1
На Кипре Вершинин и Рита поселились в пятизвездочном отеле «Афродита». С одной стороны обширного номера им открывалось Средиземное море с бухтами и сотнями кораблей, катеров и лодок у пристаней, с другой – зеленые горы с белоснежными особнячками, укрытыми черепичными крышами, и тысячами домов местных жителей, рассыпанных ступенями по склонам, с точно такими же ребристыми красными крышами. Эта архитектура оставалась неизменной тысячи лет. Под балконами с обеих сторон раскинулось по извилистому бассейну с прозрачной синей водой и полосатыми шезлонгами по широкому краю, на которых валялись, потягивая коктейли, счастливчики-туристы. Этот отель могли себе позволить далеко не все жители России, у таких отдыхающих кошельки должны быть набитыми наличкой и на дисконтных картах обязано храниться целое состояние. К счастью, все это имелось у Льва Витальевича Вершинина, седого льва-коротышки.
Он предусмотрел все, кроме одного. Не предугадал «эффект Афродиты», появляющейся из пены богини любви, которая очаровывала, ослепляла и влюбляла в себя с едва брошенного на нее взгляда. А ведь мог бы поднапрячь воображение, прикинуть, что будет, когда Рита, его вызывающе молодая любовница, выйдет полуобнаженной на публику. К этой поездке она прикупила много купальников, некоторые из которых едва прикрывали интимные части тела. Тут были классическое бикини, бикини-стринг, бандокини, совсем уже развратное микрокини и монокини, подразумевающее загорание топлес. Буквально по купальнику на каждый день отдыха. В подробности своих покупок она решила Льва Витальевича до поры до времени не посвящать, чтобы он не сорвал поездку. Придет время – все узнает и увидит сам.
Едва Рита в час пик вышла к бассейну и сбросила короткой шелковый халат, оставшись в красном бикини, едва отбросила назад темные волосы, чтобы перехватить их в короткий хохолок, как на нее уставились все туристы мужского пола. Женщины, из тех, кто позавистливее и позлее, да и постарше, разумеется, тяжело заскрипели зубами. Тут отдыхало немало красивых молодых дам, которые были одеты – или, вернее, раздеты – весьма соблазнительно. Но тело Риты было совершенно, и владела она им не хуже, чем кошка. Она была особенной! Плавала, как русалка, ловко ныряла, а когда выходила в каплях воды на едва тронутом загаром теле, мужчины и вовсе цепенели, просто не могли отвести от нее глаз.
Рядом с ней неотступным Цербером шагал невысокий пожилой дядечка, седой-преседой, которого поначалу приняли за ее благородного отца, но негодующая ревность в его глазах быстро поставила на место всех потенциальных ухажеров. Всем стало ясно: любовница! Вот ведь отхватил какую, старый греховодник! Впрочем, так оно и было.
Уже через пару дней, глядя, как она выходит из бассейна, кто-то назвал ее Афродитой, и это имя тотчас прилепилось к Рите Сотниковой. «Афродита пришла! – горячо и страстно выдыхали мужчины, глядя через темные очки на новенькую красотку. – Смотрите, как идет, а? Старикан-то – счастливчик! Только такая душу вытащит…» Да, и впрямь, искушение было велико. «О! – мрачно и нарочито пренебрежительно бросали полные дамы, которые очень не хотели быть толстыми, а желали походить на новоприбывшую молодую женщину. – Наша Афродита появилась! Ну все, теперь с мужьями не заговори – не услышат. При ее появлении у них, кобелей, ум за разум сразу заходит». А иные дамочки с особой злостью добавляли: «Да содержанка она, разве неясно? Приехала с богатым старым коротыгой. Спонсором! А может, вообще проститутка из дорогих. Купил он ее на месяцок – поразвлечься, бабло-то у старикана есть…»
На третий день Вершинину надоело повышенное внимание к его пассии. Он тоже скрипел зубами, глядя, как с его Ритой пытаются в бассейне пообщаться парни, для которых он, ее сторож, был просто смешным старым папиком с тугой мошной. Но многие молодые люди, сыновья богатеев, тоже располагали огромными возможностями. И каждый, кто приехал не со своей подругой, а просто поразвлечься, найти любовное приключение, может быть, даже не одно, готов был увести красотку из стойла, которое ей наверняка опротивело.
А если и у нее появится такое желание?
Лев Витальевич даже сам не понимал, насколько он прав! Заглядываясь на спортивные тела мажоров, своих сверстников-атлетов, Рита всякий раз тайком вздыхала: ей самой хотелось сбежать к одному из них. Да хоть сразу к двум, пофиг! И ей страстно хотелось избавиться от своего Цербера. Наконец, она ведь только ждала момента, чтобы выпорхнуть из клетки. Назревал скрытый до поры до времени конфликт. Все это выводило Льва Витальевича из себя. На четвертый день от переживаний и специфической кухни – греческой, турецкой, балканской – а он решил побаловать себя всем без исключения – у него заболел живот.
– Ну что, дегустатор, допрыгался? – переодеваясь у него на глазах и меняя купальники, спрашивала Рита. – А я тебя предупреждала.
«Почему я, дурак, не выбрал Париж или Рим? Или Прагу? – глотая таблетки и порошки, лихорадочно думал позеленевший Вершинин. – Сейчас бы ходили с Ритой по соборам, полностью одетые, и восхищались живописью и архитектурой. Или дождливый Лондон, где вообще никто не раздевается!» Ну почему же он такой олух?!
– Что-то мне эта лужа под балконом разонравилась, – сказал он ей, когда Рита примеряла перед зеркалом очередной топик.
Это было завораживающее зрелище. Вот она, двигая бедрами, снимает одни стринги, тонкий лоскуток материи, бросает их на диван, берет другие, потом третьи, но со шнурочками по бокам, дерни один из которых, и стринги сами полетят к ее ногам. И вот в этом под взглядами сотен людей она опять пойдет к бассейну, растянется кошкой в шезлонге, потом обратится в русалку и будет плавать на спине, нырять и вновь, в каплях воды, возляжет под жадными мужскими взглядами на шезлонг. И так каждый день, весь месяц? Да его на «Скорой помощи» привезут домой. Если он вообще переживет эту поездку. А то ведь кондратий хватит, в гробу доставят на родину после таких-то душевных пыток. Он же видел, что Рита уже отвечала улыбками некоторым молодым людям, с кем-то перекинулась парой слов, а то и не парой. Флиртовала бестия, не иначе!
– Что скажешь, милая? Может, нам взять машину и поехать на побережье? Покупаться в море, в настоящем соленом Средиземном? Не стоит упускать такую возможность. А бассейнов и дома полно.
– Можно, конечно, – стоя нагой у зеркала, ответила она. Рита внимательно разглядывала интимную стрижку. Потом она обернулась к нему. – Как ты думаешь, милый, может мне гребешок сделать на палец пошире? – И она положила руку на низ живота. – А, Лев?
Вершинин непроизвольно застонал. Он шагнул к ней, привлек к себе; взяв ее за светлые ягодицы, ткнулся носом в горячую после солнца ключицу возлюбленной и вспыхнул необоримым желанием. Но оно родилось не столько от любви, сколько от дикой ревности и страха потерять желанный объект, отчего было болезненным и нервным, обжигающим, саморазрушительным, тяжким. Протяни к его Рите кто-нибудь руку, он бы, подобно разъяренному псу, укусил бы врага, оттяпал добрый ломоть, а то и сердце бы ему вырвал, как настоящий лев.
– Сделай, милая, сделай, – прохрипел он, подхватил ее на руки и потащил, как пойманную пленницу, в постель.
На пятый день они взяли машину и поехали к старому приятелю Вершинина, бизнесмену, бывшему новому русскому. Тот открыл на греческом острове ресторанчик и возвращаться передумал. «Он сказал, что обрел рай, – по дороге умиротворенно усмехнулся Вершинин. – Что ж, поглядим на него…»
Автомобиль быстро бежал по трассе вдоль обрыва. Правда, они немного потерялись. Разговор по телефону с бизнесменом большого толку не принес. Сначала туда, потом сюда, затем еще раз туда, по такой дороге, по сякой, по эдакой. Владелец ресторана жил здесь уже лет десять и хорошо выучил местность, ему легко было говорить. А карту они не купили. Лев Витальевич нервно сопел. Рита неплохо знала английский, но несколько попавшихся им по дороге греков, увы, на нем не говорили. Она произнесла название селения, куда они держали путь, и один грек, оживившись, все показывал рукой направо и быстро-быстро тараторил. Но вот греческий Рита выучить забыла, и теперь они совсем заплутали. Ехали почти наобум.
«Может быть, пока я здесь, мне и впрямь найти своего Онасиса? – риторически думала Рита Сотникова. – А то пролетит этот месяц бездарно, и, кроме загара, я ничего не получу». Еще один месяц со старым ревнивцем-львом, который будет изводить ее капризами, слежкой, вспышками любовной страсти, от которых она уже до смерти устала, – также с ума сойти можно! Сколько еще ей, несчастной, притворяться? Играть роль верной спутницы взбалмошного и самовлюбленного старика?
