— Баб наших купцы нашли в Спарте, — продолжил Приам. — Нужно поехать к тамошнему царю и вытащить их оттуда, иначе позор нам великий. Получается, люди нам подати платят, а мы их защитить не можем. Как тогда мы с вами, мужи, править станем? Царевич Парис поедет туда от моего имени.
И он показал на смазливого парня лет двадцати, что сидел по левую руку от него. Тот улыбался, как кот, укравший со стола рыбу. Почему, интересно, он довольный такой?
— Хм… — задумались уважаемые люди и почесали затылки.
Дело понятное. В этом мире нельзя быть слабаком и терпилой. Сегодня твою жену украдут, завтра твоих купцов в портах начнут обирать, а потом и тебя самого с земли сгонят.
— А что великий царь, лабарна[9] Суппилулиуима говорит? — поинтересовались гости. — Он может грозное письмо царю Аххиявы[10] написать …
— На себя рассчитывайте, мужи, — поморщился Приам. — От великого царя помощи не будет. Надо ехать.
— Поехать можно, — сказали уважаемые люди. — И даже нужно. Только мы до холодов никак не обернемся, зимние шторма начнутся. Предлагаем весной выйти в путь, иначе нам в Аххияве зимовать придется. И караван с товарами предлагаем собрать, чтобы впустую не гонять корабль.
Точно! Как я не подумал. От баб не убудет, зато можно заодно срубить немного серебра. Такое здесь тоже в порядке вещей. Тут никто никуда не спешит, в надежде, что проблема рассосется сама.
— Дардан поддержит нас? — Приам пристально посмотрел на отца, и тот задумался.
Вон оно чего! Приам хочет ахейцам Пролив перекрыть, если они не согласятся женщин отдать. А согласие царя Дардана нужно для того, чтобы ахейцы не смогли проскочить Трою и дождаться ветра у нас. Интересно, а нам-то это зачем? Наверное, я чего-то не знаю, потому что отец склонил голову и с достоинством ответил:
— Дардан исполнит свой долг, как и полагается родственникам и гостеприимцам. Он даст в эту поездку своих людей. А что случится потом, известно только богам.
Он благоразумно не стал обещать многого, а простая поездка не обязывает Дардан ни к чему. Только в этот момент отец как бы невзначай посмотрел в мою сторону, и у меня сердце сжалось в дурном предчувствии. Почему? Да потому что я, как и любой советский школьник, прекрасно знаю, чем эта поездка закончится. Дерьмово она закончится, просто на редкость дерьмово.
Глава 3
Следующим утром Тимофей валялся на палубе купеческого корабля, который они с парнями подрядились охранять, и смотрел, как по небу бегут белые барашки облаков. Хорошо просто поваляться после сытного завтрака, а не идти неведомо куда по незнакомым землям, вертя головой во все стороны, словно филин. Свежая лепешка, кусок козьего сыра, горсть маслин и чаша вина полностью примирили его с действительностью. Тимофей был благодушен и любил всех вокруг. Вообще всех, даже задаваку Рапану.
В этот раз спокойный рейс случился, хотя море сейчас опасное, особенно у берегов Лукки и Милаванды[11], где побережье изрезано великим множеством мелких бухт. Раз только две лодки с какими-то голодранцами на борту вырвались из-за скал, почуяв добычу, но шквал стрел и блеск бронзового доспеха Гелона, их старшего, утихомирил этот порыв. Троих они застрелили, а остальные только поорали, помахали кулаками в бессильной злобе и поплыли назад. Так себе мысль в тяжелую бронзу наряжаться, когда ты в море, но на дурачье действует безотказно. Хороший доспех только у знатных воинов есть, а с такими связываться себе дороже.
А еще у дядьки Гелона настоящий бронзовый меч имеется, поножи и шлем из кабаньих клыков. Он все это богатство с убитого врага взял. Гелон тогда изловчился его в бедро ранить, а когда тот кровью истек, добил в шею. Тимофей вздохнул завистливо. У него самого из оружия лишь копье и плохонький кинжал. Щит — дерьмо. Он его своими руками из лозы сплел и кожей обтянул. Стрела его, конечно, не возьмет, но если бросок доброго копья принять придется, то может и пробить. Дорого сейчас хорошее оружие стоит.
Тимофей посмотрел на море и прищурился. Он в охране походит лет десять, скопит серебра и сам купцом станет. А вдруг им повезет, и они ограбят по дороге городишко какой, или корабль купеческий на копье возьмут. Вот тебе и серебро. Грабеж на море — дело обычное и уважаемое. Им все занимаются, особенно сами купцы. Торговли все меньше и меньше от такой жизни, а людей, что с обозами ходили, столько же осталось. И жрать они каждый день хотят. А что будут делать тысячи голодных мужиков, когда у них оружие есть, а работы, наоборот, нет? Правильно, они будут сбиваться в шайки и разбоем заниматься. Куда им еще идти? Тимофею вот идти совсем некуда. Его в родных Афинах никто не ждет. Второй сын он. Их земля брату достанется, а он сам получил копье, нож и отцовский пинок под зад. Так он к материну брату Гелону в ватагу и попал. Третий год уже ходит. И в Угарите был, и в Тире, и городах Египта. Все лучше, чем коз пасти на каменистых пустошах Аттики, что не видели ни капли дождя уже пару лет.
