Царь и Бог. Петр Великий и его утопия — страница 28 из 96


Милостивейший Государь Батюшко,

писмо твое Государь, чрез господина Фелт-Маршалка я получил вчера; и как будет возможно поеду в Богодухов, по указу твоему.

Сын твой Алексей.

Из Сум.

Февраля в 8 д. 1709.


То есть Петр дал ему новое задание.

В марте Алексей оказывается в Воронеже, где вместе с отцом присутствует при спуске новых кораблей.

Там же, в Воронеже, он празднует свои именины. Причем Петр превратил день ангела своего сына и наследника в значительный праздник. По его приказанию в Воронеж съехались генерал-адмирал Апраксин, Меншиков, царевна Наталья Алексеевна и еще несколько знатных особ.

Таким образом, весной 1709 года Петр явно выразил сыну свое благоволение и сделал это подчеркнуто публично.

В апреле Алексей находится в Москве и снова занимается комплектованием войск, отправляя Петру подробные отчеты.

Сразу после Полтавской битвы Петр пишет царевичу, сообщая о великой победе, и получает восторженное поздравление.

Затем Алексей побывал в Киеве, откуда Петр отправил его в Польшу, в корпус Меншикова, который призван был восстановить на польском престоле Августа II, изгнав шведского ставленника Лещинского.

Далее была поездка в Карлсбад для поправки здоровья.

Это было весной 1710 года. Относительно путешествия имеется существенное свидетельство Генриха Гюйссена, которое приводит Погодин: «После лечения своего государь-царевич отправился оттуда, ехав через все горные города, сам сходил в ямы рудовые, осмотрел всякие приемы и работы, и как руду и металлы очищает, изволил потом возвратиться в Дрезден; а в Дрездене был государь-царевич во весь год для обучения в экзерцициях своих; в том же году ездил в Лейпциг для видения ярмарки архистратига Михаила»[66].

3

Поездка в Дрезден имела вполне определенную и достаточно серьезную цель. Биограф Меншикова в сочинении «Заслуги и подвиги его высококняжеской светлости, князя Александра Даниловича Меншикова, с основанным на подлинных документах описанием…» сообщает: «Царевичу, до сих пор находившемуся со своим придворным штатом в Кониполе и Кракове, князь Меншиков объявил повеление и инструкцию Его Величества, чтобы он выехал из Польши в Саксонию и, в дальнем путешествии по иностранным землям, старался образовать себя и приобресть необходимые Государю познания»[67].

Биографом светлейшего оказался Андрей Иванович Остерман, вице-канцлер, человек необычайной осведомленности. А он утверждает, что в 1710 году Алексей представлялся окружающим не иначе как будущий государь.

Поездка в Дрезден решена была вскоре после Полтавского триумфа, когда казалось, что война идет к концу и нужно думать о будущем мироустройстве. В частности, о неизбежной когда-то смене персоны на российском престоле.

Алексей отправлялся в Дрезден и как в столицу дружественного монарха, и как в один из главных культурных центров Европы. Первый раз Петр намеревался отправить девятилетнего сына на воспитание в Дрезден зимой 1699/1700 года, накануне войны, которую считал короткой и заведомо победоносной.

Через три с половиной месяца после Полтавы находившийся в Москве и изучавший фортификацию под руководством «новоприезжего инженера» Галибартона царевич получил письмо:

Зоон![68] Объявляем вам, что по прибытии к вам господина князя Меншикова ехать в Дрезден, который вас туда отправит, и кому с вами ехать прикажет. Между тем приказываем вам, чтоб вы, будучи там, честно жили и прилежали больше учению, а именно языкам, которые уже учишь, немецкий и французский, так геометрии и фортификации, также отчасти и политических дел. А когда геометрию и фортификацию окончишь, отпиши к нам.

За сим управи Бог путь ваш.

Из Мариенвердина. Петр.

В 23 д. Октября 1709.


Через некоторое время Петр надиктовал любопытный текст, который, очевидно, привез с собой Меншиков, чтобы от себя передать соответствующим лицам.

Промемория их милостям князю Трубецкому и господину Головкину, данная ноября в 19 день 1709 года.

Понеже хотя уповаем, что их милости, яко честные господа и обученные господа будучи при его высочестве государе-царевиче, все то, что к славе государственной, яко и к особливому интересу его высочества надлежит, хранить и исполнять не оставят, однакож по вашей должности следующими короткими пунктами подтверждаю:

1. Дабы приехав в указанное место, инкогнито бытность свою там отправляли честно и обходились с тамошними людьми учтиво и содержали себя так, как от его царского величества наказано.

2. Чтоб его высочество государь-царевич в наказанных ему науках всегда обретался, и между тем сверх того, что ему обучаться велено, на флоретах забавлялся и танцевать по-французски учиться изволил.

3. Дабы как между собою, так и с господином Гизеном имели доброе согласие и любовь и друг к другу надлежащее почтение, дабы через то вящая честь и слава его царскому величеству происходить могла.

Поскольку путь в Дрезден был опасен, Алексей со спутниками на несколько месяцев задержался в Кракове. И эта задержка дала объективным биографам царевича весьма ценный материал. Впервые материал этот опубликовал в сборнике, изданном в 1966 году в честь 70-летия Романа Якобсона, известный историк-эмигрант Антоний Васильевич Флоровский.

