Хети отпустил змею и, довольный произведенным впечатлением — его новые знакомые, судя по всему, решили, что без колдовства тут не обошлось, — встал на ноги, чтобы снять с огня жаркое.
— Вы окажете мне честь, разделив со мной скудную трапезу, — обратился он к гостям. Те продолжали стоять на месте, переводя взгляд с Хети на змей и обратно. — Оставьте ваших ослов в тени деревьев. Не бойтесь этих змей, они вдоволь наелись. Они причинят вред только тому, кто задумает на меня напасть.
— Вот уж чего никто из нас делать не станет, правда, друзья? — сказал Шукрия, обращаясь к своим спутникам.
Те подтвердили правоту его слов. Шукрия представил каждого из них:
— Это Тарибатум, он родом из Страны Двух Рек, из славного города Вавилона. Прежде чем стать нашим спутником, он был хозяином трактира и угощал гостей кушаньями своей родины. Он — самый старший из нас.
Речь шла о мужчине с густой седеющей бородой, одетом в тяжелое платье, украшенное бахромой. Его возраст был написан на изрезанном морщинами лице. Он кивнул Хети, потом отвязал и снял со спины осла низкий деревянный стул, установил его в тени невысокого дерева и уселся.
— А его, — сказал Шукрия, указывая на мужчину, который держал лиру, — зовут Келия. Он родом из далекой северной страны Нахарина[1]. Он плохо говорит на ханаанейском наречии — Келия хуррит.
Мужчина с аккуратно подстриженной бородой в свою очередь поприветствовал Хети и сел на камень рядом с Тарибатумом.
Теперь Шукрия указал рукой на человека, который больше всего заинтересовал Хети — того, на ком была узкая набедренная повязка, оставлявшая неприкрытыми бедра. Его треугольное, с тонкими чертами и выступающими скулами лицо было лишено растительности. На лбу он носил ленту, поддерживавшую длинные, спадавшие на спину волосы. От Шукрии Хети узнал, что того зовут Ява и родом он с далекого острова, расположенного в Великом Зеленом море[2], именуемого Каптара[3]. Он играл на дудочке.
Человек, который поднял дротик, чтобы защитить Хети от змеи, оказался ааму[4] из Ретену[5], что в Ханаане. У него была подстриженная борода, а усов не было. Хети узнал, что зовут его Кушар. И наконец, у шестого было странное имя — Лупакку. Больше всего в его облике Хети поразил забавный заостренный колпак, частично покрывавший волосы — не черные, а русые, как и его борода. Шукрия сказал, что Лупакку родился в очень далекой горной стране, где в определенное время года становится так холодно, что с неба начинают падать белые хлопья. А потом этих хлопьев становится больше, чем песка в пустыне, они толстым слоем укрывают землю. Позже, с приходом весны и тепла, это толстое одеяло превращается в потоки воды, которые питают реки. О хиттитах, народе Лупакку, Хети тоже услышал впервые в жизни, как и о снеге. Более того, он никогда не слышал ни о Каптаре, ни даже о Вавилоне.
Шукрия, который говорил от имени своих товарищей, как если бы был главой этой группы, рассказал Хети, что он тоже родом из Междуречья, из города, по его заверениям, великого, с давних времен являвшегося центром обширной области, — города Ур. Но о нем наш герой тоже никогда не слышал.
2
— А почему вы называетесь хабиру, ведь ты сказал мне, что это — не название племени? Как я понял, вы родились и жили очень далеко друг от друга…
Этот вопрос Хети предназначался, прежде всего, Шукрии — несмотря на то, что он родился в далеком городе, жители которого не говорили на ханаанейском наречии, Шукрия прекрасно на нем изъяснялся.
Они всемером сидели вокруг погасшего костра. За ужином они разделили между собой двух жареных зайцев, причем каждый умудрился немного обжечь пальцы, отрывая от тушки часть, которая, по его соображениям, приходилась на его долю. Кроме мяса каждый отведал хлеба и фиников, которые Тарибатум, бывший владелец трактира в Вавилоне, достал из своего мешка, привязанного к спине осла, а также пальмового вина. Вина выпили много — в бурдюке не осталось ни капли, однако Тарибатум заверил Хети, что в корзине, навьюченной на осла, таких бурдюков еще много.
Наевшись по своей мере, напившись в свое удовольствие, каждый долгое время отрыгивал. Спустя некоторое время завязался разговор — чтоб лучше узнать друг друга.
