Соотношение регулярных пехоты и кавалерии было не совсем таким, какое запрашивал Бекович, но 1500 драгун собрать не удалось.
С пехотой тоже было непросто. Пришлось собирать солдат из разных городов. «И сего марта в 14-й день, по его великого государя указу, Правителствующий Сенат приговорили: войска регулярного отправить два полка солдацких, один из Казани, другой из Астрахани, в которых бы было по тысяче по двести человек в полку, да с Самары пятдесят, с Саратова сто, из Дмитровского сто, с Царицына сто, с Красного Яру да с Черного Яру по дватцати по пяти, и того четыреста человек, да из Азовской губернии полк, а в нем бы было тысяча двести человек, всего четыре тысячи человек…»
4 июня 1716 года Правительствующий сенат направил указ: «…в Приказ Артиллерии генерал-фельдцейхмейстеру Якову Вилимовичу Брюсу с товарищами о немедленном отправлении в Казань из Приказа Артиллерии для отряда князя Черкаского пушек, ядер, пороху и свинца».
Эти 6100 штыков и сабель с артиллерией – маленькая армия – должны были, по замыслу Петра, показать ханам, что с ними шутить не собираются, и поставить их de facto в положение если не подданных, то послушных союзников.
Но Бекович не ограничился официальной численностью своего отряда. За время пребывания на Каспии, с 1714 года начиная, он установил многочисленные связи с местными народами.
Кожин сообщил Сенату: «И потом он, князь Черкаской, взяв из Астрахани драгун шесть сот человек, казаков Яицких и Гребенских против указу, юртовских мурз и табунных голов, Терских Черкес, Хивинцов, Астраханских дворян, Бухарцов и других народов, например с три тысячи человек и болши, пошол в Хиву сухим путем…»
Это не совсем точно. Драгун в отряде Бековича в результате осталась сотня, и пошел он не сразу в Хиву, а на Гурьев, где соединился с пехотой и артиллерией. Но для нас важно сообщение, подтвержденное и другими свидетельствами, что Бекович вел с собой еще и несколько сотен иррегулярных всадников. То есть отряд его достигал до 7000 штыков и сабель при шести орудиях.
Если учесть, что только драгунскому эскадрону было придано пятьдесят вьючных лошадей, а было их во много раз больше, что для перевозки всяческого имущества (было закуплено для регулярных войск 4100 шуб, а сколько было запасной амуниции!), для ядер, свинца и пороха понадобилось немало телег и арб, равно как и конских упряжек для транспортировки орудий, и если прибавить к этому двести вьючных верблюдов, приобретенных в Астрахани, то можно себе представить, какое устрашающее впечатление производил растянувшийся на несколько километров на марше отряд Бековича.
И запас продовольствия на три года, который был определен в решениях Сената, и закупленные шубы – все это свидетельствовало, что князь Черкасский со своим многочисленным воинством отнюдь не намерен в обозримом будущем возвращаться в российские пределы.
Мы знаем, чтó содержалось в письменных наставлениях, данных Петром князю. Но не знаем, какие наставления даны были устно во время бесед и какие тайные планы были у царя и князя.
Эту грозную фундаментальность вооруженного посольства прекрасно сознавали и в Хиве, и в Бухаре.
Сознавал ее и хан Аюка.
Роль калмыцкого хана Аюки в судьбе отряда Бековича и всего предприятия фактически не рассматривалась исследователями.
Между тем роль эта была значительна и зловеща.
Сведения о настроениях и намерении хивинского хана по отношению к движущей в его владения воинской силе, именуемой посольством, противоречивы. Это объясняется тем, что свидетели владели только частью информации каждый.
Мы же можем представить себе цельную картину.
30 марта 1717 года в Астрахань из Хивы было послано письмо, которое, по свидетельству поручика Кожина, было им передано Бековичу.
Это было письмо от дворян Ивана Воронина и Алексея Святого, которых Бекович заранее послал к хану Хивы, чтобы предупредить о своем намерении явиться в его земли в качестве мирного посла русского царя.
Алексей Святой писал: «…а которыя писмы от вашего сиятелства со мною посланы к хану, и те писмы хан принял месяца марта 10 числа, и отповеди никакой не дает и нас не отпущает, не знаю ради какого умыслу медлеют».
Относительно умысла сам же Алексей Святой и объяснил далее:
«А которые послы Хивинские были в Астрахани, Ашир да Артык, и они в Хиву приехали и сказывали, что в Астрахани силы многа конницы, также и на верблюдах, хотят де итти в Хиву, и в Хиве опасаются и помышляют, что де эта не посол, хотят де обманом нам взять Хиву…»
Хан был крайне недоволен тем, что русские «строят города на чужой земле».
Хан не поверил миролюбивым декларациям, которые сопровождались комплектованием внушительного воинского кулака. По сведениям Святого и Воронина, он призвал бухарцев и каракалпаков объединиться с Хивой для отпора грядущему нападению русских войск.
То, что поход на Хиву может кончиться гибелью отряда, было понятно тем, кто сумел трезво оценить имеющуюся информацию.
