Рехон бежал, изредка останавливаясь и подпитываясь чужими хистами. Это было похоже на торопливое подключение вора к местной энергосистеме. Правда, стоило появиться мне и навести своей твердой рукой «порядок», как кощей бросал все и мчался дальше.
Кого только не удалось встретить на своем пути. Летавцы, жареницы, межевики, обдерихи, подпелюхи, хохотуны, банники, амбарники, кутихи, ледящие, мокрухи. Многие, как мне казалось, вообще не должны были обитать в городе. Оставалось только догадываться, как они все здесь оказались. Главное — все пытались навредить людям, словно внезапно вдруг объявили войну.
Правда, думал я совершенно о другом. Как сохранить баланс между погоней и помощью чужанам и не расплескать собственный хист. Потому что Рехон, который и не думал вмешиваться в разборки, от бесчинств только восстанавливал промысел. Тогда как я занимался обратным.
Хотя думать все же пришлось. К примеру, чтобы понять, куда направляется кощей. Сначала мне показалось, что он стремится к подворью. Однако когда мы проскочили дом у Часовой башни и выбрались на Южный вал, стало окончательно ясно — как раз от подворья Рехон удаляется. Все что я мог — лишь посоветоваться с Лихо.
— Да все ясс… но. В подворье много рубежников, они там мигом порядок наведут. А этому нужно сс… обратное. Места, где рубежников нет.
Ну да, чего это я, все предельно логично. Разве что мне очень не нравилось, как утекает собственный промысел. Впору действительно задуматься о своем человеколюбии. Нет, не то чтобы я был такой хороший и делал все только за спасибо. Но именно последнее сейчас очень бы не помешало. По факту получалось, что нечисть была скорее обижена на мои действия, а чужане вообще не понимали, кто становился их спасителем.
Возле Финского кладбища я встретился с новой напастью. А именно с парой древних, худых вурдалаков, покрытых редкими седыми волосами, которые пытались порвать на части женщину. Бедняжка лежала на спине и вяло сопротивлялась, с тоской глядя на разодранную ногу. Будто бы уже даже мысленно приняв собственную участь.
Вот тут я не церемонился. И хиста жалеть не стал. К тому же, воевода говорил только про нечисть, про нежить никаких замечаний я не припомню. Вот я и приложил, что было сил. А как выяснилось, несмотря на длинный и довольно беспонтовый марафон, силы еще оставались.
Первый вурдалак будто бы даже жалобно пискнул, после чего разлетелся на несколько частей. Уже окончательно мертвым.
Со вторым вышло интереснее. Я понял, что трачу слишком много промысла на парочку недоразумений. Просто в прошлый раз при встрече с вурдалаком я был близок к смерти как никогда. Вот и не стал экономить силы.
Однако эти товарищи явно провели в могилах (или рядом с ними) много десятков лет (если не сотню). Еще бы, Финское кладбище одно из самых старых. Меня даже пугала сила, которая смогла их поднять.
В общем, эти худосочные бедолаги не шли ни в какое сравнение с полнокровным и жаждущим моей смерти помощником Вранового. Поэтому второго вурдалака я ударил слегка, желая разве что оттащить от чужанки.
Почувствовав мой хист, тот жалобно заскулил. Почти как самая обычная собака. Впрочем, сегодня я был настроен не слишком гуманистично. Если это слово вообще возможно применить к нежити. Несколькими крепкими ударами я вбил мерзкое создание в землю, с некоторым удовольствием слушая, как хрустят кости его черепа.
К чужанке подходить не стал. Да, та немного исполосована, но не критично. Вот уже и сама встала и принялась довольно проворно удирать, несмотря на легкую хромоту. Еще пару раз оглянулась на лежащих вурдалаков. Даже представить себе не могу, что ей привиделось. Безобидные здоровенные собаки вместо нежити? Если так, то ничего удивительного, эти без проблем могут огрызнуться, стоит зайти на их территорию.
Пора было продолжать погоню за Рехоном. Я сейчас напоминал себе того чувака из греческой мифологии, который вкатывал камень на гору. Правда, тот сразу же срывался вниз. Не помню, как точно его звали, что-то созвучное со словом сифилис. Хотя, учитывая наши потуги, это максимальная награда, которая должна была мне в итоге достаться. Лучше вряд ли предложат.
В роли камня само собой выступал кощей. Хотя нельзя сказать, что все сотворенное было делом его рук. Он предстал в роли конферансье, который открывал для меня мир безумия нечисти, заодно собирая урожай в виде чужого хиста.
Почему ему дали прозвище Бедлам, я примерно уже понял. Рехон возвышался, когда оказывался в эпицентре всемирного кавардака. И чем выше был градус неадекватности, тем значительнее подпитывался рубежник. Конечно, это всего лишь теория, которую только предстояло подтвердить. Но я почему-то не сомневался в истинности своей версии.
Еще я относительно недавно понял, что прозвище ему дали рубежники моего мира. Потому что слово Бедлам было нарицательным, от названия Бетлемской королевской больницы, которую со временем сократили до «бедлама». Это я уже прогуглил лично, когда пытался понять, что означает слово.