— Ты чего это здесь разлегся? — услышал Тимофей недовольный оклик старшого. — Поднимай задницу, лентяй! Пойдешь с хозяином на рынок. Он девку продаст, а ты рядом постоишь, послушаешь. Нам, чай, с того доля причитается. Мы же ловили ее.
Гелон был воином лет тридцати пяти, крепким, но скорее широким в кости, чем мясистым. Напротив, он худой и мосластый, хотя на силе его это не сказывалось никак. Доспех свой, что весил больше таланта[12], Гелон носил играючи, а копье метал на полсотни шагов, попадая в мишень из тростника без промаха. Он и Тимофея гонял нещадно, пообещав старшей сестре сохранить жизнь сына. Именно поэтому и гонял. Прокаленная солнцем физиономия, перечеркнутая корявым шрамом от угла глаза почти до подбородка, излучала такое радушие и нежность, что Тимофей подскочил как от хорошего пинка. Собственно, до хорошего пинка оставалось пару ударов сердца, не больше. Дядька Гелон не отличался избытком терпения.
— Я тоже пойду, — Рапану, стоявший тут же, подтянул нарядный пояс и выжидающе посмотрел в сторону люка, откуда выводили рабыню.
— Спорим, она что-нибудь этакое учудит, пока ты ее продавать будешь? — шепнул Тимофей хозяйскому сыну. — На три сикля серебра и обед.
— Что учудит? — заинтересовался Рапану, который пожрать был не дурак. А за чужой счет — тем более. А уж серебро он и вовсе любил больше, чем родную мать. Положа руку на сердце, парень был жадноват.
— Такое, чего раньше не было, — заявил Тимофей.
— Принимаю! — протянул ладонь Рапану. — Отец сказал, чтобы я ее продавал, учиться же надо. Вот и посмотрим. Я ставлю на то, что все как обычно пройдет.
И тут Тимофей застыл, с жадным вожделением разглядывая прелестное лицо и гриву иссиня-черных волос, которые переливались искорками на ярком солнце. Он часто видел рабыню, но привыкнуть к этому зрелищу никак не мог, и каждый раз вздрагивал, словно мальчишка.
— Ты, что ли, языкастый, меня продавать будешь? — лениво спросила Феано, когда вышла из трюма и прикрыла глаза от яркого солнца. Она насмешливо фыркнула, увидев, как лицо Рапану вытянулось от изумления. — Смотри не продешеви. Если в бедный дом меня продашь, я на тебя лихоманку злую нашлю. Я верный заговор знаю.
— Я тебя высеку сейчас, сука! — купеческий сын даже багровыми пятнами пошел.
— Господин! Добрый господин! — Феано вдруг упала в ноги Рапану, обняла его колени и уставилась просящим взглядом огромных влажных глаз. — Прости меня, глупую!
— Эй! — поднял руку Тимофей. — Не бей ее, цена снизится. У нас с Гелоном четвертая часть! Забыл?
— Я разве тебе не говорила, что умею петь и танцевать? — умоляюще смотрела на Рапану девушка. — Я даже на кифаре играю!
— Нет, не говорила! — обрадовался Рапану, который уже почуял звон серебра. — Танцевать умеешь? Так за это еще денег попросить можно! Ладно, девка, так и быть, я тебя прощаю!
— Спасибо! Спасибо тебе, добрый господин! — с жаром произнесла Феано, встала с колен и как ни в чем не бывало заявила. — Мне нужен новый хитон! И гребень! Волосы совсем спутались, а я сегодня должна быть красивой.
Рапану застонал и поднял глаза к небу, а Тимофей захохотал во все горло. Он точно получит свой обед и серебро. А молодой купец скрепя сердце протянул девушке белоснежный прямоугольник ткани с дырой посередине. И впрямь, он хочет продать дорогую рабыню, она не может выглядеть как замарашка, пойманная на одном из бесчисленных островов Великого моря. Это просто несерьезно. Феано без малейшего стеснения сняла ветхую тряпку, что служила ей одеждой, и с отвращением отбросила ее в сторону. Она надела новый хитон, подпоясалась и красиво уложила складки. Ну вот! Совсем другое дело!
— Пошли уже!
Купец Уртену нетерпеливо стукнул резным посохом по палубе. Почтенный торговец был высоким, крепким, с крупным мясистым носом. Его обширный живот вызывал немалое уважение у окружающих, и он нес его гордо, со спокойным достоинством. Завитая в мелкие кольца борода, уложенная со всевозможным тщанием, покоилась на груди, прикрывая золото тяжелого ожерелья.
Рынок в Трое богатый, и раскинулся он совсем рядом с портом. Незачем торговому люду уходить далеко. Товар сгрузил с корабля, разложился и продал его, пересчитывая в голове его стоимость в зерне или сиклях серебра. А потом нужно посчитать в обратную сторону, чтобы на то зерно, которого нет, другой товар для продажи закупить. А ведь цена зерна еще и от урожая зависит. У-фф! Тяжела купеческая доля! Хорошо, что крупные сделки в серебре по весу считаются. Только нужно не забывать, что вес сикля может плавать от города к городу. У-фф!
Не меньше сотни лавок, укрытых от солнца полотняными навесами, раскинули свои товары перед покупателями. Тут торгуют всем, что только есть на свете! Вот мотки пряжи из страны Хайаса