— Э-э… — сказал он. — Добрый день…
— Добрый, коли не шутишь!
— Меня Владимир зовут, а вы…
— Домовой я тутошний, Аркадий. Хозяин велел тебе комнату приготовить, вот я и понял, что ты свой, а так бы не показался. Ладно, пошёл я обед готовить. Недосуг мне тут с тобой.
— Покормишь нас чем-нибудь? — спросил Верещагин.
— А как же! Бульон с пирожками, котлеты, картошка жареная — всё готово, иди руки мыть. А я пока Софью Григорьевну позову.
— Софья Григорьевна — это кто? — шёпотом спросил Суржиков, вытирая руки.
Всё увиденное произвело на него сильное впечатление.
— Соседка с первого этажа, — ответил Алекс. — Ну то есть, арендаторша, она у меня квартиру снимает. Не знаю, с чего это Аркадий решил их к обеду звать, её и сына. С другой стороны, от пары пирожков не обеднеем…
Увидев Софью, новый помощник открыл рот, закрыл его и замолчал до конца обеда. Впрочем, Верещагину было не до него: он мысленно выстраивал разговор с возможными свидетелями…
Почти половину пути от дома до ботанического сада Суржиков молчал. Они уже пересекли Садовую и шли по Мещанской, когда он сказал неожиданно:
— Софья сильный маг?
— Понятия не имею, — пожал плечами Алекс. — Я её сегодня за обедом и видел-то третий или четвёртый раз.
— Да? А я было подумал…
— Нет, ты подумал неправильно. Жильцы с первого этажа съехали, и управляющий от банка нашёл новых. Софья поселилась три дня назад, вот и всё. И… если ты об этом, то никаких планов у меня нет.
— Понял! — повеселел Владимир, начав напевать какую-то песенку; покосился на Верещагина и замолчал.
— Постойте, — возмутился Алекс, — Я сегодня утром договаривался с Натальей Александровной о встрече!
Пожилая женщина достала из кармана фартука садовые перчатки и, натягивая их на руки, ответила флегматично:
— Наталья плохо себя почувствовала. Бывает, знаете ли, не девочка уже. Вам она просила передать, что никаких записей Петра Степановича у неё не осталось, и о его исчезновении нам ничего не известно. Да он здесь и не работал уже, что говорить? — Она достала из шкафчика пакет с чем-то, судя по картинке, изрядно ядовитым и сунула этот пакет в ведро. — Если хотите, пройдитесь по саду, сейчас всё зацветает и здесь очень красиво. Вот, кстати, началось цветение сакуры, это в дальнем правом углу территории, японский сад.
— Спасибо, сакуру мы сегодня уже видели, — нетерпеливо отмахнулся Верещагин. — Ладно, секретарь господина Тропина сейчас недоступна, но тут же полно народу, который с ним работал!
— Полно? — Женщина фыркнула, словно он неприлично, но забавно пошутил. — Да здесь, на этой территории, работает всего шестнадцать человек! И с Тропиным из них общались семеро, а остальные в лучшем случае знали, как господин директор выглядит.
Слова «господин директор» были вытолкнуты её ненакрашенным маленьким ртом с такой неприязнью, что стало понятно: здесь исчезнувшего бесследно бывшего шефа искать не хотят и не будут.
Проводив взглядом гордо выпрямленную спину, Суржиков проговорил тихо:
— «Всё время помнить прошлые напасти, Пожалуй, хуже свежего несчастья!».
— Думаешь, профессор ботаники успел нажить врагов?
— Как минимум одного, — кивнул Владимир. — Одну. Мы с ней только что говорили.
— Тогда я бы предложил выяснить причины такой неприязни… Должен же кто-то быть в администрации сада?
— Безусловно! А я вижу вон там курильщика с метлой, и представь себе, у меня как раз табак закончился…
Когда через час с лишним несколько измочаленный Верещагин вывалился из прелестного особнячка, где располагалась администрация ботанического сада, его помощник сидел на лавочке, курил трубку и смотрел на краснеющие бутоны тюльпанов. Алекс подошёл и сел рядом; на его вопросительный взгляд Суржиков сказал:
— Трагическая история, отягощённая невыносимо скучными подробностями. Рассказывать сейчас?
— Ты всё записал? — В ответ тот достал из кармана записывающий кристалл, судя по индикатору, почти заполненный. Алекс кивнул: — Тогда лучше обсудим вечером дома. Сейчас хочется помолчать.
Какое-то время они и впрямь молчали. Владимир курил, его шеф бессмысленно пялился на усыпанные жёлтыми цветами кусты дрока. Наконец он встряхнулся и сказал:
— Вообще я собирался сейчас поехать к клиентке и опросить её слуг, а тебе надо вещи забрать…
— Ты её сперва спроси, клиентку-то. Время к вечеру, она, небось, дома-то не сидит.
Молчаливо признав предложение разумным, Верещагин достал коммуникатор и набрал номер. Довольно долго играла музыка, пока, наконец, на экране появилось лицо госпожи Джаваншировой, оживлённое и разрумянившееся.
— Марина Владимировна, добрый вечер!
— А, Алексей! Вы с докладом? Мне несколько неудобно сейчас…
— Вообще-то я хотел подъехать, поговорить ещё раз с вами, ну, и домашних опросить…
— Ох, ну мне сейчас решительно некогда! Я на заседании комитета… — тут госпожа клиентка сказала кому-то невидимому: — Уже иду! Давайте завтра с утра. В двенадцать!