Вот только сейчас парень с удивительными голубыми глазами и самой светлой улыбкой, если не знать, что именно творится у него в душе, стоял передо мной. И даже не пытался удрать куда подальше. Я же с видом запыхавшейся гончей, оперся на колени, готовый опять бежать. Через силу, через «не могу», ради очередной чужанской жизни. Никому не нужной, кроме меня.
— Все, все, будет, Матвей, — примирительно улыбнулся Рехон. — Скажу честно, ты меня удивил. Так упираться ради каких-то чужан. Такого не встретишь даже в моем мире, где людей не так много.
Я стоял, не веря ему. За непродолжительное время, которое я знал Рехона, стало понятно, что от этого товарища можно ждать любого сюрприза. А как он обожал врать — просто любо-дорого смотреть. Однако сейчас на помощь кощею неожиданно пришла Лихо:
— Да, Матвей, всс… се закончилось.
— Да что именно закончилось?
Рехон почему-то решил, что вопрос относится непосредственно к нему:
— Ты впервые слышал зов Царя царей, так?
Я осторожно кивнул.
— Значит, ты совсем недавно стал рубежником, — ответил Рехон. — За свою жизнь я слышу его зов пятый раз. И постепенно его призывы становятся все чаще. Кто знает, к чему это ведет… Ладно, до скорого, Матвей. Если у тебя будет какое-то дело, ищи меня в казармах стражи воеводы. Она находится в таком забавном месте, слово еще странное…
— Подворье, — подсказал я.
— Точно, в Подворье. До скорого.
Рехон махнул рукой и, не оборачиваясь, действительно быстро направился в сторону Подворья. Словно всего этого безумства и не происходило. Я же был настроен более чем серьезно. И едва дождался, пока тот скроется из виду:
— Окей, Юния. А давай-ка ты теперь расскажешь все про этого замечательного Царя царей!
Интерлюдия
От автора: Вторая версия интерлюдии. Есть вероятность, что будет дописана или немного передалана. Первую справедливо зарубили.
Мир гремел многоголосием звуков. Были в нем и песни битв, еще не отшумевших, но постепенно затихающих. Слышались стоны умирающих, но не обычной смертью, а каким-то странной, означающей конец этой жизни и являющейся началом чего-то нового, непознанного. Хотя и смертью подобное можно было назвать с большой натяжкой. Шумела природа, но слышалось в ней нечто надрывное, угасающее. Изначальный мир точно чувствовал наступление страшного и неотвратимого этапа, в котором не каждому найдется место.
Нестерпимо сильно пахло смолами деревьев, как если бы некто пытался выжать их в громадный стакан. Во рту стоял железный привкус крови. Что немаловажно, крови чужой. А еще в носу свербил резкий нестерпимый вкус Нежизни. От него нельзя было укрыться, он следовал за тобой повсюду, напоминая, что теперь так будет всегда. И обратного пути не предвидится.
Созидатель скорбел вместе со всем миром. Насколько ему позволяла его черная, погрязшая в похоти и могуществе собственной силы душа. Крону было больно терять свою землю. Здесь он был, как и мир, Великим. Одним из сильнейших кронов, с которым приходилось считаться. Того, кого называли Богом. И вот из-за группки жалких идиотов, попытавшихся прикоснуться к силе, которую не могли контролировать, началось Великое Разрушение. А в этот мир пришла Нежизнь.
— Идем скорее, — дернул он рукой и невидимая цепь оков натянулась.
— Иду сс… господин. Только…
Крон неодобрительно посмотрел на красавицу-лихо. Точеная фигурка, приятное личико, смиренный взгляд. Лишь изредка Созидатель видел в ней тень погибшей матери, грозной Видары. Образ проскальзывал мимолетный, едва уловимый. Та всю жизнь была предана ему, пока не представился случай сбежать.
— Только что⁈ — недовольно спросил он.
— Только куда мы идем? Проходы сс… с другой стороны. Я их чувствую.
Созидатель скривился. Любое существо, обладающее хоть толикой промысла, ощущало их. Проходы пахли сухим песком, незнакомыми животными, чужим миром и спасением. Через них бежали даже обычные люди в поисках лучшей жизни. Все, кто еще был жив и мог размышлять. Противились лишь некоторые кроны, не в силах принять неизбежность.
— Твое дело слушаться, а не задавать вопросы.
Он размашисто отмахнулся, и лихо схватилась за раскрасневшуюся щеку, почувствовав резкую боль. Рука у Созидателя была тяжелой. Хотя разве и могло по-другому в случае с Великим Богом?
— Да, господин. Просс… стите.
Они продолжили свой путь по погибающему миру. И Созидатель с большим трудом узнавал места, которые они проходили. Последняя Война разрушила многое, что казалось незыблемым. Превратились в труху Горы Величия, Леса Инея напоминали рот старика с редкими остовами зубов, Озеро Великой Скорби… да не было больше никакого озера, лишь огромный пустой кратер. Погас горящий веками огонь Пылающей Горы, в котором, по легендам, ковали свое оружие древние боги Внутреннего мира.
Все, чего касалась Нежизнь, трансформировалось в нечто мертвое. Но только на первый взгляд. Иначе бы пришедшую силу так и именовали — Смерть. Однако жизнь, если новое извращенное понятие можно так назвать, была. Иная. Созидатель чувствовал на себе жа