«Устала я, очень устала», – глядя на синюю ленту Средиземного моря, думала она. А потом Рита увидела художника. Он стоял над обрывом и писал безбрежную водную стихию.
– Слава богу, человек, – сказал Вершинин. – Может, этот не грек? У него этюдник – это хороший знак. Значит, не местная деревня.
– Остановись, я спрошу, – сказала она.
Он притормозил. Рита вышла, а вот Лев Витальевич едва выполз.
– Вот черт, – пробормотал он, смешно изгибаясь и отчаянно морщась, – спина затекла.
– Оставайся, – повелительно сказала она. – Дальше я поведу, а ты ляжешь на заднее сиденье.
Она не просто так оставила его у машины. Что-то в молодом художнике околдовало ее… И пока Вершинин изгибался гусеницей у капота, Рита поспешила к краю обрыва, до которого было шагов двести.
Молодой художник в шортах и майке стоял за этюдником, на котором был закреплен холст. Рядом на подножке кренился на бок мотоцикл с коляской; на расстеленном цветастом покрывале живописно смотрелась объемная корзинка с едой: овощами, фруктами, сыром. Оттуда же выглядывала бутылка вина.
– Простите, – окликнула Рита художника. – Вы говорите по-английски?
Тот обернулся, нахмурился. Мгновение назад он был весь в себе, несомненно, решал творческие задачи. Перспектива, цветовая гамма, настроение и так далее. Даже не услышал мотор автомобиля. От одного вида молодого человека у Риты мурашки побежали по телу. Смуглый, с темными бровями, резко очерченным ртом, прямым, как у античных героев и богов, классическим носом. Его длинные темные волосы были перехвачены шнурком. Плечи широкие, как у спортсмена-пловца, майка-безрукавка только подчеркивала его стать.
«Господи, – подумала Рита, – как же он красив… Мужчина не может и не должен быть таким красивым. Тут какой-то подвох. Он же как модель с обложки журнала, где все мужики – голубые…»
– Да, я говорю по-английски, – сообразив, что перед ним, скорее всего, туристка, доброжелательно кивнул художник и приветливо улыбнулся. – Вы заблудились?
Она подошла ближе. Молодой человек, помимо атлетического телосложения, оказался еще и очень высоким – она едва доходила ему до плеча.
– Вот именно, – очарованная его внешностью, ответила Рита, – я заблудилась…
Только теперь молодой художник увидел в отдалении на дороге машину и корчившегося у нее старика.
– Там ваш отец? – кивнул он.
– Не совсем, – лукаво улыбнулась Рита. – Скажем так, мой начальник. И спутник в этой поездке.
– Ясно. Откуда вы?
– Из России.
– О-о, – кивнул молодой художник. – Россия… Как вас зовут?
– Рита. Полное имя – Маргарита.
Он просиял:
– Это греческое имя. Маргаритос означает «жемчужина».
– Я знаю, – кивнула она. – А вас?
– Адонис, – все так же приветливо улыбнулся он.
«Лучшего имени не придумаешь, – подумала Рита. – Только бы не голубой…»
– Мне очень приятно, Адонис.
– И мне, Рита. Так куда вы держите путь?
– В городок Мелисса. В его предместье.
– Я знаю этот город, – сказал художник. – Это еще пятьдесят миль вдоль берега, приблизительно, конечно, затем двадцать по левой дороге. – Он говорил и указывал путь рукой.
«И руки у него загляденье, – думала Рита. – Как у античного бога…»
– А вы людей рисуете? – вдруг спросила она. – Или только море?
– Конечно, – кивнул Адонис. – Просто море я люблю больше. Из вас получилась бы прекрасная модель.
Рита с улыбкой кивнула:
– Мне об этом уже говорили и не раз.
Как же ей хотелось напроситься на портрет!
– Кто вы по профессии? – спросил он.
– Я – журналистка. Меня волнует все новое. Объезжу Кипр, а потом напишу о нем ряд статей.
– Было бы интересно прочитать, – кивнул он. – Я живу в городке Каронта, он в горах, в ста милях отсюда. Там есть старинный женский монастырь Святой Магдалины, ему полторы тысячи лет. Вам надо посетить его.
Лицо Риты вспыхнуло, глаза заблестели. Так случалось, когда она волновалась очень сильно.
– А вы станете моим экскурсоводом?
Тот же блеск промелькнул и в глазах художника.
– С огромным удовольствием. А вы станете моей моделью? Я просто обязан написать ваш портрет…
Он будто читал ее мысли!
– Легко, – ответила она.
– Я рад, очень рад.
Рита обернулась, не топает ли сюда ее скрюченный ревнивый спутник, но тот смирно стоял около машины. Она помахала ему, Вершинин тоже ответил ей взмахом руки и вновь прилег на капот, но, кажется, глаз с нее не сводил. Повернувшись спиной к своему нервному соглядатаю, она достала из кармана рубашки телефон.
– Мы живем в отеле «Афродита», это довольно далеко отсюда. Скажите мне ваш телефон, Адонис. Как смогу, сразу позвоню вам. И мы пересечемся.
– Отлично, – оживленно кивнул художник и назвал номер.
Рита быстро забила его в память.
– Я позвоню вам завтра вечером, Адонис, – уточнила она.
– Я буду ждать.
– А картина ваша замечательная. Хоть и не дописана пока. В ней есть самое главное – настроение.
– Спасибо вам, Рита, – благодарно ответил он.
Через минуту она возвращалась к машине. Как же ловко она схитрила! Едва увидев художника на берегу, она предусмотрительно переложила телефон из сумки в карман рубашки. Рита чувствовала, что все будет именно так. Не сомневалась. Могла жизнью поклясться. И вот оно – случилось.
– Знание английского мне помогло, – сказала она Вершинину. – И художник оказался хоть и грек, но образованный. Так что зря ты на них гнал волну.
– Слава богу, – ответил Вершинин. – Веди сама. Я, как ты и сказала, полежу на заднем сиденье.
Они катили по трассе вдоль берега. Рита счастливо улыбалась, стараясь не выдать себя. Это же надо! Она думала об Онасисе, но вместо него встретила прекрасного Адониса.
Грек-художник не ошибся, и до места они добрались без приключений. Хозяин восхищенно разглядывал спутницу своего товарища. Впрочем, как и его довольно молодая жена. Риту очаровала белая двухэтажная вилла на берегу залива. Она пила вино и улыбалась своим мыслям. А они были простыми и ясными: вот бы жить в таком белом особняке с прекрасным Адонисом, заниматься с ним любовью по пять раз на дню, нежиться в огромной постели, купаться в заливе, смотреть на звезды… Обрести счастье.
– Милая, а ты заметно повеселела, – на веранде сказал довольный и немного поддатый Вершинин. – Поездка-то вышла на славу.
– Ага, – кивнула она, притянула его за шею, поцеловала в губы. – Спасибо тебе, дорогой.
Она уже догадывалась, что ей в ближайшие дни придется лгать и очень много. Главное – найти предлог и встретиться с Адонисом.
2
Фортуна явно колебалась, на чьей стороне ей выступить – Риты или Вершинина. Льву Витальевичу нездоровилось: по-прежнему болел кишечник, томительно ныл желудок. Он то и дело скрывался в туалете и возвращался с таким лицом, будто его там мучили. И спина тоже давала о себе знать. Одним словом, он расклеился. Стало ясно, что им придется задержаться в гостях. Рите приходилось выдавать себя за любящую и заботливую подругу, что она и делала с должным искусством. Но мыслями она находилась очень далеко от своего престарелого любовника. Вечером следующего дня, оставив хворающего Льва Витальевича на вилле, Рита гуляла вдоль берега залива, смотрела на темное море, пронзительно светлый диск луны, слушала звуки прилива.
Наконец она достала телефон, нашла номер и с трепетом нажала на кнопку вызова. После второго же гудка трубка ожила – несомненно, ее звонка ждали. «Да?» – спросили там. «Добрый вечер, Адонис, это Рита. Звоню, как и обещала». Шум близкого прилива немного сбивал звуки. «Добрый вечер, – ответили ей. – Как вы? У вас все хорошо?» – «За исключением того, что мой шеф и редактор заболел. Его подвела местная кухня. Теперь страдает». – «Сожалею». – «Я сейчас не могу сорваться и уехать, бросить его. Вы подождете еще немного, Адонис?» – «Я буду ждать вас столько, сколько потребуется». Это прозвучало очень честно, с огромным желанием будущей встречи. «Спасибо. Я очень жду нашей поездки в монастырь Святой Магдалины и моего портрета. Особенно портрета. Очень жду», – для пущей верности добавила она. «Вы знаете…» – начал он. «Да? Я вас слушаю…» – «Я думаю только о вас, Рита. И тоже очень жду нашей встречи». – «Спасибо».
