Сочиненный Петром исторический документ, заложивший основы бытующего по сей день мифа, есть, собственно, грозное предписание самодержца современникам и потомкам: как до`лжно трактовать причины предопределенной трагедии.
Это удивительный документ, обращенный не столько к непосредственному адресату, сколько к городу и миру.
Роковое письмо – не что иное, как продуманное оправдание уже решенной расправы с «непотребным сыном», законным наследником, единственным, кого «предатели и мошенники» могли в кризисный момент – военных неудач или внутренних неурядиц – противопоставить ему, носителю абсолютной власти.
Этот фантастический документ свидетельствует, что в октябре 1715 года судьба Алексея была уже решена.
Глава 2Миф о «непотребном сыне» и реальная жизнь царевича Алексея Петровича
27 октября 1715 года на похоронах кронпринцессы Шарлотты, жены наследника российского престола царевича Алексея Петровича, царь Петр публично вручил царевичу документ под названием «Объявление сыну моему», датированный 11 октября того же года.
Прошу внимательно прочитать этот текст, потому что в дальнейшем нам придется вспоминать его основные утверждения.
Понеже всем известно есть, что пред начинанием сея войны, как наш народ утеснен был от Шведов, которые не толико ограбили толь нужными отеческими пристаньми, но и разумным очам к нашему нелюбозрению добрый задернули завес и со всем светом коммуникацию пресекли. Но потом, когда сия война началась (которому делу един Бог руководцем был и есть), о коль великое гонение от сих всегдашних неприятелей, ради нашего неискусства в войне, претерпели, и с какою горестию и терпением сию школу прошли, дондеже достойной степени вышереченнаго руководца помощью дошли! И тако сподобилися видеть, что оный неприятель, от котораго трепетали, едва не вящее от нас ныне трепещет. Что все, помогающу Вышнему, моими бедными и прочих истинных сынов Российских равноревностных трудами достижено. Егда же сию Богом данную нашему отечеству радость разсмотряя, обозрюсь на линию наследства, едва не равная радости горесть меня снедает, видя тебя наследника весьма на правление дел государственных непотребнаго (ибо Бог не есть виновен, ибо разума тебя не лишил, ниже крепость телесную весьма отнял: ибо хотя не весьма крепкой природы, обаче и не весьма слабой); паче же всего о воинском деле ниже слышать хощешь, чем мы от тьмы к свету вышли, и которых не знали в свете, ныне почитают. Я не научаю, чтоб охоч был воевать без законный причины, но любить сие дело всею возможностию снабдевать и учить: ибо сия есть едина из двух необходимых дел к правлению, еже распорядок и оборона. Не хочу многих примеров писать, но точию равноверных нам Греков: не от сего ли пропали, что оружие оставили, и единым миролюбием побеждены, и желая жить в покое, всегда уступали неприятелю, который их покой в нескончаемую работу тираном отдал? Аще кладешь в уме своем, что могут то генералы по повелению управлять; но сие воистину не есть резон: ибо всяк смотрит начальника, дабы его охоте последовать, что очевидно есть: ибо в дни владения брата моего, не все ли паче прочаго любили платье и лошадей, и ныне оружие? Хотя кому до обоих дела нет, и до чего охотник начальствуяй, до того и все; а от чего отвращается, от того и все. И аще сии легкие забавы, которые только веселят человека, так скоро покидают, колми же паче сию зело тяжкую забаву (сиречь оружие) оставят!
К тому же, не имея охоты, ни в чем [не] обучаешься и так не знаешь дел воинских. Аще же не знаешь, то како повелевать оными можеши и как доброму добро воздать и нерадиваго наказать, не зная силы в их деле? Но принужден будешь, как птица молодая, в рот смотреть. Слабостию ли здоровья отговариваешься, что воинских трудов понести не можешь? Но и сие не резон: ибо не трудов, но охоты желаю, которую никакая болезнь отлучить не может. Спроси всех, которые помнят вышеупомянутаго брата моего, который тебя несравненно болезненнее был и не мог ездить на досужих лошадях, но, имея великую к ним охоту, непрестанно смотрел и перед очами имел; чего для никогда бывало, ниже ныне есть такая здесь конюшня. Видишь, не все трудами великими, но охотою. Думаешь ли, что многие не ходят сами на войну, а дела правятся? Правда, хотя не ходят, но охоту имеют, как и умерший король французский, который немного на войне сам бывал, но какую охоту великую имел к тому и какие славныя дела показал на войне, что его войну театром и школою света называли, и не точию к одной войне, но и к прочим делам и мануфактурам, чем свое государство паче всех прославил. Сие все представя, обращуся паки на первое, о тебе рассуждая: ибо я есмь человек и смерти подлежу, то кому вышеписанное с помощию Вышняго насаждение и уже некоторое и возращенное оставлю? Тому, иже уподобился ленивому рабу евангельскому, вкопавшему талант свой в землю (сиречь все, что Бог дал, бросил)! Еще же и сие воспомяну, какова злаго нрава и упрямаго ты исполнен! Ибо сколь много за сие тебя бранивал, и не точию бранил, но и бивал, к тому ж сколько лет, почитай, не говорю с тобою; но ничто сие успело, ничто пользует, но все даром, все на сторону, и ничего делать не хочешь, только б дома жить и им веселиться, хотя от другой половины и все противно идет. Однакож всего лучше, всего дороже безумный радуется своею бедою, не ведая, что может от того следовать (истину Павел святой пишет: како той может церьковь Божию управить, иже о доме своем не радит?) не точию тебе, но и всему государству. Что все я с горестию размышляя и видя, что ничем тебя склонить не могу к добру, за благо изобрел сей последний тестамент тебе написать и еще мало пождать, аще нелицемерно обратишься. Ежели же ни, то известен будь, что я весьма тебя наследства лишу, яко уд гангренный, и не мни себе, что один ты у меня сын и что я сие только в устрастку пишу: воистину (Богу извольшу) исполню, ибо за мое отечество и люди живота своего не жалел и не жалею, то како могу тебя непотребнаго пожалеть? Лучше будь чужой добрый, неже свой непотребный.
