К Эанту и Идоменею примкнули Аякс и Менелай – все четверо встали у тела Патрокла, как плакальщики у катафалка, но до чего же свирепые и безжалостные плакальщики! Они отбивали волну за волной лютых неумолимых троянцев с Гектором во главе, кто, подобно самой Смерти, кидался на них вновь и вновь. Среди всей этой бушевавшей жестокости ГИППОФООЙ-Троянец ухитрился пролезть по самой земле, обвязать тело Патрокла кожаным ремнем; уже собрался он было тащить его к Трое, как его приметил Аякс – и пронзил ему шлем копьем. Мозг брызнул из раны и затопил Гиппофоою шлем, как вино заливает медную чашу. Его друг Форк ринулся забрать Гиппофооя, но наконечник Аяксова копья выпотрошил его тут же. Гектор, со своей стороны, завалил несчетно ахейцев, раскалывая черепа, отсекая руки, головы и ноги, словно исполинская молотилка. Все больше греков окружало тело павшего героя, Аякс ревел, чтоб не уступали ни пяди. Троянцы перли шквалом смерти с неумолимым Гектором во главе. Накопленное напряжение, крах надежд, утраты, предательства, страх и досада – все взорвалось с такой силой и яростью, что даже боги взирали на бойню с трепетом.
Глядя на все это из-за частокола, Ахилл видел клубы пыли и слышал лязг боя, но не мог истолковать, что именно он видит и слышит. К нему по песку, весь в слезах, прибежал Антилох, сын Нестора, с вестью о том, что Патрокл погиб, а его тело стало теперь сердцем сражения.
Ахилла это сокрушило полностью. Скорбь обуяла его. Он сгребал землю руками и втирал ее себе в прекрасное лицо. Рвал на себе волосы и выл в совершеннейшей неукротимой тоске. Антилох пал на колени рядом с ним и схватил его за руки – в равной мере и чтоб посочувствовать и поддержать, и чтоб не дать Ахиллу себя изувечить.
Фетида услышала неистовые рыданья сына и явилась из океана утешить его. Но втуне.
– Я утратил волю жить дальше, – проговорил он. – Если не убью Гектора в отместку за Патрокла, незачем жить мне.
– О, сын мой! – воскликнула Фетида. – Предначертано, что за гибелью Гектора твоя последует тотчас же.
– Тогда пусть я и умру тотчас!
– А как же Агамемнон?
– Плевать. Что мне сокровища, что Брисеида, что честь или что угодно еще в сравнении с тем, кого любил я крепче и пуще всего, – с возлюбленным моим единственным Патроклом? Патрокл, о, Патрокл!
И Ахилл бросился ничком в грязь и отчаянно взвыл.
Тем временем битва за тело Патрокла бушевать не прекращала. Трижды Аякс и Эант отгоняли Гектора, но в четвертой атаке он бы победил, если б Гера не отправила радужную вестницу олимпийцев Ириду к Ахиллу, чтобы подал тот знак о своей готовности сражаться вновь. Пусть и не было на нем никаких доспехов, одного его вида – когда стоял он во весь рост на берегу, окутанный неземным светом, – и его пронзительного боевого клича оказалось достаточно, чтобы рассеять троянцев. Трижды Ахилл подал свой боевой клич. Троянцы и даже их кони преисполнились ужаса. Торжествуя, ахейцы принесли тело Патрокла в свой лагерь.
Но Гектор ничуть не собирался отступать – он попытался догнать греков. Его друг ПОЛИДАМАНТ призвал его не спешить опрометчиво[150].
– Ахилл вернулся в бой, мой царевич. Нам следует укрыться за городскими стенами.
– Ни за что. Мы побеждаем, Полидамант! Истекло время таиться, словно перепуганные узники в городе. Мы более не уйдем за реку. Встанем лагерем на равнине и завтра бросимся в последний приступ на греческие корабли. Мы обратим их в бегство! Я чую это.
Всю ночь ахейцы оплакивали утрату Патрокла, погребальные песнопения заводил сам Ахилл.
Меж тем на Олимпе мать его Фетида навестила Гефеста с мольбою выковать сыну новый доспех.
– Завтра ему воевать неизбежно, молю тебя, Гефест, ради любви ко мне, ему нужен наилучший доспех из всех, какие видывал белый свет. Потрудишься ли ты ночь напролет у себя в кузне? Ради меня?
Гефест был женат на Афродите, конечно, а та встала на сторону троянцев, однако кузнец, как и Зевс, обожал Фетиду и многим был ей обязан[151]. Родив Гефеста, своего первого сына от Зевса, Гера бросила на него всего один взгляд – на смуглого, косматого и уродливого Гефеста, отнюдь не сиятельное богоподобное дитя, на какое рассчитывала, – и швырнула его с Олимпа[152]. Пусть и бессмертный, младенец Гефест, возможно, не дотянул бы до зрелых лет и своего божественного положения, если б не спасли его Фетида и морская нимфа Эвринома и не забрали на остров Лемнос, где он и вырос. Там же и обрел он свои несравненные навыки кузнеца и искусника.
