— Больно тебе будет в любом случае, Альба. И я могу смягчить эту боль. Но знаешь, что самое забавное? Я не хочу этого делать. Ты должна страдать.
— Почему я?
— Потому что я тебя ненавижу. И все, что с тобой связано, тоже.
Он прижимается губами к моей груди, втягивая сосок и обжигая теплом рта, всасывает его сильно, до искр, но вместо крика с моих губ срывается стон. Громкий, слишком нечаянный, и глаза мужчины широко раскрываются, позволяя разглядеть в них искреннее изумление.
Ворон отпускает мою грудь и, не дав и секунды на размышление, впивается в другую, втягивая ее еще сильнее, прикусывая острую вершинку зубами, что сжалась в твердый комочек от слишком острых ощущений.
Незнакомых, болезненных.
Они пугали меня, но тело — видимо, из-за выпитой настойки — категорически протестовало. Вновь разрушив тишину очередным стоном, я вяло обвисла на собственных руках, буквально падая ему на лицо.
Черт! Проклятие!
Перевернувшись, он придавил меня спиной к постели. Собрав ладонями ноющую грудь, набросился на нее с новой силой, то прикусывая белую кожу, то втягивая ее, вырывая мучительные стоны из моих губ.
Это было как упасть в костер.
Кожа горела, нутро гудело, словно натянутая струна, и стремилось куда-то выше, вперед, к неизвестному, но такому притягательному. Голова словно налилась красным туманом. Не видя ничего перед собой, я пальцами впилась в покрывало, безуспешно пытаясь дышать не так шумно.
Широкие ладони отпустили грудь, спустились ниже, очертили талию, больно сжали и продолжили свой путь вниз. Накрыв ягодицы, Ворон что-то зарычал и силой толкнулся бедрами навстречу, вминая меня в перину, рывком стягивая с себя штаны.
Я бы испугалась. Вскочила бы и бросилась бежать в последний в своей жизни раз, но вместо этого я мучительно-сладко выдохнула, стояло мужским губам прижаться к моей шее и оставить цепочку поцелуев-укусов, заставляя кровь закипать.
Ворон торопился. Его будто бы охватил такой лютый голод, что кости выкручивало от тревоги, и он небрежно сильнее развел мои ноги, выпрямляясь и глядя прямо вниз, туда где должны были соединиться наши тела.
Я сразу поняла, что произошло, и когда горячая пульсирующая плоть прижалась к узкому входу, мысленно приказала себе расслабиться, напоминая о выпитой настойке, которая обещала притупить боль. Хотя бы немного. Чуть-чуть…
Но я не понимала, что меня ждет.
Давление становилось болезненным. Зашипев, я впилась ногтями в его руку, привлекая к себе внимание, заставляя его посмотреть на меня.
Он словно обезумел. Его взгляд, всегда прямой и решительный, сейчас был расфокусирован и пьян. Я увидела путы, что не позволяли ему сделать это быстро, будто он… щадил меня? Это послабление?
Даже не додумав эту мысль, я вскрикнула и отбросила голову назад, зажмурившись до ноющей боли в веках.
Больно. Будто он порвал меня, будто ошпарил низ живота огнем и запустил кислоту по венам. Только в тот момент мне стало по-настоящему страшно, и я глубоко вдохнула, распахивая глаза и встречаясь с темным напряженным взглядом.
Он молчал, но мне казалось, вопросы так и гудят в воздухе. Они звенят в ушах так оглушающе, что я бы закрыла уши, но не могу. Мне смертельно нужно схватиться за крепкое тело, что вновь опустилось сверху, и попробовать унять эту тянущую резь, что не проходила, но и сильнее не становилась.
— Ах!… — вытянулась и все же обхватила широкий торс руками, стояло мужчине толкнуть бедрами, поднимая боль еще на единицу.
Ворон промолчал, лишь сдавил мое лицо ладонью, заглядывая в него все с той же хищной остротой, но не торопился, будто позволяя привыкнуть.
Он двигался медленно, резкими короткими толчками. Я больше не кричала, только кусала губы, прощаясь с болью, что словно опьянение растворялась в воздухе, оставляя нас с Вороном один на один.
— Смотри на меня!
Прорычал мне в лицо и склонился ниже, сильнее вдавливая в постель.
— Открой глаза, Альба! Немедленно!
— Поцелуй, — выдохнула и сама испуганно распахнула веки.
Что я сказала?! Как это пришло мне в голову?!
Но вместо гнева, обрушивающегося на меня, я получила только нервную, скользнувшую и исчезнувшую на губах улыбку. Прижавшись к моей щеке, Ворон гневно прошептал:
— Я поцелую тебя, моя царица. Поцелую так, чтобы ты попросила еще. И только попробуй не ответить мне взаимностью.
Глава 10
Ворон
Ненавидел ее и сжимал в руках сильнее, страдая, а не получая удовольствие от того, как она шипит и кусает губы до крови. Наизнанку выворачивало, вытряхивало поганое нутро наружу, но голова продолжала работать холодно, непослушно щадя тарновское отродье. Словно глупый пес, с восторгом рассматривал точеные черты лица.
Она такая… Светлая. Несмотря на черноту волос, бездонную синеву глаз и искушающе-алый рот, она не походила на порочную тварь, которой я ее представлял. Слишком честная, в чем сама призналась — глупо и необдуманно.
