Дочь поцеловала его в щёку и обескуражила новостью:
– Пап, знаешь, а Володька рапорт написал!
– Какой рапорт? – всё ещё продолжая думать о внуке, вскинулся Анатолий Борисович.
– Он увольняться собрался из армии. Совсем!
– Зачем увольняться? – не понял Анатолий Борисович.
– Вот и я говорю ей, Толя! – поддержала его жена.
– Да что вы понимаете? Что в вашей армии сейчас делать? Ну, вот что? – Дочь в каком-то превосходстве стала загибать красивые свои пальцы. – Жильё давать перестали. Перспектив никаких… А на гражданке бизнесом можно заняться. У Володьки, знаете, сколько связей? Он и магазин свой продовольственный открыть сможет, и цех по пошивке джинсов… Сейчас индивидуальное предпринимательство очень поощряется!
«А Родину-то кто защищать будет?!» – едва не вскричал Анатолий Борисович, но вместо этого вдруг сказал малопонятную этим двум дорогим ему женщинам фразу:
– Невероятно тяжело, а служить надо!
2013
Закон бутерброда
В начале декабря восемьдесят девятого года майора Сивякова избрали делегатом Первого Всесоюзного офицерского собрания.
«Перестройка», захватившая всю страну с приходом моложавого и словоохотливого генсека, требовала новых форм работы. Вот главпуровцы и подсуетились: дескать, и у нас в Вооружённых силах – демократизация и гласность.
Вообще-то, стал Сивяков делегатом случайно.
По разнарядке нужно было направить двоих.
Первым, само собой разумеется, избрали начальника политотдела. Толстый и плешивый Веничкин, меж сослуживцами именуемый Барин, кличку свою заслужил – в дивизии его не любили за интриганство и по той же причине побаивались. Но перечить рекомендациям политуправления округа не рискнули: нехотя руки подняли…
Вторым должен был оказаться кто-то из комбатов или начальников штабов. Комдив Самойлов, недавно получивший генерала, на собрании офицерского состава назвал имя претендента, своего любимца – Аксёнова, командира батальона, где начальником штаба и служил Сивяков. За Аксёнова, конечно бы, и проголосовали дружно все офицеры, ибо демократия в армии – понятие весьма условное, но сам комбат сослался на семейные обстоятельства, мол, жена скоро должна родить второго ребёнка, и предложил взамен себя кандидатуру Сивякова, охарактеризовав его как офицера, идущего в ногу со временем, вдумчивого и ответственного.
Комдив недовольно поморщился, но возражать своему любимчику не стал. Так Сивяков и сделался делегатом.
Своё избрание он оценил как некий знак судьбы. Он давно засиделся на своей должности. И хотя тот же Аксёнов любил пошутить, мол, дурака начальником штаба не назначат, а командиром – могут, сам Сивяков уже лет пять, как согласился бы и дураком именоваться, только бы со своей майорской ступени куда-то наверх продвинуться. А тут повезло – поедет в Москву, может, какому-то большому начальнику на глаза попадётся и понравится…
– Ты, Вадимчик, уж там прояви себя с лучшей стороны, – наставляла жена перед отъездом, наглаживая его белую рубашку и утюжа парадный китель.
В столицу Сивяков добирался один: Веничкин полетел туда самолётом прямо из окружного центра, где получал необходимые инструкции.
В поезде Сивяков почти не спал, всё волновался, как там будет на собрании, будет ли какой толк от его поездки, дадут ли ему слово или не дадут…
С вокзала он, не успев позавтракать, отправился в ЦАТСА – Центральный академический театр Советской Армии, где и собирались делегаты.
Театр поразил своим величественным видом и красными транспарантами, приветствующими лучших и передовых представителей советского офицерства. Ещё не вполне осознавая себя таковым, Сивяков бочком вошёл в театр, снял в гардеробе шинель и, прилизав перед массивным зеркалом в золотой раме взъерошенные вихры, по мраморной лестнице поднялся в фойе.
Вокруг столиков для регистрации толпились делегаты.
Сивяков отыскал табличку с буквой «С», зарегистрировался, получил папку с программкой, блокнотом, авторучкой и свежим номером «Красной звезды». Отойдя в сторонку, огляделся.
В фойе – плюнуть некуда. Парадные мундиры, золото погон, блеск орденов и медалей. Маршалы со свитами, генералы, старшие офицеры, Герои Советского Союза, чьи портреты Сивяков прежде только на плакатах в Ленинской комнате видел…
От такого количества лампасов и геройских звёзд в глазах у Сивякова зарябило.
В группе каких-то чинов он разглядел Веничкина. Начпо что-то, сладко улыбаясь и подобострастно заглядывая в глаза, говорил седому, важному генералу. Словно почувствовав на себе взгляд Сивякова, Веничкин оглянулся и заметил его. Кивнул свысока, но к себе не подозвал.
Тут у Сивякова заурчал голодный желудок. Он глянул на часы – до начала заседания ещё минут пятнадцать, и стал проталкиваться к буфету.
А там – глаза разбегаются, чего только нет: бутерброды с бужениной и копчёной колбасой, бутерброды, чуть поменьше, с красной рыбой и чёрной икрой, пирожные, мороженое…
Такое изобилие в уральском гарнизоне и не снилось. Выстояв небольшую очередь, Сивяков взял бутерброд с чёрной икрой и чашку чаю. Всё это обошлось ему в полтора рубля, но ради такого случая он решил на себе не экономить.
