В этом месте под водой действительно обнаружили россыпи камней.
Их постоянно мучила тяжелая жара, истощались на судах запасы пресной воды.
Выходы на берег сопровождались немалыми испытаниями. «Солнцем и песком снизу и сверху жгло немилосердно; к тому же и комары привели нас всех в слабость».
Они крейсировали вдоль этих берегов полтора месяца и могли полностью оценить, что происходило с гарнизоном Красноводской крепости.
«18-го числа (августа. – Я. Г.) в 5 часов поутру снявшись с якоря, продолжали путь в параллель с восточным берегом острова Идака; больных на судне стало отчасу больше умножаться. Из моего конвоя 4 гренадера и 4 канонира лежали неподвижно, а таких, у коих распухли от цинги ноги, более 10-ти чел〈овек〉 на одном нашем судне, а морских служителей во всю кампанию больных гораздо больше было».
Они упорно старались отыскать источник пресной воды.
Ладыженский записывал в свой журнал: «Идучи обратно к берегу в двух от оного верстах, нашел два горячие колодези, из которых также ручейки протекали в долину. Вода в них так горяча, что рука терпеть не может, хотя по виду она и не кипучая. Вкусом она так солона, что, обмоча в ней руку, чувствовал трое суток на руке соль…»
Инженер-майор пытался все же понять, как можно выживать в этих местах. Обнаружив кострище, возможную стоянку туркменов, он «велел рыть вокруг онаго места ямы и, не нашед пресной воды, велел разгребать самый пепел и, вырыв яму глубиною до 5-ти фут, оказалась вода почти пресная, только несколько солодковатая; но как ее посмаковавши проглотил, то такую горечь почувствовал, что и чрез великую мочь до судна доехал, да и до самого вечера оную горечь чувствовал. Итак, надежда наша скоро в ничто обратилась».
За полтора месяца крейсирования вдоль восточного берега в районе Красных Вод экипажи экспедиционных судов пришли в катастрофическое состояние.
Подлекарь Аршинов по команде морскому командиру представлял письменно, что как морские, так и сухопутные служители, одержимые цинготною болезнью, сказываются больными уже тогда, как им ходить не можно будет, отчего и в пользовании их успеха быть не может. Кап〈итан〉 Морской, дав мне о сем знать, согласился со мною всю команду пересмотреть и по осмотре нашем с подлекарем явилось из моего конвоя на С.-Павле с толмачом 12 чел〈овек〉, у коих уже и ноги распухли, сверх прочих больных, которые уже и с места не трогались, а на галиоте С.-Петре 9 человек морских на обоих судах гораздо больше было, так что всех больных морских и сухопутных было 60 чел〈овек〉, кроме кап〈итана〉 Морского и меня, ибо я и сам уже более недели в ногах лом чувствовал и в деснах боль. На судне нашем было всех чинов до 80-ти чел〈овек〉, а больных большая из того половина 〈…〉.
20-го числа стояли на якоре на прежнем месте. Капитан над портом призвал меня в совет и представил со всеми своими обер– и унтер-офицерами, которые на галиоте С.-Павле все до одного были одержимы цинготною болезнью, а офицеры насилу и ходить могли, что за умножившимися болезнями, а к тому же и за недостатком пресной воды он далее опись продолжать не может и, по мнению его, надлежит заехать в ближайший от нашего пути в Астрахань Персидский порт, где, по знанию его тамошних мест, воздух здоровее прочих Персидских городов и, взяв потребное число бочек пресной воды, следовать в Астрахань.
Результатом экспедиции было подробное исследование значительного участка восточного берега, констатация враждебности воинственных туркменских кочевий и полная невозможность возобновить на берегу Красноводского залива укрепленное поселение.
Если за полтора месяца болезни уложили бо`льшую часть экипажей судов, притом что в море жара переносится легче и воздух чище, то легко себе представить, каково было офицерам и солдатам Красноводского гарнизона.
Перед тем как окончательно отплыть от Красных Вод, Ладыженский и «морской капитан» распорядились соорудить монумент неизвестного нам вида – скорее всего, из оставшихся от крепости камней – и на одном из них выбили надпись: «В пустыне дикой вас, братья, мы нашли и тихой молитвою ваш прах почли».
Они-то прекрасно поняли, что` пришлось перенести их братьям, покоящимся под тяжестью сырого от близости воды песка.
Практический вывод Ладыженского был категоричен: «Что же касается до удобности к поселению людей или к заложению крепости, то за неимением по берегам оного залива пресной воды, а паче за весьма нездоровым воздухом за наихудшее на всем восточном берегу Каспийского моря место почитать должно, ибо в оном заливе почти целый месяц ни одной птицы по берегам не видно было, а только люди день ото дня в слабость приходили, так что за великою одышкою напоследок и на берег съехать было не с кем».
Любимца Петра, гвардии капитана князя Александра Бековича-Черкасского, подобные соображения не остановили. Он выполнял предписания своего государя. Любой ценой.
Это был, быть может, самый жестокий и характерный эксперимент из тех, которые производили Петр и его сподвижники над своими солдатами.