Еще несколько слов, и они попрощались. Ну вот, теперь стало окончательно ясно, что прекрасный греческий принц не голубой: он с таким же трепетом ждал их встречи. Только фортуну стоило поторопить, и если нужно, то самым кардинальным образом, как она делала всегда, обуздать ее, как строптивую лошадь, а потом ударить в бока шпорами и понестись в нужном ей, Рите Сотниковой, направлении. Иначе хитрая строптивица уйдет из рук.
Она вошла в их с Вершининым комнату, держа в руках ноутбук, и присела на кровать, где сейчас с измученной физиономией лежал ее любовник.
– Смотри, – сказала Рита.
– Что это? – нахмурился Лев Витальевич, скосив глаза на экран.
– В семидесяти километрах отсюда, в горах, есть древний женский монастырь Святой Магдалины. Ему полторы тысячи лет. Это же фантастика! Я хочу туда попасть, изучить его историю, сделать кучу снимков, может быть, если повезет, взять интервью, а потом написать большую статью. Здорово, правда?
– Да, неплохо, и монастырь красавец, – присмотрелся к картинкам мученик-Вершинин. – Меня всегда удивляли монашки-отшельницы. – Он пожал плечами. – А именно, что их толкает на такой сомнительный образ жизни.
– Бог, наверное, кто же еще?
– Или наваждение? Самообман? Я, знаешь ли, скептик, – с усмешкой добавил он и прихватил рукой ноющий живот. – Черт меня дернул связаться с местной кухней! Так испортить себе отдых!
Рита пропустила его последние слова мимо ушей – ее измучили жалобы босса.
– Я даже подумала написать несколько статей, – сказала она. – С продолжением. Уверена, материала хватит, и еще как. Хочу понять этих женщин, отказавшихся от мира.
– Идея что надо, – одобрил он.
– Да просто супер, – подхватила Рита. – Для меня это как озарение.
– Эх ты, журналюжка моя, – снисходительно бросил он. – Даже тут, на отдыхе, успокоиться не можешь.
– Что значит «журналюжка моя»? Звучит как «зверюшка моя»!
– Ну ладно, журналюга, журналюга. С большой буквы. Извини. Не отдыхается без писанины? Даже тут, на Кипре?
– Не-а.
– Понимаю. Ты – трудоголик.
Рита закрыла и отложила ноутбук, вытянулась рядом с ним.
– Ну, если бы я лежала у бассейна в толпе жиртрестов, – глядя в потолок, проговорила она, – наслаждалась бы солнцем, махито и медленно тупела, как иные дамы, тогда, быть может, меня и не потянуло бы в монастырь. Вернулась бы только с пониженным айкью.
Вершинин усмехнулся ее шутке, но тут же кисло поморщился, и не только из-за живота. Ему вспомнился порочный бассейн. Рита лукавила. Там были не только жиртресты, но и молодые богатые красавцы. Угроза его покою и счастью. Останься он тут, а она там, в отеле «Афродита», одна без него, он бы с ума сошел от ревности, причем за считаные дни.
– А здесь – другое дело, – мечтательно продолжала Рита. – На этом древнем берегу все толкает к творчеству.
– Во-от, я тебе говорил, что надо податься к истинной природе, найти девственный уголок на берегу Средиземного моря. И мы его нашли.
Она повернулась к нему.
– Поедем завтра?
Вершинин задумался. Что может быть невиннее похода в женский монастырь? Так сработала логика матерого бонвивана Льва Витальевича. Если куда и можно отпустить молодую красивую женщину без пригляда, так именно в такое место. Вдруг он повеселел, едва сдержав свои эмоции, и чуть не выдал себя. Эврика! Разве не об этом он мечтал на краю проклятого бассейна? Его любовница увлечется темой, станет писать статью за статьей. А он будет читать ее материалы, подбадривать и говорить: «Давай еще! Ты способна на большее, журналюжка моя…»
– Так что скажешь? – Она потрепала его по седым волосам на груди. – Едем?
Лев Витальевич нарочито утомленно вздохнул.
– Милая, ты же видишь, в каком я состоянии. Мне сейчас не до походов. Вот поедем, а по дороге не дай бог схватит живот, да приспичит еще, и не раз – путешествие для меня превратится в одно страдание. Ты хочешь такой поворот дела?
– Не хочу, – честно призналась она, представив, как ее пожилой кавалер, сидя на корточках, спрячется за кустами в стороне от автомобильной трассы. Да он и на корточки сесть не сможет со своей спиной. Так, стоя будет оглядываться.
– Ну вот, сама и ответила, – победоносно заключил он.
Рита сочувствующе вздохнула – и тем самым поддержала его.
– Тогда я завтра возьму машину и поеду одна. Ты не против?
Он сжал ее пальцы.
– Конечно, нет.
Она потянулась к опостылевшему любовнику, чмокнула в щеку:
– Спасибо.
– И оденься поскромнее, кстати, – строго посоветовал он. – Никаких открытых ног.
– Ну разумеется.
– Ты там не останешься, надеюсь? – пошутил он.
– Где?
– В монастыре?
– Вот осмотрюсь и подумаю, – очень серьезно ответила Рита. – А если понравится? Вдруг и меня торкнет?
– Не дай-то бог, – очень искренне заявил он. – Езжай, голубка моя, езжай, – милостиво махнул рукой ее седой коротышка-лев. – С нетерпением буду ждать твои статьи. – Лев Витальевич, положив руку на грудь, убедительно кивнул: – Честное слово, Риточка, честное пионерское.
В этот вечер она вновь созвонилась с Адонисом, сказала ему, что завтра утром готова ехать в монастырь. Кажется, художник был несказанно обрадован, что встреча состоится так скоро. Он подробно описал, на какой именно развилке он встретит ее на своем мотоцикле. А потом они поедут, куда она захочет. В монастырь так в монастырь. Но этюдник он прихватит на всякий случай – вдруг она передумает.
3
Они встретились в двадцати километрах от Мелиссы, в восемь утра, на перекрестке двух трасс у кипарисовой рощи. Она увидела Адониса издалека – он сидел на мотоцикле и упорно смотрел в ту сторону, откуда должна была появиться его новая знакомая. Рита остановилась у обочины, вышла из машины, помахала ему рукой. Ветер с моря порывами раздувал ее короткое летнее платье. Увидев ее, Адонис буквально выпрыгнул из седла. Переходя дорогу, по которой крайне редко пробегали машины, Рита сразу заметила, как этот красавец смотрит на нее: с эстетическим удовольствием художника и плотским вожделением мужчины.
– Здравствуйте, Адонис, – сказала она и, внезапно поддавшись чувствам, встав на цыпочки и взяв молодого человека за плечи, нежно и тепло поцеловала его в щеку.
Внезапность была разыграна для него – этот жест она проиграла в своем воображении много раз – и вышла на пятерку с плюсом. Обнимая художника, Рита ощутила, каким сильным и тренированным было его тело. Воистину, как у греческого героя или бога. А ведь, по легенде, Афродита была влюблена в Адониса…
– Здравствуйте, Рита. – Молодой художник тоже нежно обнял ее. Этим прикосновением друг к другу, у обочины дороги, они разбили первый лед. – Маргаритос – лучшего имени для вас и не придумаешь. Так нас ждет монастырь, – он с сомнением оглядел ее легкомысленный наряд, – или портрет на берегу моря?
Глаза Риты пронзительно заблестели:
– А что бы хотелось вам?
Художник задумался, но его мысли она прочитала сразу.
– Здесь есть уединенное место? Дикий пляж, – уточнила она. – Где нет туристов и мы могли бы остаться одни.
– Разумеется, – кивнул грек. – Я знаю это побережье и все его укромные уголки. Как вы сказали – дикие.
– Отлично. Тогда поехали искать.
Молодой человек улыбнулся:
– А как же монастырь, Рита?
Она взяла его крепкую руку – нет ничего красноречивее в начале знакомства, чем такие касания.
– Если честно, я еще слишком молода для монастыря, – с притворной обидой нахмурилась Рита.
Адонис рассмеялся и кивнул шутке очаровательной гостьи его прекрасной родины.
– Да, одеты вы совсем не по-монастырски.
– Совсем, – кивнула Рита, призывно проведя руками по едва прикрытым бедрам. – Предадут анафеме с порога. Короче, в монастырь мы еще успеем, – убедительно сообщила девушка. – Я бы хотела искупаться для начала. К тому же я еще не завтракала, боялась опоздать на встречу с вами и по дороге проголодалась. Вы взяли что-нибудь поесть, Адонис?
– Разумеется. Хлеб, сыр, вино, овощи и фрукты. Все как обычно.
– В моем меню приблизительно то же самое. – Все это она купила в круглосуточном супермаркете в Мелиссе. – Только еще ветчина. Значит, от голода мы не умрем.
– Точно не умрем, – подхватил он. – Едем искать пляж.
Кажется, он был очень рад, что им не придется ползти в горы к стенам древнего монастыря, а все обойдется роскошным пикником на берегу Средиземного моря.