Едва Сивяков встал за столик и потянул бутерброд в рот, как прямо напротив него распахнулась дверь с табличкой «Служебный вход», и из неё вышла… кинодива, звезда советского экрана, народная артистка СССР и, горделиво вскинув голову, направилась к буфетной стойке.
В эту артистку Сивяков был с юности влюблён. Он смотрел (и не по разу!) все фильмы с её участием. А когда в одном из них, про Гражданскую войну, где она, играя кормящую мать, обнажила свою великолепную грудь и прыснула в лицо злодею-колчаковцу, ведущему её на расстрел, струйкой молока, Сивяков был просто потрясён: вот это женщина, вот это актриса!..
И вот звезда – не на киноэкране, и даже не во сне, а наяву – совсем рядом…
Артистка взяла чашечку кофе своей изящной ручкой с длинными пальчиками с перламутровыми ноготками и направилась прямо к Сивякову.
Тут бутерброд у него из руки и выскользнул и полетел вниз, и плюхнулся на пол. Само собой, следуя закону тяготения, упал этот самый бутерброд икрой вниз, и чёрные, блестящие икринки разлетелись в разные стороны.
Сивяков, всё ещё стоящий с полураскрытым ртом, густо покраснел, смешался, не зная, что предпринять: нагнуться ли за бутербродом, или сделать вид, что это вовсе не его бутерброд, и сам он здесь случайно оказался…
А кинодива, народная артистка, звезда советского экрана, снисходительно поглядев на него, профланировала мимо, лишь чуть-чуть улыбнувшись краешками губ, так, как одни народные артистки улыбаться умеют…
Сивяков, должно быть, так и остался стоять в буфете живым памятником своей юношеской любви, если бы не прозвенел звонок, призывающий участников собрания в зрительный зал. Оставив нетронутым чай, он поплёлся вслед за остальными делегатами.
В зале его соседом оказался Веничкин – делегатов размещали по округам и соединениям. Начпо так развалился в своём кресле, так широко растопырил локти, что Сивякову пришлось сжаться, уступая ему жизненное пространство. Но не это обстоятельство делало пребывание на собрании невыносимым.
Слушая и не слыша пространный доклад Министра обороны, нудные выступления штатных ораторов и бойкие выкрики с мест задорных младших офицеров, вдохновенно призывающих не скрывать имеющиеся недостатки, совершенствовать и устранять, развивать и упразднять – словом, бороться с негативом, с протекционизмом и взяточничеством, упорядочивать служебное время офицеров и повышать боеспособность частей и подразделений, Сивяков всё переживал свой конфуз и скорбел об упавшем бутерброде – так и не попробовал чёрной икры!
Веничкин, пыхтя и отдуваясь, словно совершая тяжёлую работу, что-то старательно записывал в свой блокнот делегата. Заметив, что Сивяков ничего не записывает, он сердито прошипел:
– Не спите, товарищ майор! Вас сюда работать делегировали, а не сладким грёзам предаваться!
Сивяков покорно раскрыл свой блокнот, взял авторучку, но так и не написал ни слова…
Несостоявшийся завтрак и воспоминания о чёрной икре вызывали у него желудочные спазмы и обильное слюноотделение, как у подопытной собаки Павлова, которую показывали в учебном фильме по военной психологии…
С чревоурчанием Сивякову удалось справиться только после обеда, когда он, к удивлению окружающих, с аппетитом умял и два первых, и два вторых, запив всё тремя стаканами компота.
Даже необъятный Веничкин посмотрел на него с одобрением, не преминув с долей сарказма заметить:
– Едите вы, товарищ майор, хорошо! Ещё бы и авторучкой работали так!
Сивяков, вытирая лоснящиеся губы салфеткой, пообещал:
– Буду стараться!
Однако стараться у него не получилось. Насытившись, Сивяков после обеда, следуя армейской мудрости, боролся со сном, уже не боясь, что его могут вызвать на трибуну. Веничкин перед заходом в зал успокоил, мол, все докладчики и выступающие назначены заранее, и в списке выступающих Сивякова нет.
«Баба с возу, кобыле легче», – рассудил Сивяков, всё же не избежав при этом некоторого разочарования. Ведь по дороге сюда, он представлял себя не статистом, а делегатом, от чьего мнения что-то зависит…
Не стал сюрпризом и итоговый документ собрания. В нём большую часть занимали всё те же общие фразы из разряда «повысить» и «усовершенствовать» и никакой конкретики. Но зато вполне «конкретными» оказались подарочные продовольственные наборы, которые всем делегатам выдали сразу по окончании собрания.
– Генеральские… – важно констатировал Веничкин, который сам, как поговаривали в дивизии, спал и видел себя в брюках с широкими лампасами.
Заглянув в свой пакет, Сивяков подумал: «Точно, генеральские…»
В пакете находились бутылка пятизвёздочного армянского коньяка, палка финской салями, баночка рижских шпрот, коробка невиданных конфет и совсем неожиданно – пачка мексиканского печенья с вкраплёнными в него шоколадными сердечками и… чёрная икра.