Наша бухта пуста. Те три кораблика, которые принадлежат царю и дарданским торговцам, угнали подальше, а своего военного флота у нас нет. Да и откуда бы ему взяться, интересно? Широкие спины данайцев ходят вперед-назад в унисон, а плеск весел почти не слышен из-за ветра, который несет звук в сторону моря.
Вот и все. Острые носы кораблей врезались в мелкую гальку берега, а по дну со скрипом прошел киль. Воины втащили весла на борт, сбросили веревки вниз и горохом посыпались на берег. Теперь у нас четверть часа, может, немногим больше. Мы с отцом кубарем скатились с холма и замахали парням. Пора! Возницы чуть тронули поводья, и выученные кони пошли шагом, понемногу переходя на легкую рысь. Никто не поскачет галопом, так только запалишь коней. Лошади должны дышать ровно. Они должны быть спокойны и веселы, потому что конь — скотина пугливая и требует бережного обращения. Кто этого не понимает, тот соскребает свои мозги с камней, что лежат вдоль дороги. Камни — это единственное, чего у нас тут в избытке.
Я взял в ладонь четыре стрелы и успокоил трепещущее, словно пойманный воробей, сердце. Я ведь делал это сотни раз. Знаете, как научиться стрелять, качаясь на кожаном переплетении ремней, что служит дном колесницы? Это элементарно. Просто берете и стреляете лет восемь-десять по два часа в день, и вы непременно научитесь. Знатных юношей так и растят, пока невольники обрабатывают их поля.
Тактика боя на колесницах предельно проста: вы скачете мимо пехоты и поливаете ее стрелами, а в ответ она поливает вас. Правда, среди простых воинов лучников мало, они все больше с копьями воюют, а потому у пехоты шансов против колесниц немного. Какая-никакая, а кавалерия. Впрочем, есть варианты: вместо стрел колесничий может использовать дротики, а враг вместо лука — пращу. И скорее всего, именно так оно и будет. Потому как с пращой тут могут обращаться многие. Отличная штука, и всепогодная, в отличие от лука.
— Х-ха! — закричали мы, закружив рядом с данайцами, которые бестолково заметались по берегу, бросая канаты и хватая щиты и копья. Ахейцы это, данайское племя, мы быстро опознали их по говору.
Четыре стрелы я выпущу в первый же проход, целя с двадцати шагов в полуголые тела. Сейчас! Сейчас самое удобное время! Еще немного, и они построятся и укроются чешуей щитов, и тогда едва ли одна стрела из десяти найдет свою цель.
— Трен-нь! — по кожаному наручу ударила тетива, а острое жало впилось в тело гребца, который стоял и смотрел на меня с бессильной ненавистью. Он не успевал взять щит и поднял копье, чтобы бросить его в меня. Он так и упал, неверяще обхватив древко, впившееся ему в грудь.
— Трен-нь! — эта стрела попала в руку пращнику, который взмахнул своим несложным оружием. Успел, камень полетел совсем в другую сторону. Если снаряд попадет в голову, мне даже бронзовый шлем не поможет. Мозги внутри останутся, но взболтает их капитально. Сотрясение обеспечено.
— Трен-нь! — промах, стрела чиркнула по гальке, которая усеивала берег. — Проклятье!
— Трен-нь! — ахеец поднял круглый щит, но я попал в мускулистое бедро, и он со стоном осел на землю. Не боец.
Все, мы проскочили вдоль кораблей. Теперь сделаем круг и вернемся. Следующий проход будет дальше, чем этот, бить будем шагов с сорока. Лезть ближе — безумие, достанут копьями. Ахейцы уже бросили канаты и сбиваются в кучки, укрываясь щитами. Ни о каком строе пока и речи нет. Многие натягивают луки или отошли в сторону и раскручивают пращи, которыми обвязаны вместо пояса. Хороший пращник попадет в глиняный горшок с двадцати шагов. Одна радость: по движущейся колеснице попасть намного сложнее.
Теперь скакать нужно быстро, и коней переводят в галоп. Четыре стрелы! Я должен успеть выпустить четыре стрелы, иначе наш риск бессмыслен. А я ведь ни черта не вижу вокруг, потому что это моя вторая схватка. Первая случилась с полгода назад, когда на нас напали конокрады. Она пролетела быстро, мы из луков отбились, и я даже испугаться не успел. Здесь же я залит адреналином до самых бровей, выпустив наружу инстинкты потомственного воина. Думать мне совершенно некогда.
— Трен-нь! Трен-нь! Трен-нь! Трен-нь!
Две стрелы попали в щиты, еще одна пробила щеку копьеносцу, выбив фонтан из осколков зубов, а еще одна чиркнула по бронзе богатого шлема. Странный он, такие обычно носят пеласги. Широкая бронзовая тиара, оставляющая открытой макушку, зато украшенная сверху зарослями ярких перьев. Красота неописуемая, но если врезать сверху дубиной, ампутация ушей обеспечена. На редкость идиотская конструкция, вызванная, скорее, отсутствием прямых рук, чем военной необходимостью.
В двадцати шагах передо мной колесница упала набок, и ее потащили вперед взбесившиеся кони. Колесо налетело на камень, а возница не успел его объехать, потому что выстрел из пращи снес его наземь. Вот он валяется, раскинув руки. Голова разбита, а под ней в пыльную землю уже впитывается лужица крови. Его товарищ лежит рядом, но он жив и даже не ранен.
— Сюда иди! Бегом! — заорал я и протянул руку воину, который поднимался с земли. Он замотал головой, прогоняя шум после удара, а потом отбросил сломанный лук и побежал за нами изо всех сил. Наши кони еще несли во весь опор.
