[128] очень хорошо, он горько жалуется на кормление в Румпенхейме; даже кофе и тот, говорят, такая гадость, что никто не пьет. Прелесть! Угостили, нечего сказать! Молодцы немцы!
Сегодня с утра я пошел гулять, погода приятная и теплее. Петергоф еще совсем не в приличном виде, дороги ужасные, везде приготовлен щебень и песок чинить их; везде идет ремонт и все в очень неприглядном виде. Одна Александрия[129] в более приличном виде, но и то далеко не все приведено в порядок; не понимаю, отчего все так отстало, а в особенности в сравнении с Гатчиной.
Были с докладами Алексей, Шестаков, Островский, Танеев[130] и кроме того Нарышкин и Кремер[131]. Завтракали с Алексеем и детьми и потом пошли осматривать сетку и все помещения детей и классные комнаты. Все педагоги были на местах: Гоши, Хис и Дюпедрон. В 2 часа Алексей отправился обратно в Петербург на «Стрельне». Из яхт «Славянка» и «Марево» здесь, а «Царевна» еще в Кронштадте. «Александрия», «В.К. Алексей» и брандвахты на местах.
В 3 ½ ходили с Ники и Жоржи в моем шарабане с визитом к Ежени и Алеку, которого сегодня рождение, 40 лет![132] Он привез чудных обезьян; одна большая, совершенно человек и очень смирная, но воняет страсть. Потом мы прокатились по Английскому парку через кадетский луг, через Царицын луг (вернулись) обратно домой и гуляли пешком. Мишкин и беби, слава Богу, здоровы и веселы. Мишкин уже гуляет в саду с голыми ногами без больших чулок. Сегодня чудная, светлая и ясная ночь и вид из моего кабинета прелестный; я так наслаждаюсь этими светлыми ночами здесь.
22 мая. Вторник.
Вот уже 4 года, что не стало нашей дорогой, милой Мамá! Как время летит, но все-таки никогда не забуду это ужасное утро, когда мы на Елагине получили эту страшную новость и как неожиданно! С ее смертью началось все это страшно смутное время, этот живой кошмар, через который мы прошли и который навсегда испортил все хорошее, дорогое воспоминание о семейной жизни; все иллюзии пропали, все пошло кругом, разобраться нельзя было в этом омуте и друг друга не понимали! Вся грязь, все дрянное вылезло наружу и поглотило все хорошее, все святое! Ах, зачем привелось увидеть все это, слышать и самому принимать участие во всем этом хаосе[133]. Ангел-хранитель улетел и все пошло кругом, чем дальше, тем хуже и, наконец, увенчалось этим страшным, кошмаричным, непостижимым 1 марта!!![134]
Я вообще не люблю, да и не умею передавать мои душевные мысли и думы, но теперь само вырвалось! Если есть, что доброе, хорошее и честное во мне, то этим я обязан единственно нашей дорогой милой Мамá. Никто из гувернеров не имел на меня никакого влияния, никого из них я не любил (кроме Б.А. Перовского, да и то позже)[135]; ничего они и не могли передать мне, я их не слушал и на них не обращал решительно никакого внимания, они для меня были просто пешками. Мамá постоянно нами занималась, приготовляла к исповеди и говенью; своим примером и глубоко христианской верою приучила нас любить и понимать христианскую веру как она сама понимала. Благодаря Мамá мы, все братья и Мари, сделались и остались истинными христианами и полюбили и веру, и церковь. Сколько бывало разговоров самых разнообразных, задушевных; всегда Мамá выслушивала спокойно, давала время все высказать и всегда находила что ответить, успокоить, побранить, одобрить и всегда с возвышенной христианской точки зрения. Кроме Мамá, один (человек) во всю жизнь оставил мне дорогое незабвенное воспоминание и тоже имел влияние на мою жизнь и характер – это дорогой брат и друг Никса[136]; все остальное только мелькало перед моими глазами и умом, и ничего меня не останавливало обратить на них внимание. Папа мы очень любили и уважали, но он по роду своих занятий и заваленный работой не мог нами столько заниматься как милая, дорогая Мамá. Еще раз повторяю: всем, всем я обязан Мамá и моим характером и тем, что есть![137] Никогда и никто не имел на меня влияния, кроме двух дорогих существ: Мамá и Никсы. Но однако я так никогда и не кончу и мог бы написать об этом целые листы, но теперь не время, да и скоро, даст Бог, и увидимся.
Сегодня был с Ники и Жоржи в крепости и горячо молился на дорогих могилах. Сегодня отличная погода, тепло и тихо, так что в первый раз можно наслаждаться погодой. Дети, слава Богу, здоровы и веселы.
Как я счастлив и рад, что могу сказать тебе, моя милая душка Минни, до скорого свидания и обнять тебя и расцеловать крепко, крепко. Обнимаю от всей души и целую тебя и Ксению. Христос с вами!
