— Счастья тебе, дорогая сестра! — сказала Клитемнестра, которая была вдвое старше невысокой полненькой девушки лет пятнадцати, что лежала справа от нее в венке из цветов на голове.
— Спасибо, ванасса! — ответила Пенелопа. — Пусть моя семейная жизнь будет такой же счастливой, как и у вас, дорогие сестрицы.
И Хеленэ, и Клитемнестра поморщились, видимо, не оценив пожелания. Пенелопа то ли наивна оказалась до крайности, то ли, совсем наоборот, имела змеиное жало вместо языка. Феано с тоской смотрела то на стол, с которого на глазах исчезала еда, то на темнеющее небо. Свет, падавший из отверстия в потолке, становился тусклым и рассеянным, потому как солнце давно закатилось за горизонт. Сколько можно, ведь уже вечер наступил! Но, к ее горю, до конца пира было еще далеко.
— Это же тот самый Одиссей, что когда-то сватался к тебе, Хеленэ? — как бы невзначай спросила Клитемнестра, возвращая острую шпильку двоюродной сестре. Удар достиг цели, и невеста даже губу прикусила от обиды.
— Да, тот самый, — легкомысленно махнула рукой спартанская царица, звякнув золотом браслетов. — Басилей Итаки, Закинфа и еще нескольких островков на западе. Хитрец и проныра из первых, говорят. Они там, на своих островах, морским разбоем живут, а не честным трудом. На их скалах даже коз пасти негде.
Она смахнула завитой локон с лица и протянула руку за вином, поднеся его к губам осторожно, стараясь не капнуть на пеструю ткань платья, вышитого с необычайным искусством.
— Повезло тебе, сестра, — медовым голоском пропела Клитемнестра, глядя на Пенелопу с плохо скрытой насмешкой. — Лучшие украшения носить станешь. Муж-разбойник добудет их тебе.
Царица возлежала, лениво подперев голову рукой, похожей на свиной окорок. Она уже съела две лепешки, половину фазана, целую плошку маслин, и пока останавливаться не собиралась. Феано даже глаза зажмурила, чтобы не видеть всего этого. У нее в животе кишки уже в тугой узел завязались, так есть охота было.
Вдруг в зал вошел терета и что-то быстро зашептал на ухо хозяйке. Хеленэ подняла вверх брови, потом нахмурилась, а затем обратилась к сестре.
— Клитемнестра, душа моя, тут к Менелаю какие-то гости из самой Трои приехали. Они пока в Навплионе, продают привезенный товар, но через неделю-другую будут здесь. Два десятка мужей прибыло во главе с царевичами. Можешь несколько пригожих рабынь оставить в помощь? Я их пришлю назад сразу же, с обозом, как только масло в Микены повезем.
— Да вот этих и забирай, — небрежно махнула рукой Клитемнестра, показывая на Феано и еще двух девушек, что стояли вдоль стен, ожидая пожеланий хозяек. — Вернуть только не забудь.
— Я верну, не сомневайся, — кивнула Хеленэ, тряхнув красивыми золотистыми локонами.
Да что же это такое делается! — расстроенно думала Феано. — В чужом доме теперь придется горбатиться за еду, потом на пиру прислуживать, а потом, того и гляди, под пьяных гостей подкладывать начнут. Я на такое несогласная.
Феано тронула сплющенную золотую пластину, спрятанную в пучке волос на затылке. Она не зря украла ее у госпожи, надеясь, что пригодится когда-нибудь. Девушка напряженно думала. Работать рабыне по-прежнему не хотелось, а потому мысли в ее хорошенькой головке выстраивались в стройную цепочку, рождая дерзкий план.
1 Дворцовый комплекс микенского периода в самой Спарте не обнаружен. В настоящее время ведутся раскопки развалин в нескольких километрах от города, в местности, называемой Менелайон. Найденный дворец имел площадь около 1000 квадратных метров, но он был уничтожен пожаром за двести лет до описываемых событий. Вокруг него найдено несколько зданий, меньших по размеру, и более позднего времени, а также остатки храма Менелая и Елены, которые в классический период считались местночтимыми спартанскими божествами.
2 Терета — чиновник в микенской Греции. Мог управлять дворцовым хозяйством, а мог быть представителем провинциальной знати.
Глава 20
Солнце уже клонится к закату, окрашивая небо в теплые оттенки золота и пурпура. Троянские корабли вот-вот опустят паруса, снимут мачты и приблизятся к порту Навплиона, вспенивая воду ударами весел. Море вокруг неспокойное, и волны, словно живые, катятся к гористым берегам Пелопоннеса. Скалы, изъеденные временем и ветром, стоят неприступно, а их склоны покрывают редкие кустарники, с превеликим трудом цепляющиеся за жизнь на этой каменистой почве. Волны разбиваются с глухим рокотом, рассыпаясь на тысячи брызг, которые крошечными бриллиантами сверкают в лучах заходящего солнца. Соленый ветер несет с собой запахи далеких земель — смолу, кожу и пряности. Он гудит в снастях кораблей, наполняя паруса и заставляя их трепетать. Море, еще не успокоившееся после недавнего шторма, покрылось пенящимися гребешками волн. Они, словно стада белоснежных жеребят, резво несутся к берегу, чтобы без следа разбиться о камни.
Навплион встретил нас привычной портовой суетой. Эта гавань — морские ворота Аххиявы. Сюда стекаются товары от Нубии до Вавилона, и отсюда же расходятся те, что произведены во дворцах владык. Троянцы пришли на девяти кораблях, совмещая благородное дело по спасению пленниц с обычной торговлей. А почему бы, собственно, и нет?