— Не успеем, — заорал возница. Апира его зовут. Он воин, но биться в строю не может, левую руку посекли в бою. Она у него не поднимается почти, а кисть напоминает птичью лапу. Впрочем, править конями это ему не мешает, он делает это бесподобно.
— Разворачивай задом к ним! — крикнул я. — Щит возьму, прикрою!
Возница молча кивнул и слегка натянул поводья, замедляя ход и разворачивая колесницу тылом. Я снял щит с борта и надел на руку. Вовремя. Почти тут же раздался удар, от которого кисть начала неметь. Камень попал!
— Пошел! — заорал я вознице, когда воин упал прямо передо мной. На его лице, покрытом каплями крупными пота, сначала появилось выражение растерянности, а потом прямо из груди жутким цветком вырос наконечник копья. Он упал лицом вниз, не добежав до меня пять шагов.
Вот теперь я немного пришел в себя и осмотрелся. Ахейцы бросили вытаскивать корабли, и те лениво покачивались на волнах рядом с берегом. Десятка два убито, многие ранены и спрятались за щитами друзей. Раненый враг — это хорошо! Это куда лучше, чем враг мертвый. Он не сможет биться и не сможет грести. Его нужно тащить на себе и кормить. Раненый — серьезная обуза для нападающих. Это ведь у нас каменные стены, за которыми можно отлежаться. Ахейцы смогут занять лишь рыбацкие хижины на берегу. Мы потеряли двоих воинов и одну упряжку, и теперь нужно отходить. Вон как раз отец рукой машет. Он прав, потому что дальнейший размен будет не с нашу пользу.
Что-то нехорошо мне стало вдруг. Врал Гомер, что сейчас время героев, я вот точно не герой. Я сижу в трясущейся повозке, совершенно без сил, и меня колотит мелкая дрожь. Я даже не заметил, как мы въехали в ворота города.
— Пей! — требовательно сказал отец и почти насильно влил в меня чашу неразбавленного вина. Он поднял меня и повертел туда-сюда. Я услышал сдавленное ругательство.
— Ну ты смотри, брат! А я думал, мой сын только полотно напрасно изводит. Достали его-таки стрелой!
Надо же, пригодился мой доспех, — отстраненно подумал я и вылакал вино до дна, постукивая зубами по обожженной глине. Отпускает вроде. А где это мы? Я сижу в одном из покоев дворца. Не Троя, конечно. Стены поштукатурены известкой, но ни о каких росписях и речи не идет, тут даже потолка нет. Просто деревянные балки, покрытые бахромой сажи, и сразу над ними черепица кровли. В одном углу — каменный очаг, который зажгут только в холода, а в другом — грубо вытесанная из камня статуя Тархунта, бога грома. У стен стоят ложа и два резных кресла на ножках в виде львиных лап. В крошечное окошко под потолком проникает свет, и здесь его достаточно, поэтому бронзовая лампа сейчас не горит.
— Он славно бился! — одобрительно улыбнулся дядя, который стоял рядом с отцом. — Все так говорят. Ты молодец, племянник! Пойдем, тебя ждут на пиру.
Пир! Любая битва заканчивается пиром, иначе вождь и не вождь совсем, а жадный скупердяй, с которым не стоит иметь дел. Люди жизнью рисковали, и они заслуживают того, чтобы за них подняли кубок-другой. Бог войны Шанта — наш покровитель сегодня, именно ему принесли в жертву ягненка, полив кровью жертвенник. Самого ягненка, впрочем, заберет жрец, у него с богом свои взаимоотношения.
Я сел за стол вместе со всеми, и никто не сказал ни слова. Я заслужил право сидеть здесь. Взрослые мужики молча раздвинулись на лавке, чтобы я протиснулся к столу и схватил кубок. Они хлопали меня по плечу, говорили что-то ободряющее, но я мало что понимал. Меня уже обволакивал хмель, а окружающие звуки как будто пробивались через толстый слой ваты. Полились здравицы, и я вместе со всеми поднимал чашу за чашей, наполненную вином. Зря я это сделал, потому что в моей башке уже изрядно шумело. Я же мальчишка совсем, да еще и голодный как волк. Вино натощак — это ведь именно то, что нужно для принятия осмысленных решений.
— А где наши лодки, дядя? — спросил я, когда хмельная пелена окончательно заволокла мою многострадальную голову, в которой еще кричали люди и лилась кровь.
— Зачем тебе? Что ты задумал, Эней? — нахмурился царь, который даже кубок поставил на стол. — Тебе не пробраться к кораблям. Не делай глупостей.
— У меня есть кое-какие мысли, — упрямо посмотрел я на него. — Просто найди мне лодку и пять десятков быстроногих парней. И тогда один корабль я точно сожгу.
Все присутствующие в зале повернулись и сосредоточенно уставились на меня. Они даже жевать перестали. Отец молчал и лишь укоризненно качал головой. Ну, ты и дурак! — читал я в его глазах. Но Акоэтес лишь кивнул, встал и одобрительно хлопнул меня по плечу. Вот такая тут жизнь. Воин сказал свое слово, и воин услышан. Если он сделает то, что задумал, честь ему и хвала. Не сделает — он болтун, не заслуживающий уважения. А уважение в этом мире — это все. Если тебя не уважают и не боятся, это равносильно клейму жертвы. Рано или поздно ты лишишься того, что имеешь. Но если ты берешь на себя ответственность и добиваешься своего, люди слепо идут за тобой, подчиняясь вожаку. А ведь сейчас это был не я, — проскочила в башке шальная мысль. — Это ведь Эней. Я же взрослый, разумный человек. Как я мог ввязаться в такую авантюру?