Боярин очень боялся сурового наказания государя. Если в Литве и Польше участие знати в избрании на трон монарха считалось само собой разумеющимся – законным и необходимым! – и ни коим образом не рассматривалось как государственная измена, то в Русском государстве все было с точностью наоборот. Князья и бояре, высказавшиеся в момент болезни царя не за царевича Дмитрия, а за его династического соперника Владимира Старицкого, знали, что от выжившего царя их ожидает неминуемая кара…
Судебное разбирательство по делу беглеца-боярина Семена Ростовского выявило многих заговорщиков, имена которых были неизвестны царю. Многие знатные бояре и князья, оказавшиеся в тени «мятежа у постели царя», были скомпрометированы розыском Семена Ростовского, вскрылись невидимые доселе связи и нити масштабного заговора против царя и его семейства, в первую очередь против партии Захарьиных. Кроме многочисленной родни Ефросиньи и Владимира Старицких, из старомосковского рода Патрикеевых, князей Щенятевых, Курлятевых, Куракиных, выяснилась неприглядная роль князей Турунтая-Пронского, Немого-Оболенского, Репнина и даже бояр-воевод Серебряного, Микулинского, а также многих других князей и дворян, членов Государевого двора. Большинство заговорщиков сплачивала ненависть к партии Захарьиных, решимость не допустить их прихода к власти…
Боярский суд – по делу Семена Ростовского – с ведома царя Ивана и митрополита Макария вел дело весьма осмотрительно и осторожно. Судьи по тайному распоряжению царя намеренно закрывали глаза на многие боярские преступления, не придавали значения выбитым из Ростовского показаниям насчет преступных связей Ефросиньи Старицкой со многими и многими знатными вельможами, которым царь доверял, как самому себе. Нарочно главными сообщниками князя Ростовского в Москве были объявлены только княжьи холопы.
В письменном наказе послу, отправленному царем в Литву, говорилось: «Если станут спрашивать о деле князя Семена Ростовского, то говорить: пожаловал его государь боярством для Отечества, а сам он недороден, в разуме прост и на службу не годится. Однако захотел, чтоб государь пожаловал его наравне с дородными. Государь его так не жаловал, а он, рассердившись по малоумству, начал со многими всякими иноземцами говорить непригожие речи про государя и про землю, чтобы государю досадить. Государь вины его сыскал, что он государя с многими землями ссорил, и за то велел его казнить. А станут говорить: с князем Семеном хотели отъехать многие бояре и дворяне? Отвечать: к такому дураку добрый кто пристанет? С ним хотели отъехать только родственники его, такие же дураки…»
Выяснилось, что в беседах с литовским послом и его помощниками боярин Ростовский почем зря поносил партию Захарьиных. Если бы Никита и Данила Романовичи не оплошали на Белозерском богомолье, оказавшись повинными в «случайном» утоплении своего племянника-царевича Дмитрия, которому они первыми из бояр присягнули на верность, они имели бы все основания настаивать на казни беглеца изменника Семена Ростовского. Наверняка, вместе с боярином на скамью подсудимых пошли бы князья Старицкие и многие их сообщники… Только учинить суд над своими противниками из соперничавших боярских партий, изгнать из Думы многих своих противников Захарьиным было уже не под силу – они справедливо лишились кредита доверия у царя после трагической промашки на Белозерском богомолье.
3. Прощение изменников
Суд все же приговорил боярина Ростовского к публичной позорной казни на Красной площади – на Лобном месте. В ночь перед казнью поседевшего, белого, как лунь боярина, боярина доставили к царю для беседы с глазу на глаз.
– Скажи то, что от суда утаил, Семен… – Иван устремил на боярина испепеляюще-насмешливый взор. – Скажешь мне на ухо – и казни позорной и лютой избежишь… Кого еще знаешь из главных заговорщиков?..
– Господи, господи, господи… – затараторил боярин. – …О чем ты спрашиваешь, царь? Не пойму… Ничего не знаю – не ведаю ни сном, ни духом… Я все, что знал, сказал…
– …На ухо говори мне, Семен, и жить останешься… Завтра выведут тебя на площадь – и ничего тебе за слово правды не будет… Доверься мне… Будет объявлено, что по ходатайству митрополита Макария царь твою казнь заменил заточением – тюрьмой в северной земле…
– Тюрьмой?..
– Да, тюрьмой… Тебя помилуют и отправят на Белоозеро… Конечно, всю твою вооруженную свиту распустят… Но ведь жизнь твоя сохранена будет – понимаешь хоть это, Семен?.. Или ты и вправду дурак – дураком, за которого выдавал себя судьям на суде?..
– Ни за кого я себя не выдавал… – Ростовский сокрушенно качнул головой и выдохнул. – Действительно, все это от моего собственного малоумия – и участие в заговоре, и поддержка Старицких… Откуда мне было знать, что царь Иван Васильевич выздоровеет и всех нас, грешных еще переживет… Княгиня Ефросинья меня лично склонила в свою сторону двумя козырями… Во-первых, говорит, в жилах сына Владимира и малолетнего царевича Дмитрия течет одна кровь их праотцев великий Дмитрия Донского и Ивана Великого… Только шестимесячному царевичу нужно еще лет шестнадцать, чтобы войти в разум князя-воеводы Владимира Старицкого…
– А во-вторых?
