И мать, и отец росли с осознанием того, что им придется многое доказывать окружающим, равно как и от многого отказаться. Они были сильными, полагались только на себя и в то же время не чувствовали себя защищенными. Они твердо решили построить лучшую жизнь для себя и своих детей, и связывали ее с получением образования и упорным трудом. Они верили в то, что упорный труд, дисциплина и сила воли необходимы человеку в жизни и заслуживают восхищения. Отец хотел, чтобы его дети получили классическое образование – история, литература, латынь. Он обладал литературными способностями и стал профессором права; долгое время он надеялся, что и дети пойдут по этому пути. Мама хотела для нас всего самого лучшего, поэтому в четыре года я уже ходила на уроки французского, в семь посещала оперу, музеи и брала уроки музыки. Мама хотела видеть своего сына и дочерей культурными, утонченными и успешными людьми. Если отец связывал успех в жизни со своей карьерой ученого, то мама считала, что лучшим свидетельством ее успеха являются дети.
Возможно, потому, что я много знала о детстве своих родителей, я росла в постоянном страхе их потерять. Это стало почти навязчивой идеей. Ничто не могло быть страшнее. Смерть мамы или отца означала падение в бездну. В детстве меня преследовали ночные кошмары, в которых я падала куда-то и не могла остановиться. Живое воображение было моей бедой почти до самого поступления в колледж. Несколько раз в неделю я просыпалась от страха и бежала в спальню родителей, смотрела на маму, чтобы убедиться, что она дышит, боялась ее разбудить. Когда мой брат и сестра шли на вечеринку к друзьям, я оставалась дома – а вдруг с родителями что-нибудь случится. Когда, наконец, я отправилась на свою первую вечеринку с ночевкой, то не могла заснуть всю ночь, рисуя в воображении наш дом без огней и гадая, не случилось ли чего-нибудь с родителями. Мне приходили в голову мысли о самых разных несчастьях. Когда мои родители шли в гости, я не спала до самого их возвращения. Нужно сказать, что многократное чтение молитвы «Отче наш» успокаивало меня. В нашей семье стало чуть ли не предметом шуток то обстоятельство, что в случае отъезда родителей из города я заболевала вплоть до их возвращения. Наверное, психологически это объяснялось желанием заставить их отказаться от поездки.
Наша семья была скромной, принадлежала к среднему классу. Мама была домохозяйкой, отец – научным работником; в семье росло трое детей. Мои родители не связывали жизненный успех с деньгами или известностью. Скорее они считали его свидетельством определенный склад ума и характера. Никогда не возникало вопросов, сто́ит ли нам идти в колледж. Это само собой разумелось. Прежде всего, нам следовало воспитать в себе настоящий характер, т. е. открытость, целостность и силу личности. Открытость предполагала, что мы всегда будем говорить правду, выступать открыто и откровенно, а также четко и понятно. Целостность характера проявлялась в том, чтобы установить для себя определенные принципы и руководствоваться ими. Сила личности проявлялась в том, чтобы знать, во что ты веришь, быть самой собой и защищать свои ценности от любых посягательств. С точки зрения моих родителей, только сам человек может оценить свой успех в жизни, извне сделать это нельзя. С очень раннего возраста я ясно понимала, что родители не пойдут ни на какие компромиссы, когда речь зайдет о моем уме или характере.
Мои родители были твердыми, дисциплинированными, требовательными и склонными к критике. Они всегда сосредотачивались на том, что я могу и должна сделать. Тот факт, что я девочка, никак не менял их взглядов, ожиданий. Тогда мне это казалось само собой разумеющимся, и только много позже я поняла, как редко встречается такое отношение, особенно в 1950– 1960-е годы.
Моя старшая сестра была желанным и долгожданным ребенком. Они восемь лет ждали появления ребенка и, когда в 1952 году родилась Клара Холл (названная так в честь рано умершей бабушки), были убеждены, что она останется единственным ребенком. Мой отец всегда приписывал красоту Клары и ее обаяние влиянию генов его семьи. Ему нравилось, что она с увлечением читала толстые книги. Мама восхищалась ее творческими способностями и артистизмом. Сестра не стала художницей, как мама, но она была одаренной писательницей с самого раннего возраста. В восьмилетнем возрасте она написала стихотворение, получившее первый приз на поэтическом конкурсе, и с тех пор писала стихи постоянно. Мама говорила, что ее артистический темперамент как нельзя лучше соответствует ее дарованию. Клара отличалась горячностью и непокорностью. Может быть, потому, что у матери и дочери оказался одинаково горячий характер, помноженный на недюжинную силу воли, между ними частенько бывали стычки.
Мой младший брат, единственный сын в семье, родился после того, как мама пережила очень тяжелый выкидыш. Его назвали в честь отца Джозефом Тири IV, он был высоким, атлетически сложенным и сильным парнем. Отец гордился его успехами в разных видах спорта, которыми он занимался. Джозеф тоже был художественно одаренным человеком и увлекался рисованием мультипликационных фильмов. Он создал целый фантастический мир простоватых птиц, постоянно попадавших в разные переделки, и каждую неделю показывал в своем классе новую серию. Эти мультфильмы были забавными и остроумными, и мама очень их любила. Но в целом Джозеф не слишком-то любил школу и уроки; когда он стал подростком, это постоянно приводило к конфликтам между отцом и сыном, став одной из основных проблем в нашей семье.