Романтическим пикником с красоткой-иностранкой на диком пляже…
Через полчаса он был найден. Рита намеренно подтолкнула Адониса уехать подальше от Мелиссы: она не доверяла ревнивому Вершинину. Что ему придет в голову после очередного приступа желудочных колик? Они оставили автомобиль и мотоцикл на склоне, за кустами в стороне от шоссе, а сами спустились на каменисто-песочный берег, в тенек. Их никто не должен был увидеть с дороги – так решила Рита.
– Вы сами подсказали мне направление, Рита, – вдруг улыбнулся Адонис.
– Что это значит?
– Это место зовется мысом Сирен. Тут кругом подводные камни, во время отлива можно разглядеть уходящую от берега каменную дорогу. Капитаны яхт и кораблей обходят это место стороной. Можно запросто напороться и затопить судно. Об этом даже написано в курортных справочниках. Туристов тут не бывает. По крайней мере, я не встречал ни разу. Они предпочитают песчаные пляжи. Местные рыбаки тоже не подплывают сюда. Вот вам и дикий уголок природы.
– Класс, – непроизвольно вырвалось у Риты.
– А погибло тут, говорят, немало людей. Но я не суеверен.
– Высокий класс, – добавила она. – Мне нравится.
Морские волны разбивались о высокие камни всего метрах в тридцати от них. Молодые люди расстелили большое покрывало – его Адонис прихватил с собой, как и старенький этюдник и пару картонов, надеясь, что они окажутся на таком вот берегу вдвоем, он усадит русскую красавицу на валун и будет рисовать ее на фоне моря. Он тоже строил романтические планы на эту поездку.
Адонис сбросил рубашку и остался в джинсах. Рита хоть и хотела скрыть возникшее еще тогда, три дня назад, неумолимое влечение, то и дело останавливала взгляд на его античном торсе, мощных плечах и груди, кубиках на подтянутом животе и чувствовала, как у нее начинает томительно щекотать внизу живота. Она даже чувствовала, что у нее глаза мутнеют от эротических фантазий. Сама она решила остаться до поры до времени в том же коротком летнем платье. Нет, выехала она в джинсах и рубашке, чтобы Вершинин увидел, как она запечатала себя для монастыря, но платье приберегла и переоделась по дороге. Она знала, как оно идет ей, а ее ноги, открытые плечи и грудь привлекают внимание мужчин.
Еды у них оказалось много. Они распили бутылку вина, откупорили вторую. Когда пришло насыщение, Рита потянулась, легла и положила голову на колени Адонису, спросив:
– Можно?
– Конечно, – ответил он, и неровный голос выдал его.
Вскинув голову, она сказала:
– Спасибо.
После двух бокалов вина ей безумно хотелось курить, но она решила не выдавать своей порочной привычки, остаться в глазах молодого мужчины абсолютным совершенством.
Повернув голову, она смотрела на море.
– С кем вы живете, Адонис? У вас есть родные?
– Мы одни с матерью. У нас небольшой двухэтажный домишко и чудесный сад с оливковыми деревьями. Есть сестра, но она вышла замуж за итальянца и уехала в Рим. – Голос его погрустнел. – Отец умер два года назад, он держал автомастерскую.
– Мне очень жаль вашего отца.
– Спасибо, Рита.
Он сказал, что окончил академию в Афинах и сейчас преподает живопись и рисунок детям в художественной школе в его небольшом городке Каронта. Он бы вернулся в Афины, но не может оставить мать, а она приросла к родине и ехать никуда не хочет. Его род поколениями жил на Кипре, тут могилы их предков. Мать говорит: кто будет за ними ухаживать, если они уедут?
– А девушка? У вас есть любимая?
– Сейчас нет. Но была – мы расстались пару месяцев назад.
– Почему?
Он усмехнулся:
– Она чувствовала, что искусство и море я люблю больше.
Рита кивнула:
– Я знаю, как это бывает, ведь я тоже творческий человек. Иногда от нас требуют слишком многого, чего мы не можем дать другим. Даже тем, кого любим.
– Вы рассуждаете как очень взрослый человек, Рита. Это делает вас еще интереснее. Расскажите о себе, прошу вас.
– Конечно, Адонис.
Рита рассказала ему о своей журналистской карьере, о больших планах на будущее. Ей было очень хорошо с этим «античным героем». Рите не всегда удавалось найти верные слова на английском, но она очень старалась и чувствовала, с каким благоговением Адонис смотрит на нее, старается не пропустить ни единого слова. А потом случился еще один шаг к их сближению. Он взял ее руку, поднял, горячо поцеловал ладонь, – так, наверное, рыцари целовали руки своим дамам, – и от этого поцелуя у нее вновь мурашки побежали по спине. «Насколько я могу быть с ним откровенна?» – думала Рита. Но ведь он не простак, все понимает, а малейшая ложь может раз и навсегда разрушить отношения между людьми, оттолкнуть их друг от друга. А этого она допустить никак не могла. Лучше все говорить начистоту.
И она решилась:
– Меня в отеле «Афродита», где мы остановились с моим боссом, Афродитой и прозвали. Когда я к бассейну в бикини выходила. – Она подняла голову, с улыбкой взглянула на него. – Это мне один молодой человек сказал, русский, из богатеньких: весь отель меня так прозвал уже на второй день. – Она вновь обратила взор к морю, выдержав паузу. – Они ко мне все приставали, гурьбой, поэтому мой босс, а он большой ревнивец, и привез меня сюда, на виллу к одному русскому богачу. Спрятать решил. Хорошенькая вилла, кстати. За Мелиссой. Я бы тоже хотела жить на такой с любимым человеком.
– Я могу задать откровенный вопрос? – не сразу спросил Адонис.
– Разумеется.
– Босс – ваш любовник?
– Конечно.
Ее открытость подкупала.
– А еще более откровенный вопрос?
Рита поднялась, повернулась к нему и села бочком, подобрав под себя ноги. Лицо ее заметно порозовело. Она знала, о чем ее сейчас спросят. Чувствовала сердцем, всем женским естеством. Лицо зарделось и у Адониса.
– Вы его любите, вашего босса?
Она печально усмехнулась:
– Я была очень привязана к нему, когда только встретила. Он открыл для меня путь к карьере. И сам он человек интересный. Но у нас огромная разница в возрасте, он капризен, избалован большими деньгами. Он привык, что все его приказы должны немедленно исполняться. Это касается и женщин, которых у него в подчинении немало. Мой босс всегда пользовался своим положением. Потом, он дико ревнив, а это выматывает. – Все это она говорила, глядя ему в глаза. – Хочу быть предельно откровенной с вами. Я разлюбила его, и теперь мне очень сложно лгать – каждый день и каждый час.
– Значит…
– Я несчастлива, если вы об этом.
– Именно об этом.
– Абсолютно несчастлива. После этой поездки я собиралась порвать нашу связь – раз и навсегда. Я знаю, что потеряю прекрасную работу, огромные перспективы. Многое перечеркну в своей жизни. Но больше не могу лгать. Я вообще ненавижу ложь.
– Господи Иисусе, – пробормотал Адонис, – какая же вы…
– Какая? – очень просто спросила она.
Она увидела, как у ее нового знакомого дрогнули губы, блеснули слезы в глазах.
– Волшебная, вот какая, – абсолютно растроганный, ответил он, взял ее руку и впился в нее раскаленными губами.
«Какой же он чувствительный, – думала Рита. – Художник!» Или она была так хороша в любой роли? Она ведь тоже художница. Впрочем, почти все, что она рассказала о себе, было чистой правдой.
Так она искренне считала.
– Искупаемся? – спросила Рита.
– Разумеется, – ответил молодой человек, и в его тоне уже прозвучали первые нотки счастья.
Рита встала и легко сняла через голову платье, оказавшись в одном из своих бикини. Адонис жадно пожирал глазами каждую линию ее тела. Опомнившись, он расстегнул ремень и так же быстро скинул джинсы.
– Вы прекрасны, Рита, – вымолвил он.
– Вы тоже, Адонис, – разглядывая его фигуру, кивнула она. – Как античный бог.
– Спасибо.
Но Рита уже весело смотрела ему в глаза, и бесовские огоньки умелой искусительницы решительно и смело блестели в них.
– Что такое? – спросил художник.
– Да так. – Она пожала плечами.
Но долго тянуть не стала. Глядя на Адониса, Рита распустила шнурочки и сбросила верх бикини, а за ним, обольстительно двигая бедрами, стянула и стринги, бросив эти несколько лямочек на покрывало.
– Как я тебе? – спросила она.
У того перехватило дыхание. Кажется, художник даже покачнулся, как колосс от легкого ветра. А ведь недавно был как скала.
– Ты прекрасна, как Афродита, – восхищенно кивнул он.
И впрямь у нее было все – от Евы, от Афродиты, от Елены Прекрасной… Сам Господь бог задумывал женщину именно такой, как Рита Сотникова.