А во-вторых, Ефросинья говорила нам всем на тайных встречах – царь Иван сам выделил ее сына Владимира в казанском походе, самыми знатными дарами отметил среди всех воевод и князей… Что после этого скажешь?.. Сам видел, как ты, царь Иван Васильевич уважил на знатном пире после Казани своего любимого двоюродного брата Владимира… В любом случае династический соперник у царевича Дмитрия в лице князя-воеводы Владимира Старицкого был достойный из достойнейших… А малоумство мое только в одном – не мог додуматься, что мой любимый царь, что при смерти лежал, способен вдруг выздороветь… Если б знал, моментом присягнул бы царевичу – и к Старицкой ни одной ногой, ни одним копытом…
– Вот это и есть скудоумие боярское, что готов ты был, Семен, посягнуть на законного природного престолонаследника, учинить беззаконие на троне в пользу двоюродного брата моего при живом еще царевиче и больном государе… – Иван поморщился и возвысил голос. – Только твое скудоумие меня уже мало интересует – все это в прошлом, а враги и недруги в настоящем… Говори, кто еще принимал участие в заговоре? – Иван ласково погладил боярина по голове. – Отвечай, не бойся… Я даже готов дать тебе слово царское, что не только ты избежишь позорной лютой казни, но и названные тобой люди не будут наказаны… Понимаешь – никто не будет наказан…. Разумеется, до поры, до времени – до нового преступления… После которого уже нельзя будет прощать… Или ты не веришь слову царскому, Семен?..
– Верю, царь…
– Так в чем же дело?.. Или изменникам сочувствуешь больше, чем своему царю милосердному?.. Собачьего нрава не изменишь, впрочем настоящие верные псы своего хозяина не кусают… А предатели, словно ждали удобного случая, чтобы укусить… Вот и ты, Семен, укусил своего царя, как бешенная собака… А царь даже к бешенной собаке милостив оказался – казнить не желает… Только требует от тебя… Нет, просит тебя, боярин, быть правдивым перед твоим законным природным царем русским… Ведь ты же русский православный князь… Так оставайся же князем, а не…
Боярин заплакал, плечи его затряслись… Размазывая слезы по щекам, Ростовский жалостно пискнул:
– Не хочу грех на душу брать даже перед казнью… Уверен точно, наверняка, что еще двое принимали участие в заговоре… Насчет третьего до конца не уверен… Только тем двум я слово дал, что никогда никому не выдам…
– Поплачь, Семен, поплачь… Ты не предатель, если царя известишь об измене, о которой он сам не догадывался… Утаишь – стыдно и совестно будет, что царя своего не предупредил, новые измены и преступления измены множа… Сам знаешь, раз русским уродился, что стыд-то на Руси Святой гораздо сильнее страха смерти… А совесть – вещь такая, что душу оскверненную изменой изъесть может… Совесть на Руси Святой больше жизни иногда, нет… Всегда, брат, всегда, стоит больше жизни совесть, пока душа в телесной оболочке теплится…
– Знаю, царь… Знаю… Вот и боюсь назвать имена близких тебе людей, ибо также уверен, что твое знание великой скорбью обернется… Ефросинья Старицкая могла бы подтвердить об их участии в заговоре – только не скажет, хоть на огне ее пытай… А скорбью великой сердце ты опалишь себе – жить не захочется, когда самые близкие друзья и соратники предают.
– Не причитай, князь…
– Сейчас, сейчас… Только с мыслями соберусь…
– Собирайся…
– Сейчас, царь, сейчас…
– Ну…
– Ты им веришь, как себе, а они…
– Говори мне на ухо – кто они?..
Ростовский наклонился к царю и прошелестел еле слышно одними губами:
– Иерей Сильвестр и Алексей Адашев – твои ближайшие советники… Которым ты доверяешь, как самому себе.
– Врешь, собака… Ой, ведь врешь… Они самыми первыми присягу царевичу Дмитрию принесли… На моих глазах…
– …Они же первыми из твоей «тайной» Думы – даже быстрей свояка твоего, князя Палецкого связались с Ефросиньей Старицкой… – Ростовский горько усмехнулся, видя опрокинутое лицо царя. – …Я же говорил тебе, Иван Васильевич, что преумножив знания тайные, ты только скорбь преумножил… Меру скорби душевной превзошел, и потому твое горе от потери друзей и соратников безмерно… Ну, как теперь, после моего признания простишь своих друзей, точнее, простишь своих тайных врагов-изменников – или не простишь?..
– А вот это уже не твоего ума дело, Семен… – Спокойно с непроницаемым лицом ответил Иван. – …Иногда не надо спешить не только с наказанием, но и милостью… Уж в чем-чем, а ты своего царя в скудоумии не обвинишь…
– Не думаю, чтобы Сильвестр и Адашев твоей погибели жаждали… – Ростовский зябко повел плечами. – Только уж в случае твоей смерти – это уж точно – переметнулись бы на сторону Старицких… У них какие-то давние связи со Старицкими князьями… Какие-то тайные новгородские нити у Сильвестра… А насчет Алексей Адашева – не знаю толком, почему он к Старицким переметнулся… Может, Сильвестр его склонил?.. Врать не буду… Не моего ума это дело… Только вот такие вот пироги испеклись на кухне Старицких – несъедобные, ядовитые пирожки для царского семейства… Грешным делом, когда с царевичем Дмитрием беда на богомолье приключилась, я на них подумал, на Сильвестра и Адашева… Им ничего не стоило убедить Максима Грека сделать свое зловещее пророчество насчет гибели царевича, если…