морю…
Почему-то возликовал духом русский царь, узрев в сношениях с морской островной державой осуществление своей стародавней мечты о прорыве к морю. Иван знал – откуда корни этой русской мечты – из детства, из пленительных рассказов матушки Елены о море. И он с самого раннего детства, под влиянием матушкиных рассказов и цветных детских снов с диковинными морскими волнами, птицами, кораблями, бороздящими бескрайние водные просторы, и экзотическими «заморскими» землями и странами не мыслил уже своего существования без прорыва к морю. Кому он мог рассказать о своей душевной мечте – о море? Не боярам же толстозадым, которым легче сиднем сидеть на одном месте, чем сподобиться на путешествие к морю, и тем более – на прорыв к нему с оружием в руках. Любимой своей царице «морские» сны детства и юности, вчерашние и позавчерашние, пересказывал… Чудные сны, врезавшиеся надолго в память и сердце, когда от дел государевых отвлекался и находил время для длительных бесед наедине – вдвоем…
Царица охотно поддерживала «морской дух» мечтаний царя, с радостью его выслушивала поздними вечерами, когда все затихало во дворце. Анастасия часто говорила Ивану:
– Когда-то ты сам предложил мне быть исповедницей твоих мыслей, ибо веришь, как никто, мысль, мечта уйдет в песок, растворится в пространстве, если не осуществится. А я, исповедница твоих мыслей, мечтаний, всегда перед твоими глазами – не укором тебе буду, если мечта не заладится, мысль из тьмы неосуществленной к свету сущему не пробьется… Всегда я тебе надежда и опора, царь-государь мой единственный и ненаглядный…
– Верно понимаешь, Настасьюшка, мои тайные мечты и мысли… Одно скажу, если бы не мои мечты о прорыве к морю, если бы не сны мои морские, давно бы ожесточилось сердце мое и душа истончилась и омертвела… Если бы ты знала, ладо мое, сколько книжек о море и далеких заморских землях я прочитал, как только в слова буквы складывать научился… Какой великий, тайный для простых смертных смысл слов и предложений мне открылся… Какое наслаждение души предстало, когда запахи и цвета морские на сердце легли во снах и наяву… Это чудо какое-то…
– Ты говорил, что, как стал взрослеть, морские сны тебе реже стали сниться… – Анастасия нежно улыбнулась и дотронулась кончиками пальцев до щеки и лба Ивана. – А с появлением англичан в Москве снова море стало тебе сниться чуть ли не каждый день – правда, и сейчас?..
– Представь себе, и сейчас… Часто вижу чудный утренний лес – росные ветки, все благоухает… И птахи поют, и сычи ухают… Но самое удивительное, я бегу босиком по этому, знакомому лесу, и вдруг деревья редеют на самом обрыве – и с него я вижу сине море…
– Сине море… – ахнула Анастасия. – …С самого высокого обрыва видно сине море… И не страшно стоять на обрыве?..
– А чего страшиться, если знаю, что могу от земли оторваться и взлететь, как птица, на полном ходу, с разбега?.. Ведь пока по утреннему лесу босиком бежишь, как паришь, такая вдруг сил в душе накаливается, что с обрыва над морем распластаться ни капельки не страшно… Знамо дело, что нет у меня крыльев – да вот только они у души вырастают… И парить дано уже не только птице морской, но и царю русскому…
– А я никогда во сне не парила… – жалко улыбнулась царица. – …И к обрыву не приближалась близко – знала, что сорваться могу в пропасть и воспарить не сумею над пропастью, как ты… А степью босиком во снах часто брела неизвестно куда… Иногда даже мне казалось, что моя рука в твоей руке…
– Мне тоже часто степь снится… Дурманная, разнотравная – и всегда по утру, и почему-то перед грозой… – Иван погладил Анастасию по волосам. – Как никак все же пред тобой царь грозы, а не царь застойного болота…
– Это уж точно – царь грозы… Налетел, как вихрь, на девицу – и царицу грозой освятил…
Иван нежно привлек к себе Анастасию и сказал:
– Не бойся царя грозы, царица души моей… Не бойся, пусть враги и недруги боятся… Друзьям и любимым царь грозы не страшен, наоборот, верен и великодушен… – Иван удивленно покачал головой и продолжил с каким-то внутренним смешком. – …Только вот что самое диковинное, когда я тебе про степные сны начал рассказывать… Иду-иду перед началом грозы степью по высокой росной траве… Ныряю в травы и снова выныриваю… И вдруг за какое-то мгновенье до первых молний и первых громов ощущаю, что не в травы пьянящие нырнул, а в морскую стихию… Выныриваю и плыву… И не речка то, а гладь морская… Конца края не видно… И волны стелятся… И кипень белая, и брызги… И вкус на губах соленый… Вкус жизни и любви заповедный… Как будто царицу любимую целуешь…
– Ну, скажешь тоже, государь… – Прошелестела одними губами зардевшаяся стыдливым румянцем царица Анастасия. – …Вкус жизни и любви заповедный… Как чудно, что тебе снятся сны такие… Слава Богу, что помыслы и мечты о море не дают покоя царю русскому…
– …Тем-то и англичане – бесстрашные рыцари и капитаны первой морской державы – мне по сердцу пришлись, что старую русскую мечту о море в царском сердце разбередили… – Иван зевнул и со слипающимися глазами сладко выдохнул. – О, свежесть моря – русская мечта… Чую свежесть безбрежного моря мятежной русской душой… Недаром Бог купцов и моряков святитель Никола Чудотворец мне с Белого моря от своей монастырской пристани знак добрый подал…