Твой верный друг Саша.
(ГАРФ. Ф. 642. Оп. 1. Д. 709. Л. 13–16)
Село Ильинское. 16 августа 1888 г.
Моя милая душка Минни!
Я получил твою депешу из Гмундена[138] вчера вечером и могу себе представить твою радость быть вместе с Alix и Thyra[139], а в особенности с последней, которую ты еще не видела после ее жуткой болезни. Как мне досадно и жаль, что я не могу тоже поехать с тобою и побывать у Thyra и видеть милую Alix и ее детей; поцелуй их от меня и скажи им, что я в отчаянии, что не увижу их.
Приехали мы сюда с Мишей и Алексеем вчера в 11 утра и встречены были у дома хозяевами с хлебом солью. Мой инкогнито таки удался, что ни губернатор, ни прочее начальство не знало о моем приезде. Погода великолепная и жаркая, так что мы все снова гуляем по-летнему и носим белое платье. Вчера же мы после завтрака отправились все вместе на ту сторону реки гулять и искать грибы и набрали много. Алексей и Павел даже увлекаются и с большим увлечением ищут грибы. Вернулись только к 6 часам, и пили чай на балконе. Обедали в 8 часов, а потом играли в карты, на биллиарде и проч. В 11 часов – чай, а в 12 часов разошлись и легли спать около 1 часу.
Миша очень доволен: Элла[140] подарила ему разные игрушки и он возится с ними, а также катается с матросами на лодках. Сегодня собирается ездить верхом, но не на пони, а на лошади м-ль Козляниновой[141], которая очень смирна и хорошо ходит. Алексей в духе и вовсе не скучает, гуляет с нами и один со своим Блеком[142]. Конечно, уже были собачьи баталии, но не Камчатка, а другие.
Твой И.М. Голицын[143] тоже здесь, у братьев в имении[144]. Сумароковы[145] тоже здесь в Архангельском, мы собираемся заехать к ним. Что здесь хорошо, что так тихо и при этой чудной погоде совершенное отсутствие ветра, или, по морскому выражению, мертвый штиль, что так редко бывает в Петербурге.
Миша завтракает с нами, пьет утром кофе, а обедает один, как всегда, в ½ 6. Спал он сегодня с 9 часов вечера до ½ 9 утра, не просыпаясь. Вера спит с ним в той же комнате.
Сегодня мы ездили по окрестностям и ходили пешком 2 часа. Жара сильная. Миша ездил верхом с берейтором на лошади Эллы; вороная, имени не помню, и был страшно счастлив и горд, что дали ему большую лошадь.
Сегодня завтракал губернатор князь Голицын с женой и все общество, которое невелико. Кроме Алексея, меня, Павла, хозяев еще Черевин, гр. Стенбок, Степанов[146], м-ль Козлянинова и м-ль Шнейдер[147]. Щербатовых мы еще не видели, и я заеду к ним на обратном пути через Братцево[148].
Сегодня я должен кончить и завтра утром отправить письмо на почту. Может быть успею еще написать второе письмо в Вену.
Поцелуй от меня Alix, Thyra и их детей. Надеюсь, что вы проводите весело ваши дни и что довольны вашим пребыванием. Крепко целую Ники и Ксению.
До свидания, моя милая душка Минни. От всего сердца обнимаю тебя. Очень грущу, что не с вами, но рад, что не остался один в Петергофе, а здесь, в уютном Ильинском. Христос с вами, мои душки. До свидания.
От души твой друг Саша.
(ГАРФ. Ф. 642. Оп. 1. Д. 710. Л. 2–5)
Яхта «Держава». 28 сентября 1889 г.
Моя милая душка Минни!
Ах, как скучно и пусто теперь на милой «Державе»! Тяжело было вчера уезжать из дорого Fredensborg[149] и прощаться со всеми милыми и дорогими оставшимися. Передай еще раз твоим Папá и Мамá всю мою глубокую благодарность за все это дорогое время и за любовь ко мне. Страшно грустно было вчера очутиться одному с Georgy[150] на «Державе» и не видеть никого из вас! Отвратительно уезжать из дорогого места, где чувствовал себя хорошо и жилось так счастливо и теперь попасть в чужую среду, вам несимпатичную, и с которой не хотелось бы иметь ничего общего.
Мысленно я с вами и слежу за часами, что вы теперь делаете. Нашей утренней прогулки с детьми мне страшно недостает, скажи им от меня, что я с грустью вспоминаю об ней! Завтрака, 5‑часового чая и обеда мне все очень, очень недостает и я надеюсь, Мамá Louise вспомнит обо мне, так как я был всегда ее соседом и дорожу этим очень. Одно, что мне вовсе не недостает – это скучнейшие вечера, чай и вист; это иногда было невыносимо. Надеюсь, что вы зайдете раз в наш маленький домик и вспомните обо мне.