Нет возможности и надобности рассказывать в подробностях тянувшееся несколько лет «дело» Соловьевых. Были ситуации, когда братья оказывались в предельной близости от эшафота. Но в решающие моменты вмешивался Меншиков, которому полное разоблачение этих чудовищных махинаций грозило гибелью. Так, в один из таких моментов, воспользовавшись отсутствием Петра, он попросту арестовал Курбатова и изъял имевшиеся у того документы. С удивительным постоянством те, чьи действия угрожали Соловьевым, сами оказывались под следствием и в пыточных камерах. Самоотверженный Курбатов, безуспешно пытавшийся открыть Петру глаза на истинное положение дел, умер в опале и под следствием.
Петр не доверял никому, он чувствовал свое бессилие в борьбе с тотальными воровством и ложью. И не был уверен в собственной безопасности.
К «соловьевскому сюжету» относится более поздний документ, свидетельствующий, в каком состоянии находился всемогущий самодержец.
Французский посол де Лави переслал в Париж письмо, полученное им от «лица, состоящего в сношениях с несколькими министрами царя».
Брауншвейг, 15 октября 1717 г.
Его царское величество сам неожиданно арестовал в Амстердаме г. Соловьева и все его счетные книги и выслал его в Петербург под конвоем г. Нарышкина и 35 солдат прусской королевской гвардии. В упомянутых книгах оказались пять миллионов, похищенных у царя три или четыре года тому назад. (То есть в том самом 1714 году. – Я. Г.) И около 50 миллионов, которые под именем этого человека положены некоторым сановником в амстердамский банк. Словом, его царское величество открыл через это все имущество того сановника и главнейших его участников. Это поразило его как громом (я думаю, что сановник, о котором говорится, князь Меншиков, потому что брат Соловьева служит у него дворецким). Вы, вероятно, увидите по приезде царя ужасные события, и сцена будет еще крупнее, чем в 1715 году.
В этом сообщении есть вещи принципиально важные. Царь лично занялся расследованием, которое по причине грубого вмешательства Меншикова (и, возможно, не его одного) явно буксовало. Царь лично производит арест. И самое главное – он отправляет арестованного в Россию под конвоем прусских гвардейцев.
Странно думать, что он не мог найти вокруг себя (в Германии были сосредоточены крупные силы русской армии) собственных подданных для конвоя. Стало быть, он что-то имел в виду, прибегая к услугам прусского короля. И зачем был нужен для сопровождения одного мошенника и его бухгалтерии такой мощный конвой? Быть может, зная острый интерес «сильных персон» к ходу расследования, он опасался похищения бумаг или бегства арестанта?
«Ужасающие события» и в самом деле начались. Но связаны они оказались не с «делом» братьев Соловьевых и, соответственно, Меншикова, а с «делом» царевича Алексея. И это снова вывело Меншикова, необходимого Петру в этой напряженнейшей ситуации, из-под удара.
Общая сумма украденного, скорее всего, завышена, но она свидетельствует о том, какие слухи циркулировали на этот счет в Европе…
В переломном декабре 1714 года в донесениях дипломатов появились новые тревожные ноты.
6 декабря Маккензи писал в Лондон:
«В прошлом донесении, которое я имел честь отправить 3 декабря, я сообщал полный и откровенный отчет о положении, в котором находится большинство здешних министров и высших сановников. Не решаюсь излагать собственных догадок о том, какие последствия эти обстоятельства могут вызвать как внутри России, так и за границей, позволю себе прибавить по поводу настоящего дела только следующее: мне передавали, будто царь, вглядываясь в данные, раскрытые следствием, ввиду похищенных сумм, которыми обвиняемые и поныне владеют, вывел прямое заключение, что они, пользуясь войной, задумали низвергнуть его с престола, поэтому, слышно, приостановлено и назначенное было уже выступление полков».
Если учесть, что главные обвиняемые теснейшим образом связаны были с Меншиковым, то маловероятно, что Петр подозревал именно эту группировку в заговоре против него. Но у Петра могли быть и другие соображения, и другие сведения, и он, в состоянии крайнего возбуждения, мог публично обличать потенциальных заговорщиков.
10 января 1715 года Маккензи развивает этот опасный сюжет:
«Мне передавали, что прошлую субботу оба первых министра доложили царю достоверное известие о войне, объявленной Турциею Венецианской республике. Царь выразил чрезвычайное удовольствие по этому поводу. Но радость государя, я думаю, затмилась значительно двумя частными письмами, подброшенными ко дворцу на имя царя. Одни уверяют, будто в них прямо говорится, что строгие меры, принимаемые против первых сановников, раздули огонь, способный разгореться более, чем царь предполагает 〈…〉. Как бы то ни было, замечают, что последние два дня государю не по себе и что он каждое утро присутствует в Сенате».
А 14 января он доносил:
«Хотя я и неохотно излагаю свои подозрения, не могу умолчать об одном из них, ввиду упорной продолжительности слухов. Здесь ожидают восстания, в заговоре подозревают саму царскую гвардию. Потому, говорят, недавно гвардейские полки и выведены отсюда».