А через полторы сотни лет, в 1869 году, на берег Красноводского залива высадился отряд полковника Столетова. Начиналось системное завоевание Средней Азии.
Была поставлена сильная крепость – уже не на косе, а на берегу – и основан город Красноводск. Вскоре были сооружены мощные опреснители. И это решило многие проблемы.
На месте исчезнувшей крепости, над братской могилой петровских солдат и офицеров, был поставлен монумент (к сожалению, неизвестного нам облика) с надписью: «Красноводский отряд сподвижникам Петра I»[138].
Лирическое отступление. Когда я плыл на катере «Алмаз» на остров Кизыл-Су, я уже представлял себе, что` меня там ждет.
О том, что на острове есть могила петровских солдат, мне рассказал ответственный секретарь красноводской газеты «Знамя труда» Анатолий Васильевич Ленский.
Приветливые и милые молодые женщины в Красноводском краеведческом музее рассказали историю сохранения и реставрации памятника на могиле. Правда, тот памятник, который мне предстояло увидеть, наверняка сильно отличался от своего предка XVIII века. Он вообще обречен был на разрушение, если бы в середине тридцатых годов XX века рыбаки моторной станции, стоявшей на косе Кизыл-Су, не обратили внимания на руины монумента и не восстановили его как умели.
Катер «Алмаз» ходит на остров раз в сутки – туда и обратно.
Жители поселка плавают в Красноводск по делам, на работу, в магазины. Своя жизнь…
В этот раз плыли из города в поселок главным образом женщины и девушки-туркменки в ярких платьях и платках, которые казались еще ярче от солнца.
Было и несколько русских мужчин. Тридцатилетний Женя живет на острове. Служил в армии, в Сибири, вернулся на Кизыл-Су, на родину.
«Алмаз» подошел к деревянному причалу. Как и у берегов материка, вода была молочно-зеленая. В заливе и тем более в открытом море она поражает своей холодной зеленоватой прозрачностью.
Катер встречала целая толпа – веселые, смуглые, перемазанные ребятишки, пестрые женщины. Мужчины сидели на краю какого-то деревянного помоста – русские и туркмены. Все курили, спокойные, безмятежные.
Женя повел меня к могиле. Ноги утопали по щиколотку в песке с изрядной примесью битого стекла. Мы старались идти по остаткам деревянных тротуаров.
Прошли около километра. Миновали поселок. Вышли на пустырь.
Кругом песок, перемежающийся крупными песчаными же кочками, на каждой из которых сидел, распластавшись, жесткий блеклый куст. Неуютная картина.
Несколько крестов в изголовьях низких песчаных холмиков – русское кладбище.
Невдалеке кроны деревьев, которых во времена Бековича и Ладыженского здесь не росло. Там – мусульманское кладбище.
За крестами – выкрашенный серебряной краской обелиск-пирамида, как на условных солдатских могилах в Центральной России.
На усеченной вершине пирамиды – металлический шар. На шаре стоит крест. Таким монумент стал в 1934 году.
Спасибо рыбакам.
Было тихо. Только песок слабо шуршал сам собой…
Помню, что я испытал странное и гнетущее чувство от сознания, что здесь, под ногами, под этой песчаной толщей лежат кости сотен русских солдат.
Каково им здесь было – поверстанным в рекруты на Псковщине, Рязанщине, Тамбовщине и заброшенным неумолимой волей в этот страшный край. Каково им было день за днем, больше года наблюдать восход яростного солнца: с одной стороны бескрайнее чужое зеленое море, с другой – горизонт закрывает угрожающий черно-желтый хребет Кубалач. (Впрочем, они не знали его названия.)
Жара, знойный ветер из пустыни летом, холодный, сырой, хлещущий ветер с моря зимой. И хоронить, хоронить, хоронить своих товарищей в этом песке, по которому то и дело ползают длинные, смертельно ядовитые змеи.
Вот он – ад.
Удивительное дело, прошло сорок лет, но я часто вижу эти картины – ярко-желтый, ощутимо горячий песок уходящей в море косы, бухту с молочно-зеленой водой у берега, отгороженную от мира угрюмым черно-коричневым хребтом, за которым угадывается такая же бескрайняя, как и море, пустыня.
Тогда, стоя у могилы петровских солдат, я сказал себе, что должен написать роман о судьбе гарнизона Красноводской крепости, оживить этих людей. Не получилось и вряд ли получится. Хотя время от времени вспоминаю этот замысел – роман «Гарнизон». Ну, так хоть эта глава…
Неизвестно, насколько тщательно Петр изучил причины тяжелой неудачи Каспийского проекта 1714–1717 годов.
На последнем этапе, в 1716 и 1717 годах, его мысли помимо войны и сложных отношений с европейскими государствами занимало «дело» Алексея, которое в 1717-м и первой половине 1718 года держало его в особом напряжении. Быть может, поэтому он не вмешивался сам в ход событий и легко, на первый взгляд, закрыл проект.
Но только на первый взгляд. Исключив для себя правый берег, он сосредоточился на левом – западном. Тем более что «проблемы Алексея», по видимости, уже не существовало. А последствия невозможно было оценить сразу.