И отключилась.
— Вот так-то, — Верещагин хмыкнул, сунул коммуникатор в карман и встал. — С утра. В двенадцать.
— «Не жить, как все! — они считают мудрым. Мы — выше, чем толпа и весь народ! У нас — свое, особенное утро, Свой график жизни, прихотливый рот!» — откликнулся цитатой Суржиков.
Уже начинало темнеть, когда они, не особо нагруженные вещами бывшего актёра — чемодан, сумка и перевязанная верёвкой стопка книг — вернулись в Селивёрстов переулок. Владимир застыл, словно зачарованный, глядя, как небольшая тень, словно слабый отпечаток на ткани бытия, перебегает от одного столба к другому, и, повинуясь этой тени, фонари наливаются светом.
Поднявшись по лестнице, Алекс провёл его по длинному коридору. Суржиков зачем-то сосчитал двери: три справа, четыре слева, одна в торце. У второй двери справа они остановились, хозяин дома толкнул её и вошёл в комнату.
— Ну, вот, здесь тебе и предлагается жить, — сказал он.
Широкая, даже по виду удобная кровать, шкаф, у окна — письменный стол и кресло, всё тёмного хорошо отполированного дерева. Владимир отогнул тяжёлую тёмно-синюю штору и посмотрел на Селивёрстов переулок. Дом напротив, огороженный забором, казался странным набором гигантских кубиков: справа от единственного подъезда, от мраморной лестницы с лежащими львами, оставалось два этажа, слева только один. Обнажённые внутренние стены, клок обоев, неожиданно роскошный камин, обломок тёмного коридора…
— Сносят? — спросил он, возвращаясь к кровати и раскрывая уложенный на неё чемодан.
— Да, — неохотно ответил Алекс. — Городская стража приостановила снос, там вчера два тела нашли.
— Ого! Известно что-нибудь? — задавая вопрос, Владимир доставал из чемодана рубашки и аккуратно развешивал их на плечики.
— Потом расскажу. Это дело мы, к счастью, не расследуем. Я вообще стараюсь на расследование убийств не подписываться, частенько из-за них конфликт со стражей возникает… Давай разбирайся и приходи в кабинет, будем обсуждать сегодняшнее дело.
— Понял!
Когда через пятнадцать минут Суржиков вошёл в кабинет, на рабочем столе уже были разложены кристаллы с записями, папка с какими-то листами и магоснимками, карандаши и прочее. На углу стола разместился поднос с чаем, вареньем и пирожками.
— Ага, — сказал Владимир, усаживаясь в удобное кожаное кресло и выкладывая свой кристалл. — А ужином кормить будут?
— Вот поработаем, тогда и ужин заслужим, — сурово ответил Алекс. — Рассказывай.
— Если коротко… — начал было его помощник, но в этот момент с подоконника прозвучало:
— Не дадут вам поработать, хозяин. Вчерашний стражник у дверей топчется.
И точно: снизу послышался стук дверного молотка, и Алексей со вздохом отправился открывать двери.
Инспектор Никонов был мрачен, как ноябрьский вечер. В кабинете он едва взглянул на длинноносого усатого незнакомца, развалившегося в кресле в углу, метким броском отправил на вешалку коричневую кепку и сел верхом на стул.
— Если бы это была шляпа, — прокомментировал Верещагин, — то ты бы один в один походил на какого-нибудь Филиппа Марлоу.
— Если бы я был Филом Марлоу, сидел бы сейчас в баре и накачивался бурбоном, а я к тебе пришел.
— Рассказывай, — Алекс сел в своё любимое кресло, переложил на письменном столе записывающий кристалл и вздохнул. Было ясно, что обсудить сегодня выясненное не удастся. — Кстати, я вас не познакомил. Владимир Суржиков, мой новый помощник. Глеб Никонов, инспектор отдела расследований городской стражи.
Помянутый инспектор с некоторым сомнением покосился на Суржикова и спросил:
— Новый помощник?
— Ага.
— А что ты со старым сделал?
— Убил! И съел! — начал злиться Алекс. — Наследство он получил и уехал вступать в права.
— Понятно. Ладно, — Новиков поморщился и бухнул: — Тебе знакомо имя Елена Мейзенштольм?
Брови Верещагина поползли вверх:
— Как-как? Вообще-то это имя матери моих сыновей. Моей бывшей жены. Ты хочешь сказать?…
— Да, именно. Мы определили имена тех, чьи тела были найдены в доме напротив. Елена и Оскар Мейзенштольм. Поэтому тебе придётся рассказать мне всё об этой женщине, даже то, что ты забыл.
— Вот тьма… — Алекс потёр ладонями лицо. — Вот же тьма! Да как же так?…
— Ты давно её видел в последний раз?
— Видел… Погоди, не помню…
— Вспоминай!
Тут Суржиков сделал вещь, которой от себя никак не ожидал: раскрыл дверцу шкафа, за которой тускло блестела какая-то бутылка, выплеснул из стакана воду прямо на пол и налил туда на палец золотисто-коричневой жидкости. Поставил стакан перед Алексеем и сказал:
— Пей давай. А ты, инспектор, погоди минуту, дай ему переварить твои… новости.
— Ну, пусть переваривает, — буркнул Глеб и замолчал.
Вязкая тишина повисла в кабинете. Нарушило её громкое бурчание в животе инспектора и последовавший комментарий с подоконника:
— Вот я и думаю, может, не кормить тебя, злыдня?