Но в ночь с 15 на 16 ноября произошло, казалось, непредвиденное. Под покровом непогоды и темноты к Калужской воротной башне подрысили около 500 верхоконных рязанцев – дворян и детей боярских во главе с Ляпуновым и Сумбуловым. Некоторое время между стражей ворот и рязанцами шли переговоры. Затем стража раскрыла ворота и пропустила рязанцев в город. Ляпунов привёл часть своих сторонников к Шуйскому с повинной. Рязанцы оставили повстанческий лагерь, ибо их интересы разошлись с интересами служилых людей и казаков Болотникова. В том и явлен феномен Гражданской войны. Ибо здесь, казалось бы, явное предательство зачастую таковым и не являлось в силу порой неосмысленного суперэтнического единства, в силу подлинного или показного раскаяния, вызванного участием в войне на той или иной стороне. Нельзя не учитывать в этой ситуации и социальных мотивов, хотя и в войске Болотникова – Пашкова оставалось ещё немало дворян и детей боярских. Посольство москвичей, побывавшее в Коломенском в ходе переговоров, породило великие сомнения у рязанских служилых людей и стрельцов из отряда Ляпунова и Сумбулова. Многие из них действительно усомнились в том, что законный царь Димитрий спасся в ходе переворота 17 мая! Какой тогда был им смысл оставаться в лагере повстанцев? Так или иначе, но замыслы вождей повстанческого войска были спутаны.
Утром 16 ноября в Воскресенье во время литургии на московских звонницах вдруг ударили в набат. Вооружённые москвичи бросились к своим заставам. Часть их стала стекаться к Кремлю. Затем ударили пушки. Начался приступ. В тот же день утром Пашков и Болотников попытались пробиться к Серпуховским воротам. Казаки смогли смять сторожевое охранение «гуляй-города» у ворот, но, попав под огонь пушек и пищалей, откатились назад.
Лёгким снежным покровом припорошило окоченевшую от первых морозцев землю. Инеем убрало леса и перелески. Солнце чуть пробивалось сквозь морозную дымку. На следующий день, 17 ноября, за час до полудня в стылом прозрачном воздухе раздались первые орудийные залпы и разбудили дремлющие в снежной дымке окрестности южнее и восточнее Москвы. Построились, двинулись, зарысили колонны верхоконных и пеших хорошо вооружённых, бряцавших доспехами людей. Призывы и приказы воевод, ругань, а порой острое слово и смех, ржание лошадей, топот копыт будили аэру. Воинские отряды сопровождали сотни возов, десятки пушек и пищалей, поставленных на лафеты, скрипевшие и стучавшие колёсами. И весь этот гомон и шум, сопровождаемые учащаемся громом орудий, огласили ближайшее Подмосковье. А тихая Москва, казалось, настороженно и тонко дремала под первым снежным покровом. Но и здесь на перекрёстках улиц и у торговых рядов люди собирались в небольшие группы и негромко, с тревогой обсуждали то, что творится у стен столицы. К заставам, стенам и башням вновь спешно стекались защитники города.
Болотников и Пашков вновь вывели свои отряды из Коломенского. Встречь им вышла почти вся рать Шуйского. Противники сошлись севернее Коломенского у правого берега Москвы-реки. Ударили орудия, их сменили дружные ружейные залпы. Тем временем один из отрядов повстанческого войска перешёл Москву-реку по льду близ Симоновской слободы. Симонов монастырь с его пушками и стрелецкой стражей был на стороне Шуйского. Когда повстанцы попытались прорваться вдоль Москвы-реки к Яузским воротам, со стен монастыря ударила артиллерия и накрыла повстанцев ядрами и дробом. Те откатились назад, потеряв около ста человек убитыми и ранеными. Между тем полки Шуйского потеснили повстанцев на правом берегу реки. Повстанцы отступили в Коломенское и приготовились к обороне.
26 ноября Истома Пашков попытался прорваться в Москву вдоль Яузы со стороны Рогожской слободы и деревни Карачарово. Впереди повстанческого войска шёл отряд Кохановского числом более 200 человек. Если бы этому отряду удалось переправиться через Яузу, повстанческое войско перерезало бы дорогу на Ярославль и заняло большое и богатое Красное село.
Но тут к Карачарову подступили московские воеводы, которые прекрасно понимали, чего хотят добиться Пашков и его сподвижники. Они заняли левобережье Яузы и препятствовали повстанцам переправиться через реку. Жестокий бой развернулся в самой деревне на подступах к слободе. Сначала в бой пошло огнестрельное оружие и здесь важную роль играли стрельцы и пищальники. Но затем, когда повстанцы устремились к переправе, бой стал рукопашным. Скопин-Шуйский вовремя сделал вылазку и занял правый берег Яузы, предупредив прорыв повстанцев на правобережье. Московские воеводы получили подкрепление и потеснили людей Пашкова. Но те неоднократно отбрасывали московских воевод и переходили в рукопашную схватку. Сражение продолжалось до вечера и с наступлением темноты прекратилось. Отряды Пашкова отступили, сохранив боеспособность. После ожесточённого сражения в плену у воевод Шуйского оказалось лишь немногом менее 100 израненных бойцов противника.
На следующий день главные силы московского войска во главе с Мстиславским и Воротынским вышли к Коломенскому и построилось в боевые порядки. Навстречу им из Коломенского двинулись отряды Болотникова. Схватка было началась, но поскольку быстро стемнело, противники оставили поле боя.