5 марта союзный русским хан калмыков Аюка отправил послание флота поручику Кожину, который должен был сопровождать Бековича и затем, как мы знаем, под видом купца следовать в Индию к Великому Моголу.
Аюки хана приказ Кожину. Послали писма ваши, служилые люди едут в Хиву; нам де слышна: тамошни Бухарцы, Касак, Каракалпак, Хивинцы збираются вместе и хотят на служилых людей итьти боем; а я скать про то слышал, тама воды нет и сена нет, государевым служилым людем как бы худо не было, для того что я знал, а вам не сказал, а опосле де на меня станут пенять; изволте послать до царского величества нарошного посылщика, а я с оным посылщиком пошлю своего Калмычинина; посылщику моему словесной приказ. Посылщик мой Цухлы Зденжинин с товарищи, семь человек.
16 мая Аюка прислал в Астрахань второе письмо.
Приказ от Аюки хана.
Из Хивы приехал его посылщик до Аюки хана Етцышхен Наша, а сказывал что Бухарцы, Хивинцы, Каракалпаки, Касаки, Балаки соединились 2000 человек, и заставы стоят по местам, колодези засыпали, которым была ведомость чрез Трухменцов о походе войска, и хотят итти (к) Красным Водам; а наш де посылщик в Хиве не в чести, а об оном объявлял ханской дарага Черкес. Перевотчик Алексей Лоскутов.
Письма, направленные ханом Аюкой в Астрахань, имели очевидную цель – представить русским всю опасность затеваемого ими предприятия и тем самым не допустить похода. С этим же он намеревался отправить свою делегацию к Петру.
Но он не понимал, с кем имеет дело. Кабардинский аристократ более, чем многие аристократы русские, усвоил стиль Петра в достижении своих целей. Приняв решение, царь шел до конца. Так же повел себя и князь Черкасский. Постоянно бывая с 1714 по 1717 год на Каспии, построив несколько крепостей, он оценил открывающиеся в этом краю возможности. Как мы увидим, он, вопреки приказу Петра, не собирался отправлять в Индию поручика Кожина. Очевидно, у него были на этот счет свои планы. Он воспринимал этот край как арену своей будущей карьеры.
Было и еще одно печальное обстоятельство, которое объясняет безоглядное поведение Бековича.
Перед самым выступлением в поход его постигло тяжелейшее несчастье – погибли, утонули, его молодая жена, урожденная княжна Голицына, и две дочери. Наверняка это ужасное событие значительно обесценило для князя его собственную жизнь.
Так или иначе, ни письма Воронина и Святого, ни грозное предостережение Аюки не поколебали решимости Бековича выполнить поручение Петра, а возможно, и выйти за его пределы.
Когда Аюка понял, что письма его должного воздействия не оказали, он предпринял более радикальные действия.
Из показаний уцелевших и возвратившихся в Астрахань нескольких участников похода Бековича выяснились любопытные вещи.
Оказалось, что небольшую группу казаков во главе с дворянином Кереитовым, которых Бекович отправил в качестве послов в Хиву предупредить о своем дружелюбии, хан принял вполне приветливо. «…От него де Хивинского хана были ему Кереитову подарки, и корм ему и казаком повседневно от него хана шол неделю».
Но затем ситуация круто изменилась.
«Да от него же де господина князя Черкаского бежали с дороги от колодезя Чилдана Аюки хана Калмыки и Трухменцы, которые ехали при нем, десять человек, в том числе и вож Мангла-Кашка, и из них шесть человек возвратились с ведомостью в Калмыцкие улусы, а четыре человека, двое Калмык, Бакша, да двое Трухменцов, Девлет с товарыщи, обошед кругом обоз их, тайно пришли наперед в Хиву и явились Хивинскому хану Ширгазею. И потом его Кереитова и казаков он, Хивинский хан, велел побрать под караул, и учал собирать войско свое и, собрав, пошел против его, господина князя Черкаского, войною; а до прибытия де их Калмыцкого, Хивинского войска в собрании ничего не было».
То есть люди Аюки сообщили Шергази о враждебных намерениях князя Черкасского, провоцируя конфликт. Они могли сделать это только по приказу своего хана.
Мотивы хана Аюки понятны. Он был не заинтересован, чтобы в месте, где кочевали подвластные ему туркмены и часть калмыцких улусов, строились крепости и оперировали постоянно значительные силы русских. Он явно хотел устранить эту опасность саблями и луками хивинцев.
И ему это удалось. Без малого восьмидесятилетний Аюка, превративший калмыцкую орду в грозную боевую силу, был полезным союзником Московского государства, а затем и России, но главным для него были собственные интересы.
Позже Кожин утверждал, что передал Бековичу послание хана Аюки. Стало быть, можно сделать вывод, что хана Шергази насторожили сведения, дошедшие из Астрахани, о формировании многочисленного воинского соединения, но им еще не было принято решение о наступательных действиях. Он только призвал своих воинов и возможных союзников приготовиться – «кормить лошадей».
Но затем он получил более определенные известия о враждебных намерениях русского отряда от посланцев хана Аюки, бежавших от Бековича. И судьба вооруженного посольства была решена.