Гефест сердечно обнял Фетиду и засеменил к кузне. Всю ночь простоял он у горнила. Еще до первого румянца зари он создал то, что многие считают его шедевром, – щит Ахилла. Пятислойный – два слоя бронзовых, два оловянных и один, посередине, из чистого золота. На сверкающей поверхности, отделанной по кромке бронзой, серебром и золотом, он изобразил ночное небо – созвездия Плеяд и Гиад, Большую Медведицу и Охотника Ориона. Изысканно отчеканил там же целые города, а в них – свадебные пиры, базары, музыку и танцы. Изумительно подробно изобразил он армии и войны; стада, виноградники и нивы. Вся человеческая жизнь под небесами. К рассвету закончил он и смог поднести Фетиде не только щит, но и шлем из четырех пластин с золотым гребнем, сверкающую нагрудную пластину и, чтобы защитить ноги от колен и ниже, блестящие поножи из легкого, гибкого олова. Ничего прекраснее ради смертного человека не создавалось от начала времен.
В то утро Ахилл воздвигся на берегу и испустил свой пронзительный сокрушительный боевой клич – разбудить мирмидонян и всех воинов ахейского союза.
Вот тут и встали лицом к лицу наконец они с Агамемноном – на виду у Одиссея и всех греческих военачальников.
– Стоило ли оно того, великий царь? – вопрошал Ахилл. – Все эти смерти из-за нашей гордыни? Довольно. Поступлюсь я яростью своей.
Агамемнон же вместо того, чтобы склонить голову и обнять Ахилла, разразился путаной речью в собственное оправдание. Зевс наслал на него безумие, отнял у него способность судить здраво. Не было в том его вины. Он повторил предложение, от которого Ахилл уже отказался.
– Прошу тебя, забери Брисеиду, забери все сокровища, какие хочешь. Когда все закончится, возьми мою дочь себе в жены.
– Ничего не желаю – лишь сечи и мести, – отозвался Ахилл. – Я поклялся не есть и не пить, пока гибель моего Патрокла не станет отомщена, а Гектор не падет в пыль, истекая кровью.
– И очень похвально, – молвил Одиссей. – Но не кажется ли тебе, что, пусть сам ты откажешься, твои мирмидоняне будут сражаться лучше со славной трапезой в животе?
Как бы неромантично ни прозвучало, Ахилл узрел справедливость в этом очень практичном предложении.
Брисеида, отпущенная Агамемноном, пришла к Ахиллу в шатер. Увидев там истерзанное тело Патрокла, она сокрушилась и пала на него, обливаясь слезами.
– Никто не обращался со мной лучше него. О милый Патрокл, милый Патрокл. Ты меня защищал. Лишь ты выказывал мне доброту и почтение.
Одиссей, Нестор, Идоменей и Феникс молили Ахилла поесть и укрепить себя перед тем, что грядет, но он отказался. Мыслями обратился он к дому. Усоп ли отец его Пелей – вынесет ли старик вести о гибели племянника своего Патрокла?
– И о моей гибели, без сомненья, – предположил он. – И как там мой сын Неоптолем на Скиросе? Увижу ль его я вновь?
Подобные мысли напомнили всем о семьях и доме – и пало на лагерь безмолвие.
– Довольно, – сказал Ахилл. Ушел в свой шатер облачаться. Его ждали доспехи Гефеста.
Когда он появился вновь, весь ахейский лагерь изумленно вскричал. Сверкал чудесный щит, блестел шлем. Вот что каждый грек мечтал узреть. Ахилла с громадным ясеневым копьем в руке. Ахилла с мечом, чья рукоять серебряна, – с мечом отца его Пелея[153]. Ахилла, восходящего на колесницу. Ахилла в пламенном нимбе, готового повести их к славе. Прогремел великий ликующий клич. Ахейское воинство содрогнулось в предвкушении. Не проиграть им теперь. Гектор и Троя обречены. Се не человек. И не бог. Се Ахилл – больше чем то и другое.
Его колесничие АЛКИМ и АВТОМЕДОН запрягли фыркавших, гарцевавших Балия и Ксанфа – свадебный подарок Пелею и Фетиде. Стоя в колеснице, распаленный яростью, какую утолить способна лишь кровь, Ахилл исторг еще один великий клич, ударил хлыстом и громом понесся на Трою; ахейское воинство ринулось следом, словно потоп.
Аристея Ахилла
Не бывало прежде таких сражений. Не стояла прежде на кону такая слава. Не случалось прежде такой кровавой резни.
Боги знали: пришел день, памятный навсегда. Зевс метнул молнию, Афина с Аресом сшиблись щитами, Посейдон встряхнул землю могучими содроганьями.
Ахилл искал Гектора и вызывал его на бой. Но первым к Ахиллу вышел Эней.
– Ты, Эней! Пастушонок, – ощерился Ахилл. – Думаешь, если убьешь меня, Приам оставит тебе престол Трои? У него есть сыновья. А ты никто.
Эней не устрашился и метнул копье. Наконечник пронзил бронзовые и оловянные слои Ахиллова великого щита, но увяз в мягкой золотой сердцевине. Эней поднял громадный валун, Ахилл ринулся вперед с мечом наголо. Кто-то один наверняка погиб бы, если б Эней не исчез в громадном вихре пыли. Посейдон, при всей его любви к грекам, Энея тем не менее спас: знал Посейдон, что судьба Энея – исключительной важности.
– Ну что ж! – вскричал Ахилл, озираясь. – Не я один любим богами. Да и пусть, тут навалом троянцев, есть кого убивать.
И впрямь. Кружась волчком, Ахилл бросился в гущу троянского воинства и стремительно прикончил Ифитиона, Гипподаманта и Демолеона, сына Антенора.
ПОЛИДОР, младший сын Приама, которому отец воевать запретил, не удержался и полез в драку. Оказавшись лицом к лицу с величайшим среди греков, он обратился в бегство, но ему не хватило проворства. Ахилл уложил его копьем в спину.