Тимофей командовал одним кораблем из тех семи, что они купили в Трое. Так дядька Гелон решил, свято уверовав в то, что его племянник — любимец богов. Царь Приам их не обманул. И добычу выкупил, и зерна продал, и корабли. Взял, правда, за них несусветную цену, ну так о том договора не было. Тот паренек из Дардана пообещал справедливую цену на добычу и рабов, а про корабли речь не шла. Так что почти все, что награбили в Хаттусе, превратили в семь купеческих лоханей о двадцати веслах каждая, в бронзовое оружие и запас зерна на месяц. И за эту милость им пришлось дать клятву, что они разорят Милаванду, Кос и Родос. Гелон поклялся легко. После такого в Греции ему лучше не появляться, да только он туда и не собирается. Они себе новую землю для поселения искать идут.
Тимофей хищно усмехнулся, вспоминая случившееся веселье. Милаванду они взяли под утро, налетев, как вихрь. Город ограбили: забрали зерно, бронзу, олово и красивые тряпки. Ну и то золото с серебром, что нашли. Рабов брать не стали. Куда их девать-то? На Родосе продать? Смешно. Крупнейшие острова в этой части моря ограбили по похожей схеме, только добычи взяли совсем мало: зерно, сыр и скот на мясо. Там люди все больше в деревнях живут. Пожгли селения на берегу, вдоволь натешились с бабами, но штурмовать укрепленные акрополи не стали. У подножия неприступных скал, куда ведет узкая тропа, можно оставить уйму времени и убитых товарищей. А они все же грабить пришли, им без надобности умирать, когда впереди богатейшая цель светит, словно костер в ночи.
— Угарит! — заорал дядька Гелон, который шел на своем корабле меньше, чем в стадии от него. Тимофей скорее догадался, что он сказал, чем услышал. Плеск волн и ветер заглушали звуки и относили их в сторону.
— Парус спускай! — скомандовал Тимофей, когда город раскинулся перед ними во всей своей красе. — На веслах идем! Город наш! Делим всё по обычаю! Кто хоть один дом подожжет до того, как мы оттуда все добро вытащим, я тому сам башку проломлю!
— Корабли в порту забираем! — заорал Гелон, и все согласно замотали головами. По семь десятков человек на каждом корабле плывет, едва бортами воду не черпают.
— А с теми что делать будем? — заорал воин на весле, который ткнул вперед рукой. Там три корабля сорвались от пристани и уходили на юг, набирая скорость.
— Догоним их! — азартно крикнул Тимофей и кормчий заложил крутой вираж. Совсем скоро они, помогая ветру движением весел, встали на параллельный курс и начали сближаться. Осталось шагов пятьдесят, не больше.
— Эй ты! — заорал с последнего корабля Рапану, старый знакомец. — Тимофей! Чтоб тебя боги покарали, сволочь! Подходи ближе, у меня тут десять стражников с луками! И горшок с углями припасен! Ну, иди сюда, разбойник проклятый! Я тебя сначала поджарю, как барашка, а потом к богу Йамму отправлю.
— Чего в Дардан не уплыл? — захохотал Тимофей, а затем приставил ладони ко рту, чтобы лучше слышно было. Он заорал, что было мочи. — Мы из Трои плывем! Тебя дарданец Эней в гости звал! Кланяться велел, когда увижу!
— Да пошел ты, урод! — заорал Рапану и пустил стрелу в сторону корабля данайцев.
— Каково тебе, богатенький мальчик, бродягой стать? — продолжил орать Тимофей, сердце которого пело от счастья. — Нравится из родного дома бежать? Ты как, в городе красивую сестру оставил для меня? Я ее приласкаю как следует!
Рапану не соврал, рядом с ним встал десяток слуг с луками. Еще один моряк раздувал угли в горшке, а другой приготовил длинный шест с веревкой на конце. Они забросят уголь на палубу, и корабль вспыхнет, как свеча. Так издавна корабли топили, и еще пару тысяч лет топить будут, пока не придумают «греческий огонь» и пушки.
— Назад идем! — крикнул Тимофей кормчему. — И правда, сожжет еще. Зубастый купец попался. К пристани правь!
Кормчий отвернул вовремя, потому что в борт совсем рядом с Тимофеем воткнулась стрела, а еще две ранили моряков на веслах. Их тут же сменили, и корабль помчал в порт Угарита, где уже вовсю разгорался бой. Царская стража выстроилась, ощетинившись копьями из-за щитов, а в проломе стены стояли горожане с дубинами, ножами и луками, возглавлял которых закованный в панцирь бородач с длинным мечом и сверкающим на солнце бронзовым щитом. Он орал что-то и пытался построить свое неумелое воинство.
— Какой хороший доспех! — сказал Тимофей, пожиравший глазами немыслимое богатство, которое ждало его на берегу. — Я его хочу!
Глава 16
— Лучники! — орал Гелон. — Бей!
Туча стрел взвилась в небо, а потом острые жала с дробным стуком забарабанили по щитам царской стражи, вставшей у них на пути. Их меньше двух сотен, и среди них только командиры носят доспех. Нет нужды в защите тем, кто охраняет покой в торговом городе. И мечей у них почти нет, лишь копья и легкие щиты. Стража стоит плечом к плечу, перекрывая путь в город, ведущий из порта. Здесь полное раздолье для нападающих. Место, где рухнула башня, уже расчистили от кирпича, чтобы когда-нибудь сложить ее снова, а потому проход широк до того, что несколько телег, стоящих рядом, даже не заденут колес друг друга. Вот сюда-то и ударил Гелон основной силой, пока его люди резали моряков на кораблях, что не успели сбежать из города.