Бесспорно, красивая. Соблазнительная, с яркой линией талии, круглыми мягкими бедрами и налитой грудью. Темные вершинки сосков сыграли со мной злую шутку.
Я планировал развлечься. Поиздеваться над ней и ее нравственностью, которую она невольно излучала, и без того беспощадно руша мои представления о себе.
Я рассчитывал увидеть мерзкую игру в соблазн с целью спасти свою шкуру, но вместо расчетливой дряни к храму подошла эта…
Не находил слов, чтобы описать свои впечатления, только перед глазами мелькала фигура в темном и совсем не подходящем ей по фасону платье. Слишком вычурное, портящее ее естественную красоту. Ей нужно быть просто голой, даже без этих пошлых ленточек, которые представляли из себя белье.
И только когда она сама сбросила с себя верх, позволяя впиться взглядом в сочные полукружия, в голову словно засыпали песка и загубили механизм. Не видел ничего, кроме них, смотрел на темные ореолы и по-животному дико захотел попробовать их на вкус, поднимая со дна инстинкты всасывать женскую грудь.
Но сделать ей больно было важнее. Хотел измарать ее в грязи своей похоти, потрепать как куклу, использовав по назначению, заставить жалеть об этой жалкой попытке успокоить меня.
Но она застонала, и голову затянуло пеленой.
Слишком сладким, слишком искренним был этот стон, и я невольно поймал себя на мысли, что не слышал такого очень и очень давно. Каждая, что оказывалась в моей постели, старалась кричать как можно громче, стонать как можно игривее, ожидая моего дальнейшего внимания к ее персоне. Но это было не то. Не так.
И моей «супруге» удалось мне об этом напомнить.
Я ведь шел сюда изрядно взбешенный, словно зверь, учуявший запах крови и неумолимо голодный.
Нужно было уйти еще тогда! Когда увидел, как она вытянулась в собственной постели, демонстрируя мне беззащитную спину и аппетитные бедра. Вообще не нужно было ее сюда привозить!
Фарс! Вздор!
Знал, был уверен, что она только прикидывается, обманывает меня, но даже когда я забрался в постель, она не шелохнулась и только чуть приоткрыла рот, сладко утопая в подушке. Разбудил ее, увидел, как она растерянно хлопает глазами, вспоминая, где она и с кем.
А потом этот концерт, в котором я, черт ее дери, оказался благодарным зрителем!
Сейчас, толкаясь в ее узкую тесноту, жадно вбирал глазами взмахи темных ресниц, слушал собственное тело, в которое она впилась пальцами, бесстыдно прижимая себя ко мне, и немел. Хотел порвать ее! Заставить страдать! А вместо этого прислушивался к тяжелому дыханию и подрагивающим стонам!
Ненавижу! Ненавижу ее всем нутром!
— Поцелуй…
Прошептала и испуганно распахнула глаза — на дне этих озер заплескался страх.
Нет, дорогуша, если я не могу взять тебя, как планировал, все время отвлекаясь на твое возбуждающее тело, то искусаю твои губы в кровь, чтобы больше не смела просить того, чего не понимаешь!
— Я поцелую тебя, моя царица. Поцелую так, чтобы ты попросила еще. И только попробуй не ответить мне взаимностью.
Ее кожа пахла розовой водой и возбуждением, щекочущим рецепторы. Не понимал — ее или моим, но проваливался, пьянея, как после дешевой бормотухи.
Это мой шанс — или очередная возможность уйти поверженным. Нееееет, нет, она не узнает об этом! Не поймет, что я поддался какого-то черта, даже не заметит, но факт есть факт. Я должен ее сломать, обязан! У меня нет выбора!
Наброситься на ее рот с поцелуем, звериным и зверским, было для меня необходимо.
Я утолял свой голод, кусал ее губы, всасывал послушный язычок, который сейчас казался не таким уж и острым, пил дыхание, заставляя ее громко втягивать воздух в коротких промежутках. Толкаться в нее стало сумасшествием. Слишком остро, слишком горячо, и стало совершенно невыносимо ровно в тот момент, когда понимание обрушилось мне на голову.
Она отвечала.
Неумело и неуклюже, но хватала меня за шею, обнимала со всей возможной силой и целовала в ответ.
Ненавижу! Я ненавижу ее!
Поднялся, не отрываясь, и усадил ее сверху, проглатывая глухой стон, когда она опустилась полностью на стоящий и болезненно пульсирующий от похоти член. Доверчиво прильнула к моему плечу и выровняла дыхание, ноготками царапая спину.
Слишком еще глупая. Не отрастила когти, без которых здесь не выжить. Слабая.
Намотал ее темные волосы на кулак и оттянул голову назад, открывая доступ к белой шее, и вгрызся в нее укусом, облизывая языком словно животное и с каждым толчком подбрасывая в воздух ее послушное горячее тело.
Ну, давай! Кричи! Моли меня прекратить! Плачь!
Но маленькая дрянь лишь тихо стонет, откинувшись на мои руки и позволяя себя целовать.
Ненавижу!
Кричу, рычу мысленно, а сам продолжаю исследовать ртом нежность кожи, пробовать языком ее аромат, ощущать сладкий пот, что выступил на ее висках.