Слуга не без труда водрузил на стол медный самовар и поставил наверх заварочный чайник с пейзанками на боку. Разлил чай. Расставил вазочки с малиновым вареньем.
Аромат крепкого чая смешался с запахом малины и горящих углей.
— Я не знаю, как вас благодарить, Ваше Императорское Высочество! — сказал Ростовцев. — Вы спасли мне жизнь.
— Ещё не совсем, — сказал Саша. — Будьте осторожнее. Не простудитесь. И не я один. Я бы ничего не сделал без моей команды.
— Николай Иванович говорит, что пенициллин придумали вы.
— Да, идея моя, — кивнул Саша. — А отблагодарить меня просто. Яков Иванович, вы, когда собираетесь вернуться к работе в Редакционных комиссиях?
— Когда Николай Иванович позволит, но, видимо, уже после Рождества.
Да, до Рождества осталась неделя. Саша мысленно упрекнул себя за то, что не поставил производство стеклянных ёлочных шаров. Рождественские открытки от Крамского были готовы. Производство конфетти, серпантина, хлопушек и китайских фонариков начали ещё с начала декабря. И Солдатенков подключился в Москве. Так что Саша ожидал неплохой доход, несмотря на «банковый» кризис.
— Нужно отстоять там несколько положений, — сказал Саша. — Во-первых, крестьяне должны получить всю землю, которой пользовались до реформы. Никаких отрезков и отселения на худшие участки!
— Я тоже за это, — сказал Яков Иванович и отпил чаю. — Но отстоять будет трудно.
— Что поделаешь! Второе: свободный выход из общины с землёй. Просто по заявлению. Устному! Они же неграмотны все.
— Будет большое сопротивление. И мало поддержки. Большинство за сохранение общины.
— Я не обещал, что будет легко, — сказал Саша. — Пенициллин — это тоже непросто. В медицине большинство за миазмы. И значительная часть — за гомеопатию.
Ростовцев усмехнулся.
— Третье, — продолжил Саша, — отмена выкупных платежей за крестьянские избы и землю, на которой они стоят.
Генерал только вздохнул.
— У них совесть есть? — вопросил Саша. — Крепостников я имею в виду. «Плантаторов», как пишет Герцен. Разве они эти избы строили?
— Не обещаю, — сказал Ростовцев.
— Мне дело нужно, а не обещания. Четвёртое: никаких переходных состояний. Свобода — так свобода!
— Проект Унковского, — заметил Ростовцев. — И он больше не Предводитель дворянства.
— К моему большому сожалению. Он умный человек. Хотя не всегда реалистичный.
— Всегда не реалистичный, — возразил Ростовцев.
— В его проекте помещики должны были сразу получить выкуп. Я понимаю, что так не получится. Но наличие долга перед бывшим барином и обязанность работать на барщине — разные вещи. Так что я реалистичнее. И пятое: возможность для крестьян свободно отказаться от надела и вообще ничего не платить.
— Расплодим нищих, — поморщился Ростовцев.
— В промышленности нужны рабочие руки. Да и в сельском хозяйстве. На помещичьих землях должен будет кто-то работать. И наконец, нужен закон о свободной купле-продаже земли без ограничений по признакам происхождения, сословия, веры, пола и национальности.
— Это уже из вашей конституции, — заметил генерал.
— Читали?
— Конечно, — не стал отпираться Яков Иванович. — Дело в том, что выкупные платежи рассчитываются не из стоимости земли, а из финансовых потерь помещиков от крестьянской эмансипации. И при расчёте исходят из того оброка, которые недополучит землевладелец.
— Именно, — кивнул Саша. — Крестьянам насильственно собираются продать землю по завышенной цене.
— Если пустить земли в свободный оборот, крестьяне просто будут отказываться от наделов и покупать землю дешевле.
— Не все, — возразил Саша. — Только самые активные. Что, думаю, очень оживит экономику. По оптимистическим оценкам. Но кто-то обязательно захочет оставить свой привычный надел рядом с наследственной избой. А не ехать к черту на кулички поднимать целину. А кто-то просто не сообразит. Я бы даже бесплатно раздавал земли в неосвоенных губерниях.
— Похоже жизнь мне дорого обойдётся, — заметил Ростовцев, наливая чай.
— Дёшево, — возразил Саша. — Учитывая, что она бесценна.
— Последнее слово всё равно за государем, — сказал Ростовцев.
— Конечно, — кивнул Саша. — Но папа́… поддаётся влиянию. И будет хорошо, если это влияние будет исходить от человека не только для него авторитетного, но и с разумными взглядами на предмет обсуждения.
— Вы ничего не просите для себя? — спросил Ростовцев.
— Я прошу именно для себя. Поскольку надеюсь, что мы грешные (я имею в виду династию Романовых) будем у власти несколько дольше, чем я вижу в будущем, если не будем создавать лишнего социального напряжения и оснований для недовольства.
— Дворянство будет недовольно, — возразил Ростовцев.
— Консервативное дворянство, — уточнил Саша. — Но это не те люди, которые делают революции. Недовольство радикальной молодёжи гораздо опаснее. Даже если истинная причина этого недовольства не жалость к несчастным поселянам, а потеря доходов с не самых обширных имений.