– Ну тогда и ты раздевайся, мой милый Адонис.
Почти не раздумывая, молодой человек сбросил плавки.
– Впечатляет, – разглядывая его, с тем же блеском в глазах кивнула Рита. Она подошла к нему, протянула руку: – Идем в море?
– Да, – ответил он. – Идем.
Они прошли это короткое расстояние, держась за руки, вошли в прохладные волны. До лета и пляжного сезона было еще далеко. Было много солнца, все вокруг сверкало, слепило глаза.
– Я живу на берегу великой русской реки Волги, – сказала она ему, легко двигая ногами. – У нас, наверное, только лед сошел. По Волге в начале весны проходит огромный ледокол – и потом этот лед уносит к Каспийскому морю. Зрелище фантастическое, когда льдины с треском находят друг на друга.
– Здорово.
– Вода нагревается только к июню. Но она у нас совсем другая – тяжелее вашей.
Они плыли вперед, в глубину.
– Что это значит? – обернулся он.
– Ваше море хорошо держит.
– Да, это так, – откликнулся он.
Средиземное море было напитано солью, оттого и хорошо держало пловца. Рита и впрямь ощутила себя русалкой – не надо было прикладывать никаких усилий, чтобы держаться на плаву.
– Я бы хотел искупаться в вашей Волге, – приближаясь к ней, сказал Адонис. – Но только в июне. Мы, киприоты, очень любим тепло.
Она обняла его в воде, поцеловала в соленые губы.
– Кто его знает, милый Адонис, может, так еще и случится.
Они плавали на спине, классическим стилем, по-собачьи, что особенно способствует общению, ныряли. Но это море было на вкус горьким, Рита то и дело отфыркивалась от соли.
– Возвращаемся? – первой спросила она.
– Как скажешь, – откликнулся он.
Они поплыли к берегу. Когда их ноги коснулись дна и они сделали еще несколько шагов, Адонис уже не мог сдержаться. Он обнял ее за талию, сграбастал со всем избытком страсти, столь присущей южным народам, стал целовать в шею, губы, грудь. Этого она ждала от него, ради этих объятий лгала напропалую, в том числе и ему, представляясь невинной жертвой роковых обстоятельств. А он все шептал одну и ту же фразу: «Афродита, моя Афродита…» Потом подхватил ее на руки и понес к их уютному уголку под каменистым обрывом. Уложил на покрывало, глядя Рите в глаза, и, кажется, чего-то ждал. Одного ее слова или двух.
– Да, конечно, – прошептала она.
Адонис лег на нее, она послушно обхватила его ногами, крепко оплела руками шею. Рядом разбивались о каменистый берег пенные волны, а волны страсти накатывали и сводили с ума двух молодых людей. Как любовника грека было не унять. Но и Рита страстно мечтала именно о таком партнере – и получила его, отдавшись ему полностью, без остатка. Давно уже она не делала ничего с такой абсолютной искренностью – ее слишком испортили, измучили вынужденным враньем.
– Ты мой подарок, – вырвавшись из короткого небытия и тяжело дыша, сказал он. – Подарок богов.
Наконец и она пришла в себя – все плыло перед глазами: его лицо с изломом темных бровей и черными кудрями, пронзительный взгляд счастливых глаз, синее небо с облаками, солнечный свет…
– Лучший комплимент, который я когда-либо слышала от мужчины, – прошептала Рита.
«С ним, я хочу быть с ним, – испытывая острые импульсы счастья, думала она. Сейчас ей было все безразлично и плевать на работу, карьеру, оставшихся где-то коллег и друзей. На все. – Только с ним…»
Когда она, ближе к вечеру, ехала на виллу, была только одна навязчивая мысль: как не выдать себя. Не выглядеть такой счастливой, переполненной внезапной страстью к мужчине, ненадолго насытившейся своим чувством и мечтающей пить из этого источника дальше. Она светилась, превратилась в солнышко, действительно в Афродиту. Такое настроение очень подходит сексуальной женщине, но не той, что вернулась из женского монастыря, где ведут затворническую жизнь отказавшиеся от мира отшельницы.
Она должна была разбиться в лепешку, но вернуться с легким страданием на лице.
Там, на пляже, сходив к автомобилю за ноутбуком, Рита подробно изучила внутренний уклад монастыря Святой Магдалины, многое ей рассказал и Адонис. Оказывается, его двоюродная тетка ушла в этот монастырь двадцать лет назад и до сих пор жила там. После изучения материала у Риты сложилось ощущение, что она уже была там. Возможные вспышки радости, которых она боялась перед лицом уже ненавистного ей подозрительного Вершинина, должны будут уравновесить ее познания о монастыре. Это не изменять из мести дорогому Льву Витальевичу со столичным певцом Деревянко, до которого ей и дела не было. Тут другое. Любовь! Внезапная любовь.
Когда Адонис провожал ее у развилки двух дорог, он долго не отпускал ее руку. В нем бушевали страсти – глаза молодого художника ничего не могли утаить.
Наконец он сказал:
– Я не смогу спокойно спать и нормально жить, представляя тебя в объятиях старика, который мучает тебя, изводит своей пошлой страстью и ревностью, а тебе приходится, как рабыне, делать то, что ты ненавидишь.
– У меня нет выбора, милый, – ответила она. – Пока нет.
– Выбор есть всегда, – справедливо заметил художник. – Ты можешь сегодня же уехать со мной. Мы вернемся, оставим машину где-нибудь в Мелиссе, ты сядешь ко мне за спину и мы умчимся в мой дом, в Каронту. Мама с радостью примет тебя.
Эта идея на какие-то минуты ослепила Риту Сотникову. А почему бы и нет? Может быть, это и есть ее судьба и она требует от нее, запутавшейся молодой женщины, избалованной мужским вниманием, именно этого поступка? Вот она – подсказка, новая дорога, которая внезапно открылась. Только выйди из терний – на большую и ясную дорогу, где светит солнце, а на мотоцикле ждет самый романтический герой в мире. Но минуты затмения прошли быстро. Собираясь второпях, она не взяла с собой паспорт и сообщила об этом Адонису. Сказала еще, что «ее старику» сейчас не до любовных утех – он мучается животом и спиной. И пусть мучается. Убедила: она сделает все, чтобы не попасть в его лапы, не станет спать с ним, найдет сто предлогов для отказа. А уже завтра они встретятся – также утром, займутся любовью, а потом, может быть, съездят в монастырь. Наконец, завтра она приедет с паспортом, и у нее будет возможность решить: остаться с любимым сразу или еще на пару недель затянуть свою игру. У нее на родине пожилые родители, и об этом не стоит забывать. Наконец, рано или поздно они будут вместе. Обязательно.
Этот довод убедил Адониса, и она поехала на виллу – беспробудно лгать, играть выбранную ею самой роль коварной обманщицы. Это Рита Сотникова умела с фантастическим искусством.
На вилле она взахлеб рассказывала о монастыре Святой Магдалины: эта тема, как она и предполагала, и впрямь тянет на ряд статей. Благо хозяева виллы, новые русские, толком и не слышали о нем. Не до того им было. Слушая ее, Вершинин радостно кивал: свою шахматную партию он разыграл гениально. Увез Риту от молодых повес и по горло загрузил «свою журналюгу» полезной для всех работой, которую она будет выполнять с огромным желанием.
В конце ее рассказа Лев Витальевич красноречиво потребовал:
– Ну а теперь покажи фотографии. Из монастыря. Наверное, ты их наделала добрую сотню.
Новый русский тоже оживился:
– Да, Риточка, покажите, покажите…
И милая супруга нового русского закивала: мол, ждем. Рита хитро прищурила глаза:
– Почти угадали – около восьмидесяти фоток.
Она протянула Вершинину свой телефон. Лев Витальевич и супруги, хозяева виллы, с огромным интересом стали рассматривать фотографии монастыря. А Рита продолжала пить вино и хитро улыбаться. Эти снимки она предусмотрительно скачала с телефона Адониса, которые он сделал год назад, когда посещал тетю-монашку. Одним словом, обман удался на славу.
В конце затянувшегося ужина Вершинин объявил Рите, что, пока он чувствует себя неважно, в отель они не поедут. Он надеется, что Рита поймет его. Этот приговор полностью устраивал Сотникову. Ее не устроило другое: когда они легли уже за полночь, Вершинин с нежностью прихватил ее бедро.
– Я мечтал об этом весь сегодняшний день, милая, пока ты моталась по монастырям. – А потом, кряхтя, полез и с поцелуями. – Только ты сегодня будешь сверху. Спина еще ноет.
– А как же твой живот? – отвечая на его поцелуи, спросила она.
– Получше. Таблетки и порошки помогают. Только будь поаккуратнее.
– Буду, – пообещала она.
Еще через час, когда Лев Витальевич мирно посапывал, она смотрела в темный потолок, по которому разливались отсветы луны.