— Кулли! — спросил я своего купца. — Что ты будешь здесь брать?
— Расписные горшки по большей части, — ответил тот, как-то странно на меня поглядывая. — Ну, может, еще светильники из бронзы, если по цене сойдемся. Они тут весьма хороши. Простите, господин, могу я задать вам один вопрос?
— Задавай, — ответил я, глядя, как он переминается с ноги на ногу, явно нервничая. Он мало изменился за прошедшее время, и так и остался худым как скелет. Впрочем, у меня не было цели его откармливать.
— Вы доверяете мне, а ведь я могу вас обмануть. Почему вы так поступаете? — выпалил он, сверля меня глазами, утопленными глубоко в обтянутый кожей череп. — Не боитесь, что я убегу с такой-то кучей серебра?
— Ты вроде бы умен, — твердо посмотрел я на него. — Некуда сейчас бежать, мир горит со всех сторон. Целые народы снялись с насиженных мест и идут за лучшей жизнью. В Египет разве только или в Вавилон можно податься. Но назад к великим рекам тебе нельзя, там ведь ждет любимая жена. Да и сложно пройти туда сейчас, на дорогах неспокойно. А в Египте подозрительных чужаков не жалуют, у тебя все отберут и имени не спросят. Без защиты сильного рода ты просто добыча, Кулли. Хотя я могу ошибаться, и ты так глуп, что попробуешь скрыться. Это, конечно, очень дорого мне обойдется, но я как-нибудь переживу.
— Вы позволите мне потом выкупить свою свободу, господин? — спросил Кулли, вновь опуская взгляд.
— Позволю, — кивнул я. — Клянусь в этом Апалиунасом и Тивазом. Пусть они покарают меня, если я солгал. Я совершенно точно тебя отпущу, потому что раб не сможет вести мои дела, с ним просто разговаривать не будут. Мне нужно в Спарту, Кулли, у меня там важное дело. Я очень надеюсь на тебя.
— Я не подведу! — он опять поднял на меня горящие глаза. — Пусть меня молния убьет, если вру. Я не обману вас ни на сикль, господин. Я верю в вас. А какова будет цена моей свободы?
— Ну… — подумал я. — Ты же лучше, чем те олухи, которые дали за себя выкуп?
— Конечно, лучше, господин, — едва заметно усмехнулся Кулли, внимательно разглядывая свои босые ноги.
— Тогда шесть мин серебра, — сообщил я ему.
— Сколько? — возопил он. — За простого раба? Это немыслимо!
— Шесть мин, — терпеливо повторил я. — Я думаю, ты управишься за пару лет. У меня большие планы на эту жизнь.
— Это сколько же вы хотите заработать? — прошептал Кулли. — Если у меня сороковая часть… Не могу сосчитать даже…
— Примерно четыре таланта серебра, — помог я ему. — Или треть таланта золота. Не так-то уж и много, если подумать.
— Так это я тоже стану богат. Богаче даже, чем родители этого порождения Эрешкигаль, — едва слышно сказал Кулли, глядя куда-то вглубь себя. — Великий Набу, я тебе обильные жертвы принесу. Прошу, сохрани этого странного парня, я шкурой чувствую запах золота, что он источает.
Я плохо знаю аккадский, и поэтому почти ничего не понял из того, что сказал мой раб. Что-то про богов и жертвы. Это упущение нужно срочно исправлять. Язык Вавилона — все еще лингва франка в это время. Впрочем, это касается только Востока и Египта, где его хорошо знали. Здесь, в Аххияве, им почти не пользуются, да и клинопись не нужна никому. У них свой алфавит, взятый когда-то у критян.
Рынок Навплиона оказался куда беднее, чем в Трое. По большей части здесь продают ткани, масло и расписные горшки. Знаменитых бронзовых сосудов и ламп совсем немного, и стоят они весьма дорого. И даже рабов мало, не нужны они здесь в большом количестве. Аххиява населена очень густо, и едва может прокормить тех, кто уже живет здесь. Потому-то и плывут данайцы на острова, вытесняя оттуда лелегов и карийцев, исконных хозяев Эгейского моря. Наш караван проведет здесь пару дней, а потом двинет в Спарту, оставив купцов в порту. Гектор уже послал гонца, он должен предупредить царя Менелая о нашем прибытии.
Гектор и Парис ушли на юг, а вот я пошел на север, потому как должен был утолить зуд ученого. Пропустить Микены, самые настоящие Микены, что еще стоят во всей своей красе, я просто не мог. Что по сравнению с этим лишних два дня пути? Уже через пару дней я стоял у подножия акрополя и любовался на циклопическую кладку, дожившую до двадцать первого века. Стены как будто вырастали прямо из склона горы, венчая его короной. Этот город, а точнее, царский дворец неприступен совершенно. При наличии воды и еды здесь можно сидеть бесконечно. Вот правда, и как они это сделали? Каменоломни в десятках километров отсюда, людей вокруг живет хоть и много, но все при деле… Странно, конечно.
— Кулли! — скомандовал я. — Поднимайся к воротам и скажи, что купцы пришли. Хотим олово продать.
— Да, господин, — склонился вавилонян и пошел по извилистой тропе, которая поднималась прямо к Львиным воротам. Идти туда сам я изрядно опасался. У меня всего-то десяток парней с копьями, а ну как микенцы решат, что можно не платить, а взять так. Внутрь нас точно не пустят