В предисловии к этой публикации и в отдельной работе «Петр Великий и его эпоха», построенной в значительной степени на материалах европейских архивов, Флоровский сообщает принципиально важные сведения о планах Петра относительно воспитания наследника в начале XVIII века[69].

В предисловии историк писал: «Вена рано обнаружила серьезный интерес к личности единственного тогда царского сына и естественного наследника престола и очень скоро наметила конкретный план включения юного царевича в сферу своего влияния в расчете, конечно, обеспечить этим за собою возможности в будущем иметь серьезное влияние на русскую верховную власть вообще. Царевичу Алексею было едва 12 лет, когда в Вене серьезно обсуждался вопрос – в основе по русской инициативе – о принятии царевича на воспитание в императорскую семью, причем намечался и брак с какой-либо австрийской эрцгерцогиней, принятие им католичества и т. д.». Переговоры велись несколько лет, но в конце концов Петр предпочел иной вариант.

Эти сведения следует иметь в виду, когда мы думаем о попытке Алексея получить в Вене политическое убежище.

Интерес к Алексею у имперских властей сохранился. И когда появилась возможность, была сделана успешная попытка получить объективное представление о личности будущего русского царя.

Флоровский пишет: «…царевич задержался на несколько месяцев на пути в Дрезден, куда его послал Петр Великий для воспитания и обучения. Ввиду неопределенности политического положения в Саксонии и ввиду небезопасности пути туда в обстановке войны Саксонии со шведами царевич был задержан в Кракове до новых указаний царя. И в это время здесь оказался и гр. Вильчек, остановившийся в Кракове на пути к царскому двору ввиду того, что царь в эти месяцы на переломе 1709–1710 гг. все время находился в разъездах и не мог принять имперского посла. В Кракове Вильчек имел возможность войти в круг русских военных и политических отношений и так подготовиться к предстоящей ему деятельности при Петре Великом. Ему привелось лично и непосредственно встречаться с царевичем, и потому его указания могут считаться свидетельством непосредственного вдумчивого и внимательного наблюдателя».

Свое «Описание внешности и умственного склада царского сына и наследника престола» граф Вильчек написал по-немецки.

Здесь документ впервые публикуется в переводе на русский.

Принц родился 19 февраля 1690 года; отец – ныне правящий великий царь Петр Алексеевич, мать царица по имени Лупохина (так! – Я. Г.), русская по происхождению. (Закончила свои дни в женском монастыре, куда ее отослал супруг, опасаясь, что в его отсутствие она вступит в преступный сговор с попами и боярами.) Принц зовется Алексей Петрович, он единственный сын царя, и в обиходе его именуют по этой причине царевичем.

Росту он скорее среднего, не слишком высокого; плечи и грудь широкие, в талии узок, размер ноги также небольшой. Лицо продолговатое, лоб высокий и довольно широкий, губы и нос пропорциональные. Глаза карие, брови темные, такого же цвета длинные волосы, которые он зачесывает назад; парика не носит. Цвет лица смуглый, походка тяжеловатая, но быстрая, так что, если он направляется в церковь или еще куда, никто из придворных за ним не поспевает. Тело гибкое, подвижное; когда он идет или просто стоит, чувствуются последствия полученных им уроков танцев и фехтования, держится свободно даже в присутствии незнакомых людей. При этом обычно наклоняет голову и слегка сутулится: как мне объясняли, во-первых, потому, что почти все детство (до 12 лет) провел на попечении женщин и его чаще носили на руках, чем разрешали ходить, а во-вторых, из-за привычки – даже когда избавился от нянек и мамок – подолгу выслушивать поповские проповеди, сидя (по московскому обычаю) на стуле и держа священную книгу на коленях.

После того как царь приставил к нему в качестве гофмейстера барона Генриха Гюйссена, царевич довольно прилично выучил немецкий язык, неплохо говорит на нем, все понимает, письма к своему царственному родителю пишет исключительно по-немецки. Также он владеет и польским языком, во всяком случае в состоянии на нем объясниться. Упомянутый выше гофмейстер порекомендовал ему для чтения книгу Сааведры «Idea Principis Christiani» («Idea principis christiano-politici». – Я. Г.) (первые 24 главы которой царевич усердно проштудировал), а также Квинта Курция об Александре Македонском, Валерия Максима и другие сочинения.

Их царевич читает, переводит и толкует трудные места; также самостоятельно читает по-польски и по-немецки и чтением настолько увлечен, что помимо рекомендаций со стороны гофмейстера и других приближенных к нему царедворцев прочел всю Библию – 4 раза по-русски и один раз по-немецки. Расположение духа у царевича скорее меланхолическое, нежели веселое, удовольствия от общения, видимо, не получает, часто сидит задумавшись, наклоняя голову то вправо, то влево. Эта манера держаться, как и часто бегающий взгляд, объясняется не столько природной склонностью, сколько дурным воспитанием, как мне кажется. Мне также говорили, что он боязлив и мнителен, любая мелочь вызывает у него подозрение, как если бы против него все время что-то замышлялось, и гофмейстеру постоянно приходится его успокаивать.