У меня два копья. Бросок! Попал! Удар пришелся чуть выше левой лапы, но это лишь слегка замедлило бег могучего зверя. Он вырвал зубами застрявшее древко и, хромая, бросился ко мне. Со всех сторон приближаются крики охотников, да только не успевают они, совсем не успевают.
— Твою мать! — прикусил я губу, поднял щит, выставил вперед копье и придавил его пятку ногой к земле. — Господи, помоги!
Рев огромного зверя, поток вони из его раскрытой пасти и взрыв дикой боли! Все это я почувствовал одновременно, а потом увидел перед собой ярко-голубое небо. Я оказался лежащим на спине, по лицу и груди течет горячая кровь, а в кулаке я сжимаю обломок копья. Левая рука бессильно откинута в сторону, а ее пальцы намертво вцепились в скобу щита. Лев серьезно ранен, из его груди торчит обломок древка, но он еще жив и очень зол. Зверь пролетел на несколько шагов вперед, когда сбил меня в прыжке, и уже повернулся, чтобы добить свою жертву. Он едва идет, но глаза сверкают такой ненавистью, что я тут же пришел в себя. И откуда только силы взялись? Я поднял щит и укрылся им сверху, как ребенок одеялом, прижав к земле изо всех сил.
— Господи! Господи! — шептал я трясущимися губами. — Спасибо, что книжки читал в детстве! Не помню, в какой из них так от льва прятались! Копи царя Соломона, кажется? Да плевать! Что за чушь лезет в голову? Я же сдохну сейчас!
Лев озадаченно взрыкнул и ударил когтями по щиту, затем попробовал перевернуть его, а потом его рев перешел в хрип, и он рухнул сверху, привалив меня своей тушей. Все это заняло какие-то считанные секунды, и я даже забыл, что из разодранной щеки и левого плеча течет кровь. Слабость, головокружение и боль — все это накатило одновременно, и я ушел в спасительную темноту.
А ведь я должен был предотвратить то, что вот-вот случится! Неужели все предрешено? Неужели судьба неумолима? — именно такая мысль промелькнула в моей многострадальной голове, прежде чем ее покинуло сознание.
Я открыл глаза и снова увидел перед собой ту самую девчонку из порта. Как ее… Феано! Да, Феано! Лихорадка, мучившая меня несколько дней подряд, отступила, и я выпил полчашки воды, что поднесла мне она. Видимо, Феано здесь и ночевала все эти дни. Вон, даже охапка тростника на полу лежит.
— Что тут у меня? — с трудом привстал я и полюбовался на след львиной лапы, который перечеркнул мое плечо и грудь.
Судя по тому, как горит лицо слева, он меня и там достал. Потрогал рукой висок. Вроде цел. Шлем защитил голову, но на щеке львиные когти оставил свою отметину. Красавчик я теперь, все девки мои. Морда почти зажила, я даже слегка улыбнуться могу, а вот плечо и грудь вздулись синюшно-багровыми полосами. Лев явно не слышал об асептике и ходил своими лапами прямо по грязной земле.
— Вам уже лучше, господин? — голос девчонки показался мне чарующей музыкой. Ну до чего же она хороша! Густая грива волос спадает до самой поясницы, и она перевязала их какой-то веревочкой, чтобы не мешалась. Я глаз не мог оторвать от прелестного овала лица и ярких чувственных губ. Бывает же такое.
— Да, мне лучше! — прохрипел я. — Ты как здесь оказалась?
— Хозяйка оставила меня на время, помочь с гостями, — сказала она, дисциплинированно опустив глаза в пол. Да, втянулась уже девка в рабскую жизнь.
— Попала в богатый дом, как мечтала? — усмехнулся я, а когда она изумленно вскинула брови, пояснил. — Купец Рапану мне все рассказал.
— Да, господин, попала, — скупо ответила она.
— На волю не хочешь? — спросил я ее. — Я могу выкупить тебя.
— А зачем? — криво усмехнулась Феано. — Кто меня ждет на воле той? И что я там делать буду? За бедняка замуж выйти и до самой смерти на клочке земли горбатиться? Или опять в рабство попасть, если ахейцы налетят? Так я и так уже в рабстве. Я сыта, крыша над головой есть, и заботиться ни о чем не нужно. Обо мне позаботятся. Знай только работай и угождай хозяйке. Не свободы себе хочу, а доброго господина.
— А царь Менелай где? — спросил я.
— У него дед на Крите умер, поехал наследство делить, — пояснила Феано. — Басилейя Хеленэ сейчас правит.
— Позови Гектора, — холодея, попросил я.
— Господин Гектор уехал, — ответила она. — Вот прямо вчера и уехал, когда увидел, что вам лучше стало. Царевич Парис сказал, что присмотрит за вами.
— Проклятье! — простонал я. — Он за мной присматривает или за царицей?
— Откуда вы знаете? — побледнела Феано. — Вы же в горячке валялись.
— Слух у меня хороший, — ответил я, и она потрясенно замолчала. — Позови Париса сюда. Прямо сейчас. Если нужно, с царицы его сними.
— Да что вы говорите такое! — Феано в испуге закрыла рот двумя руками, но потом фыркнула и, давясь от смеха, выскочила за дверь.
Парис пришел быстро, видимо, рога Менелаю он наставлял ночью, а не при свете дня. Выглядел он, как всегда, великолепно. Этакий Аполлон Бельведерский с обкусанными ногтями и, если бы не презрительная ухмылочка, не сходившая с его лица, — просто глаз не оторвать. Интересно, откуда эта ухмылка вообще взялась у бывшего пастушка, который вырос в убогой хижине.
