи — длинный и узкий, и мы на самом его острие. Ахейцам негде там спрятаться. Их будут гнать как бешеных собак, мстя за сгоревшие деревни.
Знаете, в чем сходство шестнадцатилетнего воина в неизвестно каком поколении и бывшего научного сотрудника, который не дрался ни разу в жизни? Мы оба обижаемся, когда о совершенном нами подвиге не вспоминают каждые десять минут. Собственно, никто и не собирался этого делать, меня здесь просто признали за своего. Все равно что паспорт выдали. Прошел пир в честь победы, на котором помянули павших, а потом тела убитых сожгли, принеся в жертву несколько овец и одного быка. Выжившие утешили вдов, потрепали по макушкам осиротевших детей, и на этом все. Жизнь пошла своим чередом. Крестьяне вернулись на поля, купцы — к торговле, а рыбаки — к сетям и лодкам. Тот корабль, что мы потеряли, принадлежал самому царю, и это стало немалой утратой. Теперь ему нужно построить новый, а ведь добыча не окупила потерь. Кое-какую бронзу взяли в виде оружия и его обломков, и все на этом. Никто из воинов не носил на себе золотых браслетов, а если и носил, то ушлые соседи сняли их первыми. Рабы из воинов никакие, поэтому мы и заморачиваться не стали. Перебили их всех после допроса, включая раненых. Как и следовало ожидать, никто ничего не знал, они просто пришли грабить. В общем, ерунда какая-то получилась, а не война, даже в ноль не вышли. А потом отец обрадовал.
— Через пару недель поедем в Трою, — заявил он как-то на обеде, макая лепешку в вино и отправляя ее в рот. — Я собрал выкуп за твою жену. Ты хорошо воевал, мне не будет стыдно перед тестем.
Это он так сказал, что я герой или мне послышалось? Нет, послышалось, он точно этого не говорил. В его понимании я просто выполнил свой долг. Такое здесь в порядке вещей, и отдельной благодарности не требует. Я же воин из старого рода, это моя работа. Богами отмерена нам такая судьба, как крестьянам и рабам. Они-то как раз воевать не обязаны.
— Она красивая хоть? — спросил я его с кислой миной.
— Я ее никогда не видел, — поднял на меня удивленный взгляд отец. — А это что, важно? Она хорошего рода, и за нее дают большое приданое. Я с Париамой еще поторгуюсь. У него столько дочерей, что он точно уступит.
— Понятно, — опустил я взгляд в кубок со слабеньким вином.
Вариантов соскочить у меня нет вообще. Тут еще не понимают, что такое любовь как явление. Оно появится лет через пятьсот-шестьсот, когда в Греции возникнет философия и порожденная ей тяга к красивым мальчикам. Да и в то время семейная жизнь и жизнь личная отделялись непроницаемым барьером. Брак — это, прежде всего, сделка двух семей, направленная на объединение активов и укрепление личных связей. А если там еще какая-то симпатия взаимная случится, то это, конечно, неплохо, но совершенно необязательно. Замужняя женщина должна быть домовитой и иметь широкие бедра, чтобы родить здоровых детей. Больше к ней особенных требований не предъявляется. Свои плотские желания муж может удовлетворять с рабынями, здесь на это плевать абсолютно всем, включая законных жен. Они не рассматривают совокупление с собственным имуществом как супружескую измену, им это и в голову не приходит. Вы же не станете ревновать к лопате или к чайнику. К тому же такое увлечение мужа приводит к увеличению поголовья домашней прислуги, что делает легкий адюльтер штукой не только приятной, но и довольно прибыльной.
— А что за нее дают? — все с той же кислой миной спросил я.
Говорить-то надо о чем-то. Тут с досугом совсем плохо, а люди на вкус человека из двадцать первого века чрезмерно молчаливы. Досужей болтовни среди мужей не бывает в принципе, все строго по делу и лаконично. Болтают лишь бабы, и то между собой. Скука смертная здесь.
— Доспех хороший возьму, — сказал довольный отец. — Себе его заберешь. У него есть, я точно знаю. Поговорю насчет тканей и украшений. Ну и золота за дочь он много даст.
— Лучше корабль возьми небольшой, если уломаешь Париаму, — со вздохом сказал я. — Хочу торговлей заняться.
— Ты потомок царей! Невместно тебе торговать!
Анхис даже подавился и начал кашлять, показывая Скамии, которая стояла рядом с кувшином вина, чтобы та постучала ему по спине. Он спит с ней много лет, она родила ему сына, но ему и в голову не приходит сесть с ней за один стол. Это все, что нужно знать о жизни рабыни.