— Потеря доходов… — усмехнулся Яков Иванович.
— Этого всё равно не избежать. Но у них хотя бы не будет морального оправдания. А занятия я для них найду.
— Постараюсь помочь, — пообещал Ростовцев. — Что смогу.
Мундиры были готовы к Рождественским балам. Саша решил убить на портных понедельник 21 декабря. Тютчева взялась сопровождать.
Когда они подъехали к мастерской Каплуна, уже стемнело, фонарщик переносил лестницу вдоль улицы и зажигал фонари один за другим, и снег вокруг вспыхивал вместе с ними.
Хозяин встретил с распростертыми объятиями.
— Ваше Императорское Высочество! Как я счастлив снова видеть вас в моей скромной мастерской.
С последнего Сашиного визита мастерская успела стать менее скромной. Собственно, добавилась пара гамбсовских стульев и трюмо. Последнее поскромнее, чем у Норденштрема, но вполне приличное.
Каплун помог облачиться в мундир и даже собственноручно застегнул пуговицы. Отошёл на пару шагов и поцокал языком, изображая восхищение.
Саша посмотрел на себя в зеркало и в общем остался доволен. Хотя не исключал, что для оценки качества изделия ему не хватает компетентности и он чего-то не видит.
Тютчева попросила его повернуться. Потом ещё раз.
— Ну-у… — проговорила она.
Из чего Саша сделал вывод, что Анне Фёдоровне тоже не хватает компетентности.
— Если что-то не так — говорите, — улыбнулся портной. — Тут же всё поправим!
Тютчева поставила локоть на колено и оперла на руку подбородок. Посмотрела внимательно ещё раз.
— Кажется у Норденштрема всё-таки шикарнее, — наконец, выдала она.
— Потому что вы знаете, что я не Норденштрем, — объяснил Каплун. — Тот, кто не знает, никогда не отличит.
— Да, вроде нормально, — сказал Саша.
— Не нормально, Ваше Высочество! — воскликнул Каплун. — А в высшей степени великолепно! Я не могу представить себе принцессу, которая бы осталась равнодушной. А о герцогинях и говорить нечего!
— Тут фрейлина высочайшего двора присутствует, — заметил Саша и обернулся к Тютчевой.
— Ладно, — сказала она. — Явных недостатков я не вижу. По крайней мере, по фигуре.
— Берём, — обрадовался Саша, уже начавший жалеть о потере времени.
И расплатился.
Абрам Енохович упаковал обнову, вручил Митьке, отодвинул лакея в сторону, собственноручно помог гостю надеть ментик и проводил до экипажа.
Вывеска над подвальчиком цехового мастера Степана Доронина была украшена разноцветными склянками со свечками внутри и припорошенными снегом еловыми ветками.
Портной встретил не менее обходительно, чем конкурент.
Синий гусарский мундир смотрелся вполне прилично, но Степан заметил некий недостаток, вонзил булавку, прищипнув ткань на рукаве, снял с Саши обнову и пошёл исправлять никому незаметный огрех. Вернулся минут через пятнадцать и доложил, что теперь всё в лучшем виде. Саша остался доволен, хотя скорее дизайном (который был, как известно, от папа́), чем исполнением. Но и к последнему не было осмысленных претензий.
И Тютчева их тоже не нашла.
Накануне Рождества в гости пришёл Никса.
— Саш, у меня для тебя подарок, — сказал он.
И выложил на стол толстый том на английском языке.
«Чарльз Дарвин. Происхождение видов путём естественного отбора», — гласило название.
— Мне Мадам Мишель дала почитать, — объяснил брат. — А ей прислал один из учеников Жоржа Кювье. В прошлом месяце вышел в Лондоне. Помнишь, ты мне о нём рассказывал полтора года назад?
— Ещё бы! — улыбнулся Саша. — Историческая книга.
— Даже название совпадает. Правда чуть длиннее.
— А с чего бы ему не совпадать?
— Всё никак привыкнуть не могу, — признался Никса.
— Ты сказал Елене Павловне, что слышал от меня об этой книге?
— Да, не сдержался.
— И она?
— Даже не очень удивилась. Все же знают, что ты ясновидящий.
— Прочитал?
— Частично. У меня не так хорошо с английским, как у тебя. Можешь прочитать? Потом мне перескажешь.
— Я в общем знаю содержание. Но ладно. Освежу в памяти. Надо же собрать аргументы на случай, если его начнут запрещать.
— Не если, а когда, — усмехнулся Никса. — Автор спорит с Библией.
— Понимаю. Неприятно считать своим предком обезьяну.
— Обезьяну? Он говорит только, что анатомия человека похожа на анатомию других животных. Похожий набор костей в руке человека, крыле летучей мыши и плавнике дельфина.
— Да-а? Может быть, ты не заметил?
— Может, — сказал Никса. — Но там и без обезьяны довольно. Он пишет, что все растения и животные произошли от одного общего прототипа. Если бы только обезьяны! Получается, что мы родственники берёзы под окном.
— Более того! — усмехнулся Саша. — И бактерий тоже.
— И получается, — продолжил Никса, — что виды животных сотворил не Бог, а условия жизни. Точнее естественный отбор.
— Почему бы Творению не осуществляться в этом мире с помощью эволюции? — поинтересовался Саша.