— Не делай того, что задумал, — сказал я, откинувшись на камень стены. — Не нарушай законов гостеприимства. За это такая кара от богов придет, что вся Троя кровью заплачет.
— Ты это о чем? — напрягся Парис. — Тебе рабыня наболтала чего-то? Так я ей мигом язык отрежу.
— Рабыня тут ни при чем, — махнул я рукой. — Я видел, как ты на нее смотришь, и как она смотрит на тебя. Я узнал, что Гектор и Менелай уехали, а это значит, что вы с ней одни. Ты уже спал с ней?
— Тебя это не касается! — побагровел Парис.
— Еще как касается, — спокойно ответил я. — За такое святотатство на Трою вся Аххиява пойдет. Агамемнон — брат Менелая. Он разорит наши земли.
— Нет! Я с ней еще не спал. — Парис почти что выплюнул эти слова. — Это случится, когда она станет моей женой перед лицом богов. Доволен?
— Не делай этого, прошу тебя! — я бессильно откинулся на своем тюфяке. — Это принесет нам много горя.
— Да ты вообще не понимаешь, что тут происходит, — прошипел Парис. — Ты же просто удачливая деревенщина. Что ты возомнил о себе? Ты слишком много громких слов произносишь, Эней! Да только ты смешон! Понимаешь, смешон! Ты же дальше собственного носа не видишь, чистоплюй проклятый! Лежи и лечи свои раны. Случится то, чему суждено! Вот прямо сейчас и случится!
Он ушел, громко хлопнув дверью, а я задумался. А о чем, собственно, идет речь? Чего именно я не понимаю?
— Феано! — позвал я рабыню, которая — я знал это точно — пряталась неподалеку и подслушивала. Уж больна мордашка у нее хитрая.
— Да, господин! — она появилась так быстро, что я даже глазом моргнуть не успел. Как же приятно, когда не разочаровываешься в людях.
— В деревушке, в той, что у подножия холма, ждут мои дарданцы. Их пятеро. Позови мне старшего. Абарис его зовут.
— Их там нет, господин, — покачала девчонка головой. — Я слышала, как царевич Парис сказал им, чтобы они встречали ваш корабль в Геле, и что он, как родственник, сам привезет вас туда. Кстати, гонец, который передал весть о смерти деда здешнего царя, он точно не критянин. Я уже знаю их говор.
Истошный женский крик заставил меня привстать на кровати. Началось!
— Феано! Помоги встать! — попросил я, и рабыня, которая, услышав вопль, сжалась в комок, вскочила и забросила мою руку себе на плечо.
Как же хреново! Голова кружится, да и лихорадка еще не оставила меня. Под вечер трясет так, что зубы стучат. Я же еще не оправился до конца.
— Пояс нацепи мне! — сказал я, и Феано ловко продела ремень через петли, затянув потуже. Надо нормальную пряжку сделать. Все никак руки не дойдут!
Я проверил, как ходит кинжал в ножнах, и поковылял, морщась при каждом шаге. Проклятые раны на груди и плече, затянувшиеся было нежной коркой, вскрылись и закровоточили. Ну, ничего! Зарастет, какие наши годы.
А в доме и вокруг него шло форменное веселье. Слуги Париса, коих было человек десять, пинками и зуботычинами согнали во двор рабов, а двух стражников закололи на месте. Те лежали у входа, в луже крови, разметав руки. Из дворца тащили добро, которое складывали в телеги и колесницы и, что поразило меня больше всего, командовала этим процессом сама басилейя Хеленэ. Бронзовые лампы, оружие, зерно, амфоры с маслом и даже красивые кувшины, все это аккуратно складывали, явно готовясь забрать с собой.
— Что ты творишь, царица? — спросил я ее, едва стоя на ногах. — Зачем?
Хеленэ окинула меня взглядом, горящим свирепым огнем. Я даже отшатнулся, столько злобы и ненависти было в них. Елена Прекрасная? Это??? Да ну на фиг! Золотистые волосы растрепались и свисали небрежными локонами, но ей сейчас было плевать на все. Она с ног до головы увешана золотом, видимо, решила унести на себе всю казну невеликого царства. На каждой руке звенит по несколько браслетов. И как она руку поднимает?
— Ненавижу его! Ненавижу! — яростно прошипела она. — За столько лет слова доброго не слышала, а ведь это не он царь, а я царица. Это моя земля! Он приблудный сын убитого Атрея. Если бы не мой отец, так и угонял бы чужих коров. Хоть бы капля благодарности была!
— Ты понимаешь, что погибнешь? — я задал этот вопрос скорее для порядка. Когда женщина входит в раж, она не слышит голоса разума.
— Да плевать мне! — взвизгнула она. — Плевать! Я и так мертва была все эти годы. Только сейчас жить начала. Лучше сдохнуть, чем эту рожу постылую еще раз увидеть! Он шлюх своих выше меня ставил! Я хуже рабыни жила! Пусть бог Диво покарает его! Пусть молнией убьет! И добро это мое, оно мне от отца досталось! Я его по праву забираю! Не пойду к новому мужу нищей!
— Лучше бы ты лежал, Эней! — услышал я насмешливый голос. — Помешать мне хочешь? Не выйдет! Милая, ты уже отобрала рабынь, которые пойдут с тобой?
— Да, вот этих пятерых возьму! — Хеленэ махнула рукой в сторону кучки рыдающих баб, тех, что были помоложе. — Остальные не нужны.