ворами. 〈…〉 Это не остановило Петра Великого, и он пошел навстречу герцогу. Только ради породнения с ним и ради использования мекленбургской территории для подготовки боевых операций против Швеции? Думается, что Петр Великий смотрел много далее и не ограничивал своих планов и отношений лишь этими совершенно временными и преходящими целями. 〈…〉
〈…〉 Очевидно, в Мекленбурге царь Петр нуждался в твердой власти герцога, по договору с которым он мог использовать в полной мере и военно-стратегические, и общеполитические, и экономические возможности и выгоды страны. Если это рассуждение правильно, то можно сделать заключение, что Петр Великий рассматривал расположение русских войск и свой политический союз с герцогом не как преходящий и кратковременный этап своей политики, но как известную основу для дальнейших видов и действий.
Сущность этих видов можно было бы формулировать в том смысле, что Петр Великий имел в виду обеспечить для России на территории Мекленбурга, т. е. на юго-западном берегу Балтийского моря, более или менее прочную и долговременную политическую (едва ли лишь военную!) и, конечно, экономическую (в обход Зунда!) базу, для выхода и далее в океан[134].
Достаточно взглянуть на карту, чтобы убедиться в рациональности выбора плацдарма – выход к морю при максимальной близости к берегам Швеции, соседство с Померанией, где успешно оперировали русские войска, относительная близость к союзной Польше, дающая возможность сохранения постоянных коммуникаций с российской территорией.
Закрепить за собой Мекленбург означало «ногою твердою встать» в центре Северной Германии. (Когда мы будем рассматривать «Завещание Петра Великого» – явную, но отнюдь не бессмысленную фальшивку, – то надо помнить о ситуации вокруг Мекленбурга.)
Европейские дипломаты открыто заговорили о возрастающей военно-морской мощи царя как вполне реальной угрозе.
Но существует и еще одна, на наш взгляд, резонная версия, объясняющая действия Петра относительно Мекленбурга.
Исследовавший эту проблему Владимир Сергеевич Бобылев писал: «Нетрудно заметить, что международная матримониальная политика Петра фокусировалась исключительно на имперских землях, что отражало его стремление получить статус члена Империи. Об этом свидетельствует и обращение царя, направленное Иосифу I в 1710 г. с просьбой положительно решить вопрос о включении Лифляндии в состав Империи. В европейских кругах считали вполне нормальным вариант обмена Мекленбурга на Лифляндию, что автоматически делало бы царя имперским князем. И вряд ли это было пристрастием к коллекционированию титулов или легковесной игрой в германскую политику. Петр Великий не страдал подобными комплексами. Врастание в Империю, по мысли царя, придало бы международному положению России стратегическую устойчивость и обеспечило бы ей постоянную поддержку и помощь со стороны Австрии и других германских государств на случай шведского реванша или турецкого нападения»[135].
Да, в случае включения России в имперскую систему Вена становилась de facto и de jure союзником России.
Идея была на первый взгляд плодотворна, но нереализуема.
Появление внутри имперской системы такого мощного субъекта, как русский царь, категорически разрушало существовавшее равновесие, тем более что амбиции Петра не шли ни в какое сравнение с амбициями германских владетелей.
Включение в состав империи подвластной Петру Лифляндии отнюдь не компенсировало фактический уход из-под реального влияния Вены герцогства Мекленбург, несмотря на мнение некоторых «европейских кругов».
Это мнение отнюдь не разделяли ни Вена, ни Лондон.
Петр не предвидел решительной реакции этих держав. Ему стало понятно, что дальнейшее пребывание русских войск в Мекленбурге и вообще стремление закрепиться на территории Империи ставят под сомнение заключение благоприятного для России мира со Швецией.
Император отнюдь не собирался отказываться от своего суверенного права быть единственным посредником между герцогом Мекленбургским и его подданными.
Русские войска из Мекленбурга ушли. Конфликт, казалось, был исчерпан. Но прежние отношения между бывшими союзниками уже не вернулись никогда.
Англия, в которой воцарилась Ганноверская династия, создала в 1718 году «Четверной союз» – Англия, Франция, Австрия и Голландия – для противодействия возможной агрессии России, которую поддерживала Пруссия.
Это были напрасные опасения. Начиная с 1714 года Петр, как мы знаем, увлеченно прорабатывал свой Каспийский, или, если угодно, Индийский, проект, выход на просторы Азии, поскольку в «кротовой норе» Европы ему оставалось только добиться выгодного мира с Швецией. Решение этой задачи требовало теперь всего лишь настойчивости.
Юго-восточное направление давало выход неукротимой энергии Петра и обещало реализацию его юношеских мечтаний. У него были обширные планы относительно строительства не просто крепостей, но и городов по Каспию. Подчиненная русскому влиянию Персия, помимо прочего, могла стать полезной союзницей в противостоянии с Османской империей.