Что она будет делать на Кипре? Русскоязычная журналистка. Работа и карьера для нее – главное. Она и впрямь собиралась бросить ставшего ненавистным – особенно после сегодняшней встречи с Адонисом, ее античным героем, – Льва Вершинина. Она планировала променять его в России на кого-то другого, не менее значимого, но более приятного человека. Но бросать свое поприще, в которое она вросла всеми своими молодыми корнями – душой и сердцем, обретенным профессионализмом – ради любви? Нет, на это она не подписывалась. Рита размышляла об этом, пока у нее не заболела голова, а потом решила: хватит. Утро вечера мудренее. Все рано или поздно решится само. А пока что – спать.
4
Развилка двух дорог у кипарисовой рощи стала для них символом начала любви, надежды, будущего счастья. Преддверием земного рая, в который жаждет ступить всякий смертный. Укромный уголок на диком берегу, где они каждый день под шум прибоя занимались любовью, стал для двух молодых людей самим раем. И если бы Риту спросили, какие дни ее жизни были самыми счастливыми, она ответила бы: эти, у мыса Сирен. До монастыря Святой Магдалины они так и не доехали, но Рита нашла выход. Уже на третьем свидании, в промежутке между любовью и трапезой, она открыла ноутбук и приступила к первой статье о монастыре. У нее имелись проспекты и яркое воображение. Возможно, именно тогда она открыла в себе писательский дар. Адонис, который возил с собой в коляске мотоцикла этюдник и теперь рисовал ее, как правило, обнаженной, подсказывал такие мелочи, которых и в проспекте не увидишь.
Скоро перед Вершининым стали ложиться на стол увлекательные статьи о спрятанном в горах женском монастыре. Иногда Риту заносило, и она сама придумывала факты из его истории. Например, как семьсот лет назад турки искали этот монастырь, чтобы разрушить его, а заодно надругаться над несчастными монашками. Но, по легенде, ангелы укрыли его небесным покрывалом, и турки остались ни с чем. Эту выдумку Рите навеяла древняя русская легенда о граде Китеже, который скрылся от глаз подступающих монголов.
Вершинин читал и качал головой:
– Надо же, как похоже на легенду о Китеж-граде.
– Ага, – согласилась Рита. – Очень похоже. Сама удивлена.
– Но я скептик, – скривился он. – И думаю, что подобные легенды тиражировались в мире много раз.
– И это возможно, – вновь согласилась Рита. – Но легенда красивая.
– Безусловно.
Ее статьи читали и муж с женой – хозяева виллы. Читали и восхищались.
Дело кончилось тем, что Вершинин изрек:
– Вот мне получше станет и съездим туда.
– Точно! – заключил новый русский.
Его глаза загорелись так, словно его пригласили на дегустацию изысканных вин. Он даже в ладоши прихлопнул.
– Ха, – цинично вырвалось у Риты, пьющей вино. – Ха-ха. Кто вас туда пустит, дорогие мужчины? Монастырь-то женский. Там свой устав, и очень строгий. Даже на порог не пустят, можете не надеяться.
– А ведь верно, – кивая, согласился Вершинин.
– Ну меня-то пустят, наверное? – спросила жена нового русского. – Мы вдвоем можем съездить, а, Риточка?
«Этого еще не хватало, – молнией пронеслось в голове у Сотниковой. – Да просто камень на шею…»
Она оказалась на самом краю. Ее вот-вот могли раскрыть. Но она любила и умела ходить по краю.
– Можно, – сказала Рита. – Но надо пройти определенный обряд очищения. – Она нахмурилась. – Я вам не говорила разве?
– Нет, – покачала головой жена русского.
– И ведь нигде не упомянула пока. Три дня поста, потом исповедь, и только после этого посещение монастыря. Можно и соврать, конечно, что ты постился, но исповедоваться придется. Туда приезжает священник раз в неделю, отец Андрей, настоятель одной из церквей, он принимает исповеди монахинь и тех мирянок, кто хочет попасть в монастырь.
Жена нового русского приложила руку к полной груди:
– Боже, как все сложно!
– Представьте себе, – кивнула Рита.
– И ты что, постилась три дня? – с недоверием спросил Вершинин.
– Один, – вздохнула Рита.
– Врушка ты, бога не боишься, – саркастически усмехнулся Лев Витальевич. – И этого – отца Андрея, – пренебрежительно добавил он.
– Неправда. Бога я боюсь. Немного, но боюсь. Но дело-то прежде всего. И потом, дело мое правое.
Вершинин снисходительно поморщился.
– И он тебя исповедовал, этот отец Андрей?
– Разумеется.
– Что же ты ему наговорила?
Семья новых русских вопросительно уставилась на нее: мол, вот именно, Рита, что же?
Она пожала плечами:
– Кое-что. – И тут же сделала большие глаза: – Ну что вы от меня хотите? Если бы я ему рассказала всю правду о своей богатой на события жизни, то накрылись бы мои статьи.
– Говорю же: врушка, – покачал головой Вершинин. – Врушка сто раз.
Рита стала очень строгой:
– И я говорю – дело прежде всего.
Привлекая внимание уже смеявшихся хозяев виллы и пальцем указывая на подругу, Вершинин сам рассмеялся:
– Журналюга, что с нее взять?
– Коли все так строго, – разливая вино по бокалам, кивнул новый русский, – ограничимся статьями нашей прекрасной Маргариты. Мне их вполне достаточно. Просто «Клуб кинопутешествий».
– Благодарю вас, – поклонилась гостеприимному хозяину Рита.
Вопрос о посещении монастыря отпал сам собой. Хотя опасность разоблачения полностью не миновала, и край, по которому шла Рита, был рядом, она, подобно умелому канатоходцу или просто кошке, не знала страха.
А тем временем день отъезда домой приближался. Вершинин давно соскучился по привычной обстановке. Ему хотелось в свой мир, где не болит живот от чужой пищи, в пентхаус, а главное, туда, где процветает его империя, все слушаются и преданно выполняют любые приказы.
Адонис мрачнел на глазах. Рита видела это. Любовник уже не раз спрашивал, удается ли ей уходить от посягательств «проклятого старика». Рита отвечала: «Да, конечно».
В очередной раз, за три дня до ее отъезда, когда они лежали обнаженными у мыса Сирен и слушали прибой, несчастный и неистовый одновременно, Адонис не выдержал.
– И каким образом тебе это удается? – задал он резонный вопрос.
Художник смертельно ревновал свою возлюбленную.
– У меня есть способы, – легкомысленно ответила она.
– Но какие? – вопросил Адонис.
– Секрет фирмы.
– Это не ответ, – замотал головой ревнивый киприот.
Конечно, это не ответ, понимала Рита. Нужно что-то мгновенно придумать, иначе у ее любимого появится шрам на сердце. Или даже два. Меньше всего ей хотелось причинить ему боль.
И она нашлась, став очень серьезной:
– Я не хотела говорить тебе об этом раньше, чтобы не расстраивать. Он о чем-то стал догадываться, оскорбил меня, назвал шлюхой. А я сказала: купишь мне за это джип, можно подержанный. Не обижусь. А пока ничего от меня не получишь. Могу хоть завтра улететь домой. Я не твоя рабыня.
Легенда оказалась и впрямь неплоха – у Адониса отлегло от сердца. Его напряжение ушло, он сразу повеселел. Вот так ловко она не позволила появиться рубцу на его сердце. Или даже двум.
Правда, художник сказал:
– За то, что он назвал тебя шлюхой, мне хочется поехать на эту проклятую виллу и переломать ему руки и ноги.
– А вот этого делать не стоит, – возразила Рита. – Он старенький и больной. А ты – молодой атлет. И потом, ты ревнуешь меня, но почему отказываешь в праве ревновать моему шефу? У него на это куда больше причин, поверь мне.
Она ловко забралась на него, нежно поцеловала в губы.
– Мне нужно будет вернуться домой, повидать родителей, все обсудить с ними. А потом я приеду к тебе. Кто может нам помешать?
– Да, конечно, – согласился Адонис, хорошо понимая, что родители – это святое. – Поезжай, милая.
– И еще…
– Да?
– Сегодня я скажу ему, что останусь в монастыре на ночь, ну, чтобы почувствовать жизнь монахинь. А сама приеду к тебе. Мы будем заниматься любовью весь день и всю ночь. Нашу первую ночь. Не возражаешь?
Он привлек ее к себе, целовал грудь, плечи, ключицы, шею, губы. Это и стало ответом. Адонис был счастлив, как и счастлива Рита. Почти что счастлива. Даже превратившись в наездницу и отдавшись любовному порыву, какой-то частью рассудка она лихорадочно решала: что же будет дальше? После этих трех дней и ее возвращения на родину? Она пыталась угадать свою судьбу, но та, как это ни странно, в этот раз ловко уворачивалась и уходила от ее взора.
5
Сидя за рулем и пролетая по трассе вдоль моря, Рита волновалась. Она знала, что это их последнее свидание. Потом все будет по-другому, появится равновесие в их отношениях, наступит полное счастье, но пока…
Она вспоминала разговор с Вершининым накануне.