5. Думы царские о море
…Второй сын царя Ивана, царевич Федор, родился на второй день после церковного праздника Николы Вешнего, празднуемого 9 мая, а именно 11 мая 1557 года. Царь под впечатлением нового подарка святителя Николы Чудотворца – сразу же после торгового договора посла Непеи с английской королевой – зарекся выехать летом на торжественный молебен в Николин город – Можайск, как только дела свои устроит…
Встревоженный договором царя Ивана с королевой Марией о взаимовыгодной торговле северным морским путем, видя возрастающее могущество Русского государства, шведский король Густав Ваза тайно сносился с Ливонией, Польшей и Пруссией, чтобы общим усилием северных держав противодействовать опасному Иванову властолюбию. По неведомым тайным каналам шведскому королю удалось убедить английскую королеву – запретить хотя бы ввоз современного вооружения в Русское государство… До сведения англичан было доведено, что территориальные претензии Москвы и Швеции с неясными государственными границами до сих пор не улажены. Посему русско-английский договор льет воду только на мельницу русского царя, стоит костью в горле короля шведского. Однако совсем расстроить торговый договор Англии и Руси под предлогом опасности его для благополучия и обороноспособности Швеции королю Густаву не удалось даже при возобновлении вооруженных стычек русских и шведов в северных землях…
Стычки все же не переросли в полномасштабную русско-шведскую войну по причине дерзкого успешного рейда войск под началом воевод Петра Щенятева и Дмитрия Палецкого на Выборг. Несмотря на то, что шведы заперлись в выборгской крепости и успешно оборонялись, русские войска опустошили окрестные земли, разорили городок Нейшлот и взяли множество пленников. Три дня войска московских воевод стояли под Выборгом, стреляли по крепости из пушек, но не смогли разрушить крепких стен. Царь Иван вполне мог потребовать от своих воевод взятия Выборга, но к радости шведов увел своих воевод из-под стен крепости, удовлетворившись пленными и трофеями.
Довольный своими воеводами, не пытаясь развязывать войну в северных землях, царь согласился на прием в Москве королевских послов Густава Вазы для заключения перемирия и воспользовался удобным случаем преподать урок ногайскому князю Исмаилу, чтобы оторвать его от союза с ханом Деволет-Гиреем и перетянуть в свои союзники. Царь Иван послал в дар Исмаилу несколько дорогих шведских доспехов, добытых московскими воеводами, и написал нравоучительное послание ногайскому князю: «Вот новые трофеи Московского царя. Король сгрубил нам: мы побили его людей, взяли города, истребили селения. Так казним врагов – будь нам другом!»
Вскоре в начале 1557 года в Москву прибыл посланник короля Густава Вазы, прося именем короля мира и обвиняя в конфликтах бывшего новгородского наместника Палецкого. Царь предусмотрительно к тому времени уже сменил князя Палецкого, и на возражения посланника, что не шведы, а русские начали военные стычки, отвечал, что бывший наместник уверял, что в конфликте виноваты сами шведы. Посланник короля Канут, привезший в подарок царю десять шведских лисиц, был удостоен чести обедать вместе с Иваном Грозным…
Ответствуя шведскому королю Густаву, царь не согласился с ним в причинах развязывания военного конфликта, но милостиво и дружелюбно согласился прекратить его и восстановить прежние добрососедские отношения. «Твои люди, – писал царь Иван королю, – делали ужасные неистовства в Карельской земле нашей: не только жгли, убивали, но и ругались над церквами, снимали кресты, колокола, иконы. Жители Новгородские требовали от меня больших полков, московских, татарских, черемисских и других. Воеводы мои пылали нетерпением идти к Абову, к Стокгольму: мы удержали их, ибо не любим кровопролития. Все зло произошло оттого, что ты по своей гордости не хотел сноситься с новгородскими наместниками, знаменитыми боярами великого царства. Если не знаешь, каков Новгород, то спроси у своих купцов: они скажут тебе, что его пригороды более твоего Стокгольма. Оставь надменность, и будем друзьями!»
Король Густав действительно оставил надменность и прислал в Москву в начале марта 1557 года новых послов, еще более высокого ранга, на 150 подводах. Послы королевские, советник государственный Стен Эриксен, архиепископ Упсальский Лаврентий Петри, епископ абовский Михаил Агрикола и королевский печатник Олоф Ларсон поднесли царю серебряный кубок с часами, обедали с ним в Грановитой палате и вынуждены были принять все условия мира, объявленные Иваном Грозным.
Написали в Москве перемирную грамоту на целых сорок лет, без всяких споров о рубежах с возобновлением старых границ времен отца и деда царя Ивана, скрепив ее печатями. Между тем, послам королевским была оказана такая честь, какой ни отец, ни дед царя никогда не оказывали их предшественникам: их встречали и провожали самые знатные московские бояре, угощали послов на царском обеде только на золоте – пышно и великолепно. Иван сделал также королю воистину царский подарок, отпустив из плена двадцать знатных пленников шведских и отправив их на родину с послами.