Решительное сражение под Москвой развернулось 30 ноября. На день раньше к Шуйскому на помощь подошли отряды из Можайска, и он бросил значительные силы на Коломенское. Одновременно его войска подступили к укреплённому табору в Заборье и взяли его в клещи. Начались жестокие бои за «гуляй-городок» у Серпуховских ворот. Воеводы Шуйского стянули туда все лучшие и боеспособные войска. Но и казаки уже давно соорудили укрепления из сцепленных саней, возов, брёвен и кольев. Центр противостояния в сражении за Москву переместился к Заборью. Люди противостоящих сторон были предельно напряжены. Казалось, что в морозном, зимнем, белёсом небе и в воздухе висит что-то гнетущее, тяжёлое, то, что должно было скатиться с невидимой небесной высоты в ту или в другую сторону и раздавить то или иное войско. Началось решающее противостояние. Это особенно хорошо чувствовали в повстанческом лагере.
Ранним утром 2 декабря Болотников послал Истому Пашкова с его отрядами на помощь Заборью. Сам же остался отбиваться от московских воевод в Коломенском.
Пашков с отрядом более 400 сподвижников из Епифани обошёл «гуляй-городок» правее версты на две и сделал вид, что хочет нанести удар «в спину» или «в плечо» московского войска. Московские воеводы приготовились было отражать напуск конницы Пашкова, но тот дал знать, что прекращает боевые действия и переходит на сторону Шуйского. Мстиславский, Воротынский и Скопин-Шуйский вздохнули с облегчением и перекрестились. Ещё бы – один из виднейших и противников Шуйского прекращал борьбу!
В составе отряда Пашкова, перешедшего на сторону противника, были и дворяне, и дети боярские, и городовые казаки, и стрельцы из Епифани и её округи. Остальные повстанцы из отряда Истомы, численностью до двух тысяч человек, решили продолжать сопротивление. Они частично откатились к Коломенскому, частично были рассеяны и взяты в плен. Кто-то прорвался к Заборью.
Что руководило Пашковым? Истома был один из самых последовательных предводителей повстанцев? Несомненно, причиной его перехода на сторону Шуйского стали доводы московского посольства в Коломенском, касавшиеся подлинности спасенного царя Димитрия. Но, вероятно, переход Пашкова под знамёна Шуйского вызван и серьёзными разногласиями с Болотниковым, а также и соперничеством с ним. Это был очередной феномен Смуты.
Московские воеводы громили войска Болотникова, окружив их в Коломенском. А казачьи атаманы в Заборье собрались на совет. Первым взял слово Беззубцев:
– Браты-атаманы, еж ли у веси сей не сдюжим, то не видать нам Москвы, как своих ушей. Молвите казакам, штоб насмерть стояли за государя нашего Димитрия.
Беззубцев замолчал и внимательным взглядом обвёл молчавших атаманов.
Тут Юрлов, сняв шапку, шитую из волчьего меха, и утерев чело, негромко произнёс:
– Верно молвишь, Юрги, толико внемли моему совету. Выведи часть верхоконных казаков из гуляй-городка. Пусть бой ведут с пищалей да мушкетов, но с коней не сходят. Оные на собя часть ворога отвлекут и с плеча гуляй-городку помочь подадут. Глядишь, воеводы Шуйского разом на наш казачий табор не навалятся.
– Тако и сделаю, – отвечал Беззубцев, кивая.
Остальные атаманы также согласно закивали головами. Ещё за час до боя, Беззубцев вывел часть казаков из гуляй-городка. Воеводой в укреплённом таборе он оставил своего сына Дмитрия и половину казачьего войска. Рядом с Беззубцевым неотлучно верхом был и Юрлов.
Три дня в самом начале декабря громыхала канонада близ южных окраин Москвы у Скородома. Тяжёлые пушки били зажигательными снарядами по укреплённому казачьему стану в Заборье. Казаки ж упорно сопротивлялись, порой, удачно отстреливаясь, из затинных пищалей. Огонь зажигательных снарядов, который схватывал укрепления и избы, тушили водой из колодцев. Благо воды хватало. Огненные ядра часто забрасывали и тушили сырыми яловичными шкурами. Тем временем с запада Заборье осадили отряды смоленского ополчения. Смоляне разбили свой стан близ Новодевичьего монастыря у впадения реки Сетуни в Москву. Следом князья Михаил Шуйский и Михаил Скопин во главе своих отрядов заняли Данилов монастырь и блокировали Заборье с востока.
Ещё на пути к столице к смоленскому ополчению присоединились дворяне и дети боярские из Белой, Вязьмы и Дорогобужа. Но общая численность отряда не превышала полторы тысячи копий и сабель. Их встретил соединённый отряд князей Михаила Шуйского и Михаила Скопина, который был в три раза больше. Однако, главный удар московские воеводы решили нанести с запада. Князья Иван Шуйский, Иван Голицын и воевода Михаил Шеин собрали ударный сторожевой отряд – «эртаул», который возглавил известный смоленский дворянин Воин Дивов. С ним во главе сотен «в дело» были посланы дворянские головы: «Матфей Романов сын Уваров, да Дмитрей Полуехтов, да Павел Головачёв». Вероятно, «в эртауле» насчитывалось от 600 до 800 самых боеспособных воинов.