«Что значит ночевать в монастыре?! – воскликнул тот после ужина, когда они остались вдвоем. – Ты же написала все статьи? Или нет?»
«Осталась последняя, завершающая. Я должна пережить определенный катарсис. – Она снисходительно прищурила глаза. – Ты ведь знаешь, что такое катарсис?»
«Не остри, девочка. Бред какой-то, – покачал он головой. – С ума можно сойти. И тебя готовы оставить там?»
«Да, мне даже келью предоставят».
«Говорю же: бред. Что-то мне эта тема разонравилась. – Он погрозил ей пальцем. – Ты слишком втянулась в нее. Чересчур! Надеюсь, без подстрига?»
«Без. Клянусь».
«Смотри у меня».
«Ага».
«Ага, – передразнил он ее, пожав плечами: – Так и быть, отпущу. Ночевать в монастыре! Ладно, идем спать. Вот сейчас и напомню тебе, что ты – женщина, а не монашка».
И он напомнил, что она женщина, два раза. Второй раз утром, и с особой злостью, словно выпуская последний пар. Поэтому назвать гармоничным все то, что происходило с ними – с ней и Адонисом – было невозможно. Рита чувствовала, что ступила в зыбучие пески – беспросветной лжи всем и вся – и теперь тонула в этой губительной яме.
В это чудесное утро Рита Сотникова рисковать не решилась и изменила место встречи. Она подъехала на автомобиле к развилке у кипарисовой рощи часам к десяти, повернула на боковую трассу, по которой сюда каждый день приезжал Адонис, и направила автомобиль в сторону гор, как раз по тому маршруту, в конце одной из веток которого и был монастырь Святой Магдалины. Она то и дело оглядывалась: нет ли за ней слежки. Что стоит Вершинину попросить своего друга, нового русского, найти в Мелиссе соглядатая? Денег бы он не пожалел. Но машин за ней не было. Километров через десять она увидела его слева от дороги – Адонис стоял в тени дерева у своего мотоцикла и трепетно высматривал любимую.
Скоро они целовались под раскидистой оливой.
– Куда мы поедем? – спросила Рита.
– Мой друг предоставил мне домик в одной из ближайших деревень. Тебе он понравится, поверь.
Домой к Адонису они поехать не могли, его мать была строгих правил. Привести домой женщину он, безусловно, мог, но тогда его мать не приняла бы ее как невесту. Рите нужно было отделаться от прежнего любовника и только потом ехать знакомиться с будущей свекровью. Они оба это понимали, поэтому Адонис не торопил события. Ведь его самого угнетала мысль, что любимой женщине приходится делить постель хоть со старым и больным мужчиной, злым ревнивцем, которого она ненавидит, но тем не менее – все еще ее официальным любовником.
На одном из предгорий, слева от трассы, Рита увидела густую россыпь белых домов, поднимавшихся в окружении зелени по неровному склону. Именно в ту сторону и указал рукой Адонис. Рита кивнула ему. Они свернули с шоссе на узкую асфальтовую дорогу, где с трудом могли бы разъехаться два автомобиля.
Она попала буквально в сказочное место. Горная греческая деревушка, куда они въехали минут через десять, очень отличалась от русской с покосившимися деревянными избами. Тут почти все дома были из белого камня или просто побеленными, двух– и трехэтажные, с красными и синими балкончиками, дороги выложены светлой брусчаткой. Арки, лестницы, черепица. И все это тонуло в зелени. Такое селение и деревней-то не назовешь – в России это был бы городок-музей. «Вот где стоило бы купить домишко или квартиру», – думала Рита, но вновь ловила себя на мысли: а что она тут будет делать спустя год или два? Как скоро она почувствует себя ненужной в этом греческом раю? Но сейчас мучить себя подобными предположениями не хотелось – у них впереди были сутки любви.
Автомобиль и мотоцикл они оставили на стоянке внизу, а сами двинулись по узким мощеным улицам вверх. Рита и Адонис проходили через арки между домами или ведущие прямо через дома, этакие небольшие тоннели, тонувшие в прозрачной синеве тени, а потом попадали в столб яркого солнца и вновь шагали по белым лестницам. Им попадались не только сонные местные жители, привыкшие к своему горному раю, но и туристы. Пару раз Рита услышала русский говор и настороженно оглянулась. Ведь она должна быть сейчас в монастыре! Но если на них и обращали внимание, то лишь потому, что они были красивой молодой парой.
Наконец Адонис взял Риту за руку:
– Вот этот дом. Хорош, правда?
Похожий, как две капли воды, на все другие, но в своей строгой простоте и лаконичности он и впрямь был очень хорош. Белый, аккуратно покрашенный, с синими двустворчатыми дверями и точно такими же запертыми ставнями, с двумя южными деревцами в гигантских глиняных горшках по обе стороны от крыльца. Адонис вытащил из кармана ключи, подбросил и ловко поймал их. Три старые каменные ступени, кованые чугунные перила.
Он поднялся первым, открыл двери, вежливо указал рукой в полумрак:
– Прошу.
Рита поднялась по ступеням и вошла в чужой дом. И вновь она ходила по нему, как кошка, обследуя новую обстановку. Вот спальня с огромной старинной кроватью, фамильной, на которой, наверное, несколько поколений киприотов усердно строгали себе подобных.
Рита остановилась у очередного зеркала в человеческий рост. Стекло было мутноватым, трещины расползлись в левом верхнем углу. И вновь она смотрела на себя, как на чужого человека. Кто она теперь? В этом измерении? В этом мире? Зачем она? Что ее ждет впереди?
– Разденься, – услышала Рита за спиной.
Тон был нежным и повелительным одновременно. Такой тон гипнотизирует женщин, заставляет их таять и подчиняться. Рита даже не оглянулась. Она стянула майку, за ней джинсы и стринги. Адонис, уже нагой, подошел сзади и обнял ее. Кисти его рук легли на ее живот и взяли тело в замок. Он был на голову выше, смуглый, мускулистый, и когда он стиснул ее, она оказалась беспомощной в его руках. Рита думала о том, что они никогда еще не были под крышей, не занимались любовью в постели, только под открытым небом, как Адам и Ева, у моря, у скал, в песке или траве, как два на удивление красивых дикаря. И вот теперь их принял этот греческий дом в горах. Длинные черные волосы Адониса доходили до плеч – таких широких и сильных, что она почувствовала себя за каменной стеной. «Банальность, – думала Рита, – но столь вожделенная всеми женщинами мира. Древний инстинкт выживания – спрятаться за такими плечами». Кто она теперь, в этом доме? Рита ощущала, что сейчас меняется ее сущность, она перерождается в кого-то другого. В другую! Но своего нового естества понять пока не могла, и это томительно мучило ее. Она словно стояла перед открытием великой тайны – своей собственной, важной только для нее. И еще одного человека.
Их глаза встретились в отражении.
– Как же ты красив, – прошептала она. – Я с ума схожу по тебе!
– А я давно лишился рассудка, – ответил он и с улыбкой сжал ее еще сильнее.
– Раздавишь! Я же как лягушонок в твоих руках.
– Ты готова? Заниматься любовью? – уточнил он.
– Всегда, милый.
Он подсек ее под коленями и понес на кровать, уложил, потянулся к ней…
– Над нами ангелы, – обхватив его шею, прошептала Рита.
– Что? – глядя на нее сверху вниз, не понял он.
– Я о потолке – там кружат ангелы. Сам посмотри.
Адонис обернулся и мельком бросил взгляд наверх. Потолок был покрыт лепниной – там и впрямь кружили стайками амуры.
– Это чтобы лучше дети делались, – улыбнулась Рита.
– Ты мой ангел, – он ловил губами ее губы. – Ты, милая…
– Эти ангелы – наше благословение, – прошептала она, все горячее отвечая на его поцелуи…
Ложе оказалось не только старым, но и до безобразия скрипучим. Теперь уже было несомненно, что оно помогло родиться на свет божий многим поколениям критян.
Потом, утомленные и счастливые, они смотрели в потолок. Кажется, ангелы были довольны тем, что увидели. Рите казалось именно так. Она даже улыбнулась своей мысли и обернулась к любимому. Из-под его черных кудрей вырвалась и потекла по скуле капля пота. Рита потянулась и смахнула ее пальцами, но руку не убрала. Ей было приятно чувствовать, как пульсирует венка на его виске. Адонис бережно перехватил ее руку, поцеловал ладонь и долго держал ее, прижатой к своим губам.
– Так неудобно, прости. – Рита вновь уставилась в укрытый лепниной потолок старого греческого дома. – В статьях мало пишут о человеческих чувствах. Там – факты, но я когда-то пробовала себя в прозе. Я сейчас переживаю то, что прежде ни с кем…
– Мы думаем одинаково.
– Правда?
– Да.
– Это здорово.
– Кстати, тут есть рынок, – вдруг сказал Адонис. – Таких сыров нигде не найдешь. Сортов – сотни.
