Твоя горячо любящая Минни.
Данциг[387]. 5 октября 1889. Яхта «Держава».
Мы благополучно прибыли, и я страшно рада вновь тебя увидеть, мой любимый Саша. Не хочешь ли ты ненадолго приехать сюда или же предпочитаешь, чтобы, наоборот, мы приехали к тебе. Мне кажется, было бы лучше и приятнее подождать здесь, на борту, чем в вагоне, пока не перевезут багаж и т. д. Я жду твоего ответа, в любом случае я буду готова только через полчаса. Обнимаю тебя от всего сердца
Твоя Минни.
Четверг. 23 мая 1891. Ливадия[388].
Мой дорогой любимый душка Саша!
Вот я и добралась до чудесной Ливадии и, наконец, увидела моего любимого Георгия[389]. Слава Богу, у него хороший загорелый вид, правда, он немного похудел, и от этого его глаза кажутся впалыми более обычного. Однако он весел и доволен и не кажется огорченным и раздраженным врачами, которые являются к нему утром, пока он еще лежит в постели. Ты даже не можешь себе представить, как я была счастлива вчера утром, когда мы приехали в Севастополь и я увидела Георгия на вокзале! Он вошел в вагон, и я была так рада, что могу, наконец, обнять его и прижать к своему сердцу. Это не поддается никакому описанию! Мы оба были, так растроганы, что я начала плакать. Но на этот раз это были слезы счастья, которые только на пользу. Но как я хотела, чтобы в тот момент ты тоже был рядом. Всю мою радость омрачает то, что нам с тобой пришлось расстаться, любимый мой Саша! Я ужасно грустила, когда мне пришлось покинуть тебя в Москве. Я потом долго не могла успокоиться. Для меня так тяжело и печально быть без тебя! Добрый дядя Миша[390] долго оставался со мной. Он совершенно отчаялся меня успокоить и закончил тем, что сам расплакался. Но вообще он веселый и довольный и ни на что не жалуется. Ольга[391] прислала мне телеграмму, что 26-го числа покидает Афины и увозит с собой Минни и маленького Христо[392]. Я очень рада, что Минни тоже приедет.
Сейчас, любимый мой Саша, мне придется с тобой расстаться. Уже за полночь, и это письмо уезжает завтра утром с Вяземским[393].
Обнимаю тебя от всего сердца и уже радуюсь, что ты пообещал мне прислать ответ. Да сохранит и благословит тебя Господь, вот ежеминутная молитва Твоей преданной и верной подруги Минни.
Георгий и Ксения тебя обнимают, а также я, дорогие дети и Аликс[394].
Без даты, без начала и без окончания.
[…] у нас в нашем дорогом маленьком доме. Георгий живет в твоих комнатах. Надеюсь, ты не сердишься. Дело в том, что внизу очень сыро, и вообще я довольна, что он рядом со мной. Ксения расположилась внизу налево от входа, а дядя Миша – в угловых детских комнатах, потому что он хотел жить рядом с нами. Сандро[395] уезжает завтра, так что все устроилось к лучшему!
Этим утром после кофе мы втроем, Георгий, Ксения и я, совершили длительную морскую прогулку. Там было очень жарко, по дороге нас застал дождь, но потом солнце опять появилось, и мы вернулись красные от загара. Я была совершенно обессилена этой жарой. Мне пришлось сразу сменить одежду. Георгий чувствует себя очень хорошо, он может запросто подняться на гору, но все время немного кашляет, я все время это слышу, хотя Алышевский[396] утверждает, что он не кашляет. Все это печально, и к тому же у него такая грусть в глазах, мне это раздирает сердце.
…Алексеев[397] с большой осторожностью приближался к бухте Ялты[398], начиная с Ай-Тодор[399], мы еле двигались и бросили якорь очень далеко от дамбы. Это потому, что раньше он здесь никогда не был. Дорога на маленькой шлюпке тоже была достаточно долгой. К счастью, дядя Миша знал, где нужно причалить. Копытов[400] тоже был здесь впервые. Мы уже заворачивали к бухте, когда место было найдено. На пристани было огромное, количество народа и еще почетный караул. А вместо ковра были дивные розы, великолепно уложенные большим углом. И было очень жаль, что мы их, естественно, растоптали. Пришли старые Титовы[401], Григорий Гагарин с женой[402], старые Милютины[403] и многие-многие другие, так что в конце голова пошла кругом. Здесь перед домом стоял третий почетный караул, это не считая местных школ. Еще был Вяземский и новый интендант. Затем мы пошли в церковь, где старый священник и дьякон прочитали краткую молитву. После этого мы еще вышли на площадь вместе с Пушкиным[404], Копытовым, Лавровым[405] и управляющим порта, а потом подняли якорь. Мы величественно вышли из порта в сопровождении новых красивых судов Черноморского флота – «Екатерины», «Чесмы», «Синопа», «Терца», «Черноморца» и семи торпедоносцев. К несчастью, два из них тут же столкнулись. Мы были страшно взволнованы, потому что все это произошло у нас на глазах. Было впечатление, что бедный маленький торпедоносец тут же уйдет на дно, прежде чем к нему подоспеют большие суда. В результате его нос полностью ушел под воду, и вот таким образом его и отбуксировали в Севастополь. Бедный Копытов был в отчаянии от того, что этот несчастный случай произошел в самом начале. Только вечером мы узнали, что один несчастный матрос был тяжело ранен, а второй – легко. Я так переживала. Наша поездка по морю прошла изумительно. Погода стояла чудесная, ни ветерка, море – как зеркало. Мы развлекались, любуясь двумя очаровательными обезьянками, Всю дорогу они доставляли нам наслаждение. А еще перед нами