Забегая вперед, познакомим читателя с документом, который дает представление о масштабах петровского замысла, который мы называем Каспийским проектом. Этот документ, созданный несколькими годами позже тех событий, о которых пойдет речь, стал эпилогом этих трагических событий и в известном смысле прологом того деяния, которое можно было бы назвать Каспийский проект-2.
Поразительный сам по себе, этот документ отбрасывает смысловую тень назад и вперед, считая от того момента, когда он был написан.
В начале 1721 года, когда было ясно, что Северная война подошла к своему завершению и выгодный для России мир будет вскоре заключен, а Петр обдумывал поход во владения персидского шаха, он создал удивительный документ, дающий нам возможность представить себе его дальнейшие планы вне «кротовой норы».
Он решил пригласить на русскую службу человека, чье имя было прекрасно знакомо всей Европе.
Шотландец Джон Ло, талантливый финансист и безусловный авантюрист, прокутивший в молодости оставленное ему отцом весьма значительное состояние, оказавшийся в английской тюрьме из-за поединка, на котором он убил человека, бежавший из страны, в конце концов стал министром финансов во Франции Людовика XV. Его оценил и поддержал регент при малолетнем короле, герцог Орлеанский Филипп. Созданная им финансовая система, основанная на массовом выпуске необеспеченных бумажных денег, привела к временному оживлению экономики, спекуляциям акциями основанных Ло банка и Миссисипской компании, которая должна была осваивать французские колонии в Новом Свете. Но к 1720 году стало понятно разрушительное действие «системы Ло», ему пришлось бежать из Франции и поселиться в Венеции.
Горячим поклонником «системы Ло» оказался русский аристократ, дипломат и мыслитель Иван Андреевич Щербатов. В марте 1720 года Щербатов отправил из Лондона в Петербург перевод главного труда Ло и свое «Мнение» о важности идей французского министра для экономики России.
Мы не будем заниматься анализом идей Ло, ибо Петр, ознакомившись с ними, сделал весьма своеобразные выводы из прочитанного и решил использовать таланты Ло в той сфере, которая остро волновала его в это время.
Что это был за замысел, станет ясно из предложения, которое русский царь сделал шотландскому финансисту.
1721 г. январь
Наказ Петра I асессору Берг-коллегии Габриелю Багарету де Пресси о приглашении Д. Ло на русскую службу.
Наказ Берг– и Мануфактур-коллегии, по которому он в своей комиссии поступать имеет, буде господин Ляус склонен явитца в государстве его ц. в-ва поселиться.
1. Его ц. в-во намерен господина Ляуса княжескою честию с принадлежащими к тому преимуществы всемилостивейше пожаловать, также у его ц. в-ва римского высокие свои средства употреблять, чтоб он и князем римского государства учинен был, по которому достоинству он светлейшим князем наречен быть имеет.
2. В наилучших его ц. в-ва землях к наименьшему, з 2000 дворов вместо княжества наследственно пожалован будет, однако ж с такими кондициями, чтоб крестьяне в государственную казну подати платили, как и другие российские князя с своих вотчин платят, или оной будет за них платить, что довелось брать.
3. В таком его наследственном княжестве позволено будет ему город себе построить и оной иностранными мастеровыми и ремесленными людьми населить, також славную и крепкую крепость к своей резиденции построить и всегда к своей гвардии роту 100 человек держать[136].
Никогда и никому из иностранцев, включая фельдмаршалов, ничего подобного Петр не предлагал. Но следующий раздел открывает истинный замысел царя, ничего общего с перестройкой финансовой системы России не имеющий. Петр надеялся сделать из этого многообещающего деятеля орудие для осуществления куда более экзотической мечты.
4. Буде господин Ляус пожелает в плодовитой восточной России около Каспийского моря городы и села заложить и оные иностранными населить ради заводов и мануфактур или для земледелия оных преизрядных пустошей, то его ц. в-во под известными кондициями все оное ему уступить хочет, однако ж с таким определением, чтоб у его величества, как у государя верховная власть осталась.
То есть княжество нового владетеля предполагалось расположить в «плодовитой восточной России около Каспийского моря».
Где же можно было найти эти «плодовитые земли»?
Разумеется, не на восточном мертвом берегу Каспия, где в прибрежном песке похоронены были сотни и сотни русских солдат и где выживать могли с начала времен кочевавшие и знавшие, как выжить в этом краю, туркменские улусы.
Мысль о «плодовитых» землях на берегу Каспия появилась у Петра явно после донесений Волынского о богатых землях Шемахи и близлежащих персидских провинциях.