В 11 д. октября 1715.
При Санкпетербурхе
Петр
Это удивительное сочинение. Оно кажется возбужденным и хаотичным, но на самом деле все подчинено одной насущной для Петра в тот момент задаче – убедить современников и потомков увидеть сложившуюся ситуацию его глазами и оправдать свои прошлые и будущие деяния.
Он начинает с сюжета, который явно не имеет отношения к поведению царевича, – с изнурительной войны, которую он начал и конца которой не видно.
Шведы «разумным очам к нашему нелюбозрению добрый задернули завес и со всем светом коммуникацию пресекли».
Но каким же образом при этом железном «завесе» оказалась в Московском государстве масса иностранных специалистов, особенно военных, еще до воцарения Петра? Как удалось Петру отправиться в Европу с огромным посольством – более 250 человек – и странствовать там, где он считал нужным, вербуя разного рода мастеров, закупая корабли?
Да, страна была отрезана от Балтики, а торговля через Архангельск, весьма активная и прибыльная, не могла удовлетворить потребности растущего государства. Проблема выхода на Балтику, в том числе и с помощью оружия, действительно существовала. Но ни о каком железном «завесе» речи не было. Однако этот миф с тяжелой руки Петра стал общим местом у значительной части русских историков и господствует по сию пору.
Понятно, зачем Петру понадобилась эта предыстория. Именно война была главным содержанием петровской политики, начиная с Азовских походов. Именно война определила темп и характер реформ. Война превратила Московское государство в Российскую военную империю. И Петр, ставший высоким военным профессионалом, переигравший самого прославленного полководца Европы, не представлял себе, чтобы во главе государства не стоял царь-воин.
Алексей явно не годился на эту роль.
Но европейские монархи в этот исторический момент – кроме Карла XII – не были полководцами и доверяли эту роль профессиональным военным.
Когда союзник Петра Август II Саксонский, польский король, пытался эту роль играть, то ничего хорошего не получалось. И другой союзник – Фредерик IV Датский – своей армией не командовал.
Не командовал армиями и австрийский император, дружбы с которым добивался Петр. Никто из английских августейших особ, кроме Вильгельма Оранского, не претендовал на военные лавры.
Пример Людовика XIV, единственного, кого смог Петр предложить Алексею в качестве образца, был примером сомнительным. Сам Людовик ничем не отличился на полях сражений. Длительное время стратегические решения принимал кардинал Мазарини, а непосредственное командование осуществляли блестящие полководцы, среди которых были такие великие мастера войны, как Тюренн, Конде, Вобан, Вандом. Но король действительно превратил Францию в мощную военную державу.
Однако, по сути дела, пример был неудачен. Непрерывные войны, две из которых – война за Пфальц и Война за испанское наследство – были особенно длительными и тяжелыми, разорили Францию и в конце концов не принесли желаемого результата.
Через семьдесят четыре года Французское королевство рухнуло в крови и пламени. И это было не в последнюю очередь отдаленным, но несомненным следствием царствования «короля-солнце» – разбалансированная экономика, непомерно высокие налоги, военные амбиции, бесконтрольность власти.
При Людовике XV попытка следовать агрессивной политике «короля-солнце» окончилась тяжелым поражением Франции и потерей главных колоний и престижа.
Окончательный итог подвела революция.
Но то, что Петр выбрал для неотразимого, на его взгляд, примера именно Людовика XIV – мощная личная власть, огромная армия, постоянные войны, – весьма знаменательно.
Петр наверняка понимал: утверждение, что монарх обязательно должен быть воителем, а генералам следует быть исполнителями его стратегической воли, абсолютно неубедительно. Это был лишь один, и не самый главный, посыл «Объявления».