Царская стража биться умела. Три шеренги пехоты ударили в налетчиков, едва не опрокинув их строй, и только чудо удержало тонкую человеческую нить, которая почти что лопнула под их напором. Этим чудом стал Гелон, непроницаемый для ударов в своем доспехе. Громоздкий колокол, собранный из широких бронзовых колец, шлем и поножи копейным жалом не пробить. На его левой руке щит, которым он отбивает удары в лицо, а в правой — меч, что разит без промаха тела, прикрытые лишь тонким полотном.
— Ко мне все! — заорал Гелон, и вокруг него сгрудились воины, выставившие во все стороны острия.
Нет красоты в копейном бое, когда одна толпа накатывает на другую. Люди стоят так тесно, что даже убитые не могут упасть, сдавленные боками друзей. Те, кому не посчастливилось оказаться внизу, стонали и выли от боли. Ноги товарищей задевали их, топтали нещадно, но деться отсюда некуда, потому что в пролом стены шириной в сорок локтей лезут сотни озверевших от крови бойцов. С хрустом ломаются копья, и вместо оружия в руках воинов остаются бесполезные палки, и тогда в ход идут кинжалы и дубинки, вырезанные из твердого дерева.
Вокруг Гелона падали товарищи, пронзенные копьями амореев, но огромная масса людей, что давила сзади, толкала строй вперед, прямо по телам павших. Впереди узкие улочки, биться в которых можно бесконечно, и это станет плохим исходом. Гелон заревел и врубился в строй царских воинов, рассыпая удары направо и налево. Острия копий бессильно скользили по его блестящим на солнце бокам, а он рубил древки и держащие их руки. Он разил острием меча одного за другим, оставаясь неуязвимым, и вот ему удалось прорвать шеренгу прямо посередине. В эту прореху с ревом потекли его бойцы, расплескав в стороны стражу Угарита. Теперь, когда их строй сокрушен, бой рассыпался на множество мелких схваток, в которых пришельцы побеждали. Их было куда больше.
Проломов в стене два. Второй держат горожане во главе с почтенным купцом Уртену, закованным в бронзу с головы до ног. Тут еще несколько богатых торговцев, одетых так же, как он, но в основном здесь собрались простые горожане. Они остались, чтобы прикрыть свои семьи, которые бежали из города прочь через восточные ворота.
Данайцы с ревом налетели на них и вмиг разметали строй людей, которых никогда не учили биться. Закипели жаркие схватки один на один. Копья разили и нападающих, и горожан, но в этой безумной тесноте в дело пошли ножи и булавы. Не поднять копья, когда вокруг тебя бессмысленно снуют, толкаются и умирают люди.
— Эй, хозяин! — издевательски заорал Тимофей, который повел сюда своих людей. — Ты! Уртену! Помнишь меня?
— Порази тебя молния! — выругался купец, который посмотрел на него изумленно. — Проклятый разбойник! Не хочешь честным трудом зарабатывать на жизнь? Я тебя в подземный мир отправлю! Там бог Мот до скончания веков будет мучить твою черную душу.
— Ну так иди сюда и отправь! — пробивался к нему Тимофей. — Не болтай языком понапрасну! Я сейчас твое жирное брюхо копьем пощекочу!
— Не завидуй так, мальчик! — усмехнулся купец, роскошная борода которого слиплась от пота в нечто неопрятное, напоминающее кошачий хвост. — Тебе все равно такого брюха никогда не наесть, голодранец проклятый. Ты слишком беден для этого. А мое почтенное чрево надежно укрыто, его нелегко будет достать!
— Это да! — согласился Тимофей, который провел длинный укол, стараясь поддеть острием чешую доспеха. Тщетно! Бронзовые пластины туго переплетены ремешками и нашиты на кожаную основу. Панцирь Уртену был просто роскошен, он стоил каждого сикля, что купец за него когда-то заплатил.
— А-а-а! — царский тамкар рубанул на выдохе, и лишь молодость спасла Тимофея от неминуемой смерти. Тяжелый бронзовый меч развалил бы его до грудины, но он вовремя отпрыгнул в сторону.
Укол! Купец принял его на щит. Еще укол! Уртену опять отбил удар щитом. Тимофей даже губу закусил от расстройства. Он плясал вокруг торговца, но достать его так и не мог. Либо щит, либо бронза панциря принимали на себя его удары. Оставалось только одно, и Тимофей настроился на долгую борьбу.
— Ну посмотрим, на сколько тебя хватит, жирный боров, — прошептал он и начал длинный танец, который состоял из наскоков, уколов и ложных финтов, которые неизбежно измотают его соперника, который, хоть и был могуч, но уже разменял пятый десяток. Не поскачешь как мальчишка, будучи дородным купцом.
— Х-ха! — торговец нанес могучий удар, в который вложил все свои оставшиеся силы.
Он тоже понимал, что слабеет. Ему все тяжелей и тяжелей поднимать щит, когда в лицо летит наконечник копья. А проклятый мальчишка-афинянин, у которого нет тяжелого доспеха, всего лишь немного раскраснелся, начав дышать чуть чаще. Он молод, подвижен и силен. Он просто загонит его, как раненого оленя.