— Сам не буду торговать, — успокоил я его. — Да и не потяну я. Так, кое-какие мысли появились. Человечек один есть, думаю с ним поближе сойтись. Не все же нам в этой дыре сидеть безвылазно. Скоро, отец, такие дела начнутся, что небо с овчинку покажется.
— Красиво сейчас сказал, — одобрительно кивнул Анхис. — Небо с овчинку! Мне нравится.
Вы думаете, он испугался? Конечно же, нет, потому что только боги решают, кому и сколько суждено прожить. А если так, то зачем беспокоиться понапрасну.
Глава 7
Свадьба — это худший день в жизни каждого мужика, особенно когда невесту ты еще не видел, но точно знаешь, что она очень искусна в изготовлении тканей и в вышивке. Это достоинство в дополнении к хорошему роду и крепкой заднице считается основополагающим при выборе жены для будущего сына, а потому отец смотрел на меня недоуменно, а в его глазах застыл немой вопрос: ну и какого рожна тебе еще нужно? Смотри, как я для тебя расстарался. Возразить на это мне, собственно, было нечего. Анхис свой долг исполнил так, как предписывают обычаи. Тут, в этом обществе, все подчиняется правилам, уходящим во тьму веков. И если поступок соответствует обычаям, он хорош, и наоборот. Вот, к примеру, красть чужих баб на берегу, насиловать, а потом продавать — это хорошо. Так деды и прадеды поступали, а значит, и нам не нужно от них отставать.
С нашей стороны прибыло два десятка колесниц с близкой родней и небольшой табун коней, которые и представляли из себя выкуп за невесту. Немало так-то! Пять упряжек снарядить можно. Хитер мой тесть, понимает, что мир пришел в движение, и что воевать много придется. Я почему-то думал, что жители Трои будут встречать нас цветами, выстроившись вдоль дороги, но действительность оказалась жестока к нам. На нашу торжественную процессию всем было ровным счетом наплевать. Лишь провожали долгим взглядом и отворачивались, забывая тут же. Это же не захолустный Дардан, где разговоров об этом хватило бы на год.
Тот самый зал, в котором я уже бывал, сегодня набит народом до отказа. Свадьба дочери царя, подумать только! Это я так сначала думал, но потом узнал горькую правду. Дело в том, что общее количество детей у Приама перевалило хорошо так за полсотни, поэтому сегодняшний пир на событие века не тянет никак. Просто еще один повод выпить, поесть и пообщаться с уважаемыми людьми. Телевизора здесь нет, газет нет, а новости знать нужно. А когда собеседник пьян, то ведь так он и болтает больше.
Длинный П-образный стол уставлен кувшинами с вином, блюдами с мясом и птицей, завален свежими лепешками и фруктами. Слуги в нарядных одеждах выстроились вдоль стен, и они неподвижны, словно каменные изваяния. Бронзовые светильники высотой в рост человека стоят каждые пять шагов, и все они залиты маслом и весело коптят, освещая наше пиршество. Какой-то высокой кухни здесь нет. Да, Троя богата, но это всего лишь одно из десятков княжеств, на которые разбита держава царя царей Супилулиумы. Тут не едят языки фламинго, молоки мурен, откормленных рабами, и сонь в меду. Здесь фламинго, если ему не повезло пролететь через наши места, подается отдельно, а мед отдельно. Грызунами мы брезгуем, а птичьи головы бросаем собакам и рабам вместе с языками. Вот потому-то жареная баранина и свинина, посыпанная местными травками и толченым чесноком, считается тут пищей богов. В Нижнем городе, который раскинулся у подножия царской цитадели, люди о черствой лепешке мечтают. Приглашенные набивают брюхо, а слуги, которые стоят вдоль стен, глотают набегающую слюну и грезят о том сладостном моменте, когда гости, наконец уйдут, и они смогут доесть то, что лежит на столе. В углу сидят музыканты. Они терзают нечто струнное, сделанное из панциря черепахи и воловьих жил, извлекая протяжные звуки. Рядим с ними расположились флейтисты, извлекающие звуки не менее заунывные. В отсутствие дирижера и нот все это самую малость напоминает кошачий концерт. Но мне нравится и такое. Бродячие музыканты, которые по совместительству подрабатывают мелкой торговлишкой и воровством, если подворачивается возможность, — немалая отдушина в этой жизни.
Моя невеста сидит рядом, укрытая покрывалом, под которым я, хоть убей, разглядеть ничего не мог. Размер ее основного актива, задницы, тоже оставался непонятен, потому что я видел то же самое, что и все остальные: расшитое платье в пол, плотную фату, защищающую молодую от недоброго глаза, и существенное количество ювелирных украшений на голове, шее и в ушах.