Естественно, возникает вопрос: насколько достоверны сведения, полученные Маккензи, насколько верны слухи, доставляемые англичанину его конфидентами, близкими к властным верхам?
Слухи о мятежном настроении в гвардии вряд ли соответствуют действительности. Но важен сам факт упорного хождения этих слухов. Важно и то, что слухи эти, скорее всего, доходили и до Петра с его «собственными шпионами», о которых мы ничего не знаем.
Свидетельства о приступах подозрительности у царя, в том числе и по отношению к гвардии, зафиксированы значительно ранее 1714 года.
15 июля 1706 года Плейер сообщает в Вену императору Иосифу I весьма любопытное известие: «Фаворит (Меншиков. – Я. Г.) формирует лейб-гвардию из 500 человек одних офицеров; при себе царь не оставляет ни одного солдата». Можно гадать о степени достоверности этой неожиданной информации, но Плейер был наблюдателем тщательным и ответственным.
Следы попыток Меншикова создавать по своей инициативе воинские формирования встречаются и позже. В 1716 году (во время длящегося следствия по делу о его, Меншикова, злоупотреблениях) светлейший, уговаривая царя «польготить» ему, то есть списать часть денежных начетов, писал: «Собственный мой полк (о котором Вашему Величеству известно, что я ни для чего иного, но с единой своей ревности набрал и вооружил) ныне по указу Вашему раскосован…»
Петр, как видим, не склонен был терпеть собственные военные формирования даже у людей, в чьей преданности он не сомневался. Правда, в 1703 году Меншиков с разрешения Петра сформировал Ингерманландский пехотный полк трехбатальонного состава, который стал в некотором роде личной гвардией Меншикова как губернатора Ингерманландии и на который светлейший опирался в политической борьбе после смерти императора. Дальнейшие инициативы такого рода, особенно в смутный период после 1714 года, царь пресекал.
Но меншиковская акция 1706 года носила иной характер. Подразделение из пятисот офицеров могло быть сформировано только по приказу Петра – и для решения чрезвычайных задач.
Сведения Плейера, конечно же, нуждаются в корректировке. В двух гвардейских полках было по штату 112 офицеров. Стало быть, речь идет не о гвардейских офицерах, а о неком формировании из офицеров армейских. Это не лейб-гвардия, а формирование, гвардии противопоставленное? И вызывает сомнение численность рекрутированных офицеров.
Очень странная ситуация, если учесть, что, по утвердившемуся мнению, Петр своей гвардии безоговорочно доверял.
При этом нужно иметь в виду несколько обстоятельств.
Когда Меншиков формировал свой Ингерманландский полк, он вызвал серьезное недовольство армии, поскольку забирал из других полков лучших солдат и офицеров, равно как и брал себе лучших рекрутов. И стало быть, у него был опыт формирования специальных подразделений.
Существенен и момент, когда до Плейера дошла эта необычная информация.
Осень 1705-го – первая половина 1706 года были крайне напряженными. Разгоралось восстание в Астрахани, охватывавшее немалые, прилегавшие к городу пространства и население нескольких городков. К июлю 1706 года восстание было подавлено корпусом Шереметева, но уверенности в том, что пожар потушен окончательно, не было[57].
В Москву свозили сотни схваченных мятежников.
Нужно иметь в виду и еще одно – весьма существенное – обстоятельство.
В атмосфере всеобщего глухого недовольства Петр привык иметь под рукой надежную воинскую силу, достаточную для подавления любых волнений и для предотвращения таковых путем демонстративного устрашения. Но в этот момент Петр остался в Москве с одним батальоном преображенцев. Основные силы армии были на театре военных действий; сильный корпус Шереметева завершал карательную операцию на Нижней Волге.
В этой ситуации срочное создание некоего спецподразделения (возможно, и меньшей численности) выглядит вполне правдоподобно.
Остается неясен механизм формирования этой части. Каким образом можно было в короткий срок созвать такое количество армейских офицеров? Но у Меншикова, как уже сказано, был опыт срочного формирования Ингерманландского отборного полка.
Общая тревожность атмосферы усугублялась еще и тем, что именно в это время под смертельной угрозой оказались главные силы русской армии, сосредоточенной в Гродно.
Английский посол барон Чарльз Уитворт, несколько лет живший в России, пользовавшийся благосклонностью Петра (поскольку царь был заинтересован в добрых отношениях с английской королевой Анной) и, соответственно, снискавший дружбу многих высоких персон, доносил в Лондон 6 марта 1706 года:
Саксонская армия разбита генералом Реншильдом на силезской границе. Я догадывался, что двор тоже получил известие об этой неудаче; по городу пошли смутные слухи о сражении, которое старались выдавать за успех саксонского оружия. Вчера, однако, пришла другая почта с подробностями дела и с подтверждением, что союзник потерпел совершенное поражение, потерял все пушки, обоз, что пехота его почти уничтожена. 〈…〉 Вы легко можете себе представить, какое смятение эта новость произвела здесь, насколько она может изменить намерения двора и ход настоящей войны.