— Мы, хабиру, — не племя и не народ, — сказал Шукрия. — Войти в дом хабиру может каждый, кто этого хочет и кто сможет стать членом одного из наших сообществ. Я не знаю, кто назвал нас «хабиру», но это название передается из уст в уста на протяжении многих поколений. Для одних хабиру — вечные запыленные странники, такие, как мы сейчас, — люди, которых можно встретить в пустыне и на дорогах — тут и там, повсюду. Среди нас много тех, кто ушел из родных мест по доброй воле, но немало и беглецов. Мы узнаём друг друга, но не относимся к какому-либо племени или народу. Мы родом из разных уголков мира и собираемся вместе, несомненно, по воле бога всех хабиру, имени которого не знает никто. Группами мы ходим по миру, освещенному богом-Солнцем, которого мы именуем Шамашем, и наша цель — жить в свое удовольствие, или, скорее, жить, удовлетворяя свои потребности. Здесь нас шестеро, но, без сомнения, придет день, когда мы расстанемся и вольемся в другие группы хабиру. Когда нас много, мы сильнее и можем лучше защитить свою жизнь в случае, если кому-то взбредет в голову на нас напасть во время наших бесконечных странствий.
Он замолчал, чтобы сделать глоток вина из нового бурдюка, принесенного Явой.
— Каждый из нас обладает определенными талантами и умениями, так что в случае необходимости мы выручаем друг друга, — продолжил он.
— Но что вы делаете в пустыне? — удивился Хети. — Разве вы идете не с юга? Зачем вы путешествуете по безлюдным землям, если вы не принадлежите к бедуинским племенам, ни к тем, что обосновались в Мадиане, ни к тем, что бродят по Сеире, которые вместе образуют племя шасу?
— Кажется, ты забыл, — отозвался его собеседник, — что на расстоянии двух дней пути отсюда к югу расположены медные рудники. Много лет назад их разрабатывали твои соотечественники, египтяне, но потом забросили. Сегодня там снова кипит работа… только теперь люди трудятся на царя гиксосов. Мы как-то узнали, что на рудниках нужны крепкие мужчины-рудокопы и те, кто умеет выплавлять медь и формовать ее в бруски. Эта работа мне знакома, поэтому год назад мы с товарищами пришли на рудники и нанялись на работу. Теперь, после двенадцати месяцев тяжелого труда, мы возвращаемся на север, в места куда более приветливые, чем эти. Работать в пустыне, на рудниках, ох как несладко! Не следует заниматься этим больше года. С другой стороны, такая работа хорошо оплачивается…
Он обернулся к Яве, юноше родом с острова Каптара.
— Ява, покажи ему наши сокровища.
Ява послушно встал и вернулся с корзиной, которую снял со спины осла. Из нее он извлек мотки сверкавших на солнце жестких нитей, похожих на золото.
— Смотри, — сказал он Хети, — эти нити — не что иное как плавленая медь. Ею мы можем оплатить любое свое желание, можем покупать себе любые удовольствия на протяжении многих месяцев. А когда она закончится, мы снова отправимся на поиски работы.
Увидев медные нити, Хети вспомнил, как они с матерью ходили на рынок в Шедете, Городе Крокодилов[6], где прошли его детские годы. Мать обменивала продукты — рыбу, уток, голубей и другую птицу, пойманную на болотах, — на вещи, необходимые в быту. Хети часто приходилось видеть, как многочисленные торговцы на лодках меняли товары, произведенные ремесленниками, — мелкие предметы мебели или украшения — на кусочки меди или даже серебра и золота. Эти кусочки отрезали и взвешивали на весах — таких же весах, как и те, на которых, по словам учителя Мерсебека, боги взвешивают сердце умершего, положив на одну чашу его, а на другую — перо Маат.
И все же Хети поразила мысль, что эти кусочки металла могут подарить своему обладателю, как говорили в его родном Египте, «множество посещений пивных домов»[7]. Но спросил он о другом:
— Скажи, а зачем в рудниках добывают медь? Чтобы потом обменивать такие вот мотки на продукты?
Шукрия указал рукой на кинжал Хети.
— Это оружие, которое тебе принадлежит…
Хети кивнул в знак согласия.
— Знаешь ли ты, из чего оно изготовлено?
На этот раз Хети покачал головой. Этого он не знал.
— Его лезвие изготовлено из бронзы — сплава меди с оловом, белым металлом, который привозят издалека. А Шареку, царю пастухов, нужно огромное количество меди. Она используется при изготовлении дверей и украшений дворцов, которые он приказал для себя построить, а также для изготовления бронзового оружия для его солдат. А солдат у него много, очень много. Поэтому он заказал в ханаанских городах много оружия. В его планы входит расширение своих владений на север, а особенно на юг — за счет завоевания земель Египта, твоей родины, Хети. Вот почему Шарек приказал возобновить работы на медных рудниках в Мадиане.
— Значит, он готовится к войне? — вздохнул Хети.
— По крайней мере, он хочет вооружить армию, — уточнил Шукрия и после паузы добавил: — Мысль, что твоя страна будет завоевана, тебя огорчает?
— Нет, я бы так не сказал, — ответил Хети, поднимая голову. — Дело в том, что я бежал из Египта. И мне нет дела до того, что царь пастухов завоюет долину. Если ему суждено одержать победу, то только потому, что царь, который правит Великим Городом Юга[8], оказался неспособным защитить свое царство. А значит, он не достоин быть его правителем.
— Твои слова истинны, — сказал вавилонянин Тарибатум. — Тот, кто не способен защитить свою собственность, не достоин ею владеть.