– Отлично, – откликнулась Рита. – Обожаю сыры.
– Кажется, они сами выдумывают рецепты приготовления. Я о местных жителях. Кто во что горазд. У каждого второго маленькая сыроварня и винокурня тоже. Туристы отсюда мешками сыры увозят. Хочешь, пойдем и купим?
– Пойдем. – Рита перевернулась, сбросила ноги с кровати и встала. – А моченый горох? – Она хитро прищурила глаза. – Они продают моченый горох?
– А при чем тут моченый горох?
– Что, не догадываешься?
– Нет, объясни.
Рита даже руки выставила перед собой:
– А как же мечта любого просвещенного грека? Древнего, разумеется.
– Говорю же: объясни.
Рита сокрушенно вздохнула:
– Мечта древнего грека – сидеть у огня, запивать моченый горох разбавленным вином и слушать «Илиаду» Гомера. Это я в институте проходила. А вот кто сказал – не помню. Эх ты, грек, – весело усмехнулась она.
– Вот когда вспомнишь, – бросил Адонис, – тогда и попрекай.
Он крепко ущипнул ее за ягодицу, она вскрикнула и ударила его ладонью по спине.
– Пошли в душ, зазнайка, – бросил Адонис через плечо. – И на рынок – за сыром и вином.
Прогулка за сыром растянулась до позднего вечера. Деревушка с разбросанными по склону горы домами, многие из которых превратились в отели, была живописна и хороша. Встречалось много домашних винокурен, пекарен и сыроварен, все хотелось попробовать, посидеть и тут, и там, и вернулись они, когда пронзительно яркий диск луны уже сиял над их головами. Адонис нес тяжелую сумку, наполненную яствами. Они заперли двери, умылись и сразу направились в спальню. Есть им уже не хотелось – только любить…
Среди ночи, на старой чужой кровати, он спросил у нее:
– Ты и впрямь приедешь ко мне?
– О чем ты?
– Послезавтра ты улетаешь в Россию. Но потом правда вернешься сюда, ко мне?
Эти слова горько и больно тронули Риту. Она приподнялась на локте, провела ладонью по его рельефной скуле:
– Почему ты спрашиваешь?
– Я боюсь поверить такому счастью.
– А ты поверь… Конечно, приеду. Меня только одно заботит.
– Что именно?
– Я – журналистка и привыкла быть в гуще событий. Ты – художник, тебе ничего не нужно, кроме холста и моря.
Он привлек ее к себе.
– Я сейчас скажу тебе очень важную вещь.
– Говори.
– Ты для меня дороже моря и любого холста. Такая вот правда.
Не сразу до нее дошел смысл сказанных им слов. И вдруг у Риты брызнули слезы, они потекли по щекам, солью обжигали губы.
– Что с тобой? – Он пытался разглядеть в темноте ее глаза, в которых сейчас сверкали отблески ночи.
А она ревела и ревела. Хлюпала носом. Задыхалась. Это был взрыв таких эмоций, которые Рита Сотникова, легко пролетавшая над землей, подобно воздушному змею, не переживала никогда. Теперь она поняла, что искала сегодня, когда приехала сюда, что пыталась узнать в мутном зеркале с трещинами, в своем отражении, в сердце и душе, в тайне, которую не понимала. А поняла только теперь.
Вцепившись в любовника, Рита уткнулась лицом ему в плечо, потянула носом.
– Господи, – пробормотала она, – я только что поняла: ты для меня дороже моей карьеры и всей прежней жизни. Ради тебя я бы отреклась от всего, даже перестала бы писать, если было бы нужно принести такую жертву.
Так они и лежали, отчаянно переплетясь руками и ногами. Это был их катарсис – один на двоих. Их перерождение, взросление душ. Это была их любовь. Та, о которой писали все поэты всех времен. Это было их бессмертие.
– Ну все, все. – Он заботливо гладил ее по плечу, целовал в мокрое лицо, в губы, в закрытые глаза.
Тело Риты все еще конвульсивно вздрагивало.
– Но ведь мы что-нибудь придумаем, правда? – со всей искренностью спросила она. – Я о нашем будущем?
– Разумеется. Не все так плохо. Мы можем быть вместе и заниматься любимым делом. Никаких жертв. Мне никто не запрещает писать море. Ты можешь печатать статьи и публиковать их где угодно. Хватит уже того, что мы готовы были пойти на это…
– Ты прав, прав…
– А может быть, тебе уже пора перейти на другую ступень?
– Что это значит?
– Может, тебе стоит начать писать романы? Ты мне читала свои статьи о монастыре Святой Магдалины. Сама сказала: писала рассказы. Ты же талантливая фантазерка, милая! А потом будет презентация, представляешь? Не сразу, но будет. В моих Афинах или в твоей Москве, или в Париже. Мы поедем туда вдвоем, ты будешь выступать и читать отрывки из своих произведений. Тебя будут фотографировать десятки репортеров и брать интервью. Представляешь?
Риту словно обожгло изнутри. Она разом перестала плакать, села, плечи ее больше не вздрагивали.
– Тебе только сейчас пришла в голову эта мысль? – спросила она.
– Да, – честно ответил он.
– Я ведь когда-то мечтала именно об этом, а потом забыла о своей мечте – журналистика отнимала все время.
– Правда?
– Честное слово. Закрутилась, закружилась… – У нее сердце готово было выпрыгнуть из груди. – А все так и будет, именно так, как ты сказал.
– Все будет именно так, как мы захотим, – согласился Адонис. – Ого…
– Что?
– Посмотри наверх.
Запрокинув голову, Рита взглянула на потолок. Их ангелы ожили. За окном, под ночным ветром, шелестели высокие деревья, колыхались ветви. Свет луны и фонарей метался, и отсветы скользили по лепному потолку. Казалось, что ангелы и впрямь кружат над ними.
– Интересно, это случайность или так задумано? – спросил Адонис. – Но мастер был хорош. Может быть, даже гениален.
– Я же сказала: они благословляют нас. Слушай…
– Да?
– Послезавтра я улетаю в Москву. Еще через сутки я буду дома. Самое тяжелое – разговор с родителями. Но мы это переживем: я и они. Деваться некуда. Придется. У меня своя жизнь. Потом я увольняюсь, беру билет и лечу к тебе. Дней через пять, максимум через неделю, мы будем вместе, чтобы не разлучаться уже никогда. Такой вариант нас устроит?
Он тоже сел на постели, обнял ее своими ручищами.
– Это идеальный вариант, Рита. Ты – умница. – Он поцеловал ее за ушко. – Моя жемчужина.
– Да, – повеселев, откликнулась она. – Я и впрямь умница. И жемчужина, кстати, тоже. И ты хорош, милый Адонис. – Рита покачала головой: – Так хорош, что слов нет… Подсказал ведь. Направил.
– Выпьем вина?
– Еще как. И съедим целую головку сыра. – Рита прижалась к нему изо всех сил. – Ну, хотя бы половину, чтобы не треснуть.
Они так и сделали. Выпили бутылку домашнего вина, наелись сыра. А потом, когда уже забрезжил рассвет, уснули как убитые.
В полдень, все такими же окрыленными, они уезжали из горной деревушки, подарившей им перерождение.
Адонис проводил ее на своем мотоцикле до развилки, где на морском ветру густо шумела листвой кипарисовая роща.
Рита пошутила:
– Жаль, сыра взять не могу – после ночи-то в монастыре. Спросят: откуда сыр? А уж если бутылку вина прихватить, то совсем беда.
Адонис кивнул:
– Мы сюда еще вернемся и накупим всего, что душа пожелает.
– Пока. – Поцеловав его, Рита забралась в салон автомобиля. – Люблю.
– И я тебя люблю, жемчужина, – кивнул он.
Адонис провожал ее взглядом, пока машина возлюбленной не скрылась из глаз, и только потом, поддав газу, повернул мотоцикл и полетел по трассе назад.
На виллу Рита приехала отчужденная, молчаливая, даже холодная, и всем сразу стало ясно – она была в монастыре, не ошибешься, слова из песни не выкинешь. Ледышка. Она даже коснуться Вершинина не захотела и смотрела в одну точку, ни с кем не пересекаясь взглядом. Новый русский и его жена, видя в молодой женщине эту перемену, не стали ее ни о чем расспрашивать.
– Пока ты молилась, наши вещи привезли из отеля «Афродита», – сказал Вершинин.
– Хорошо, спасибо, – откликнулась Рита.
– Как бы в монашки не подалась, – чуть позже шепнул новый русский ему на ухо.
– Не пущу, – мрачно отозвался тот.
Ночью, по обыкновению, он попытался пристать к ней, но Рита шарахнулась от него, как от чумного. Он попытался второй раз и третий.
– Не сегодня, – ледяно отрезала она.
– Вот черт, – пробормотал Лев Витальевич. – Ничего хорошего я от этого монастыря и не ждал.
Днем их лайнер взлетел и взял курс на Москву.