Я была средним ребенком, меня назвали меня в честь бабушки со стороны отца Карой Карлтон. В детстве я не проявляла особенных способностей ни в учебе, ни в творческой деятельности. Как-то в воскресенье в церкви я взяла маленькую записку такого содержания: «То, кем ты есть, – подарок тебе от Господа, но то, кем ты станешь, – подарок Господу от тебя». Очень рано я решила, что мой подарок Господу должен понравиться моим родителям. Тогда я идеализировала и боготворила их.
Чтобы доставить удовольствие отцу, я хорошо училась и всегда получала высшие баллы. Чтобы доставить удовольствие маме, я стала семейным дипломатом: мне приходилось участвовать в семейных спорах, внимательно выслушивать обе стороны, к каждому проявлять сочувствие и искать такое решение, которое устроило бы всех. Стремясь порадовать родителей, я старалась быть послушной, прилежной, всегда приветливой и надежной. Много раз казалось, что все мои усилия не имеют смысла, и я никогда не смогу оправдать ожиданий моих родителей. По сравнению с моими братом и сестрой я была просто невозможной паинькой.
И мама и отец стремились к совершенству во всем, что бы они ни делали. У отца был выдающийся интеллект, и он обладал педагогическим талантом. Постоянное обучение стало для него не просто стилем жизни – оно было самодостаточной целью. Мама, исключительно одаренная и артистичная, зачастую отодвигала на второй план свои художественные интересы, чтобы заниматься воспитанием детей. Ожидания моих родителей были высоки и иногда казались тяжелым бременем. Я росла в страхе потерять или разочаровать их.
Мама хотела, чтобы каждый из детей научился играть на каком-нибудь музыкальном инструменте, и я выбрала пианино. Начав учиться музыке по настоянию родителей, я очень скоро обнаружила, что музыкальные упражнения и попытки усовершенствовать свою технику способны целиком поглотить меня. В конце концов, я часами просиживала за пианино. Было что-то притягательное в той точности и внимании к деталям, которых требовала музыка. В ней я находила нечто бесконечно привлекательное, дававшее выход моим страхам, сомнениям и ночным кошмарам. Много лет спустя кто-то спросил, кто мой любимый композитор. Ни минуты не колеблясь, я ответила: «Бетховен», потому что его произведения неизменно приносили мне успокоение в любой трудной ситуации. «Но почему не Моцарт?» – поинтересовался собеседник. Это был интересный вопрос, и я задумалась. Музыка Моцарта неправдоподобно красива и иногда кажется порождением другого, более совершенного и прекрасного мира. Я слышу в ней отзвуки божественного вдохновения, но в ней нет человеческой борьбы. Зато в музыке Бетховена слышен человеческий гнев и страх. Именно это делает ее непревзойденной, торжествующей победу над силами зла и невыразимо человечной.
Мои родители не испытывали сочувствия к страхам, неуверенности или внутренним сомнениям. Может быть, потому что им самим часто приходилось их переживать. Они были стоиками по характеру и того же ожидали от меня. Поэтому я никогда не говорила им о своих страхах и неуверенности. Я всегда говорила только то, что могло им понравиться. Помню, как мне пришлось в пятый раз поменять школу. Я очень скучала по своим друзьям, оставшимся в Калифорнии, и Северная Каролина казалась мне другой планетой. Старший класс школы имени Чарльза Джордана в Дурхеме представлял собой спаянный коллектив, включавший несколько отдельных компаний, как это почти всегда бывает в старших классах школы. Было очень трудно стать в нем своей и мне пришлось немало поплакать по ночам. Но мои родители, казалось, не понимали, как труден для меня этот переезд: они считали, что мои успехи в учебе и занятиях музыкой никак не должны пострадать. Когда я принесла табель за первый семестр, где было семь отличных оценок и одна четверка, они сказали, что я вполне способна учиться на круглые пятерки. В следующем семестре четверок в табеле не было.
Мы часто переезжали с места на место, потому что мой отец делал карьеру в академической среде. Он преподавал в университете штата Техас, Корнельском, Стэнфордском и Йельском университетах, университете Дюка. А свой творческий отпуск он проводил в Лондонской школе экономики, университете Гхама в Акре (Западная Африка). Затем он стал федеральным судьей Апелляционного суда США от девятого округа. Я ходила в начальную школу в Нью-Йорке, Коннектикуте, Калифорнии. Переезжая с места на место, я многое узнала о людях и об их отношении к переменам.
Я постоянно оказывалась новенькой в классе, и поэтому отчаянно хотела как можно скорее вписаться в коллектив, нравиться соученикам, завести друзей. В течение многих лет мне приходилось наблюдать за поведением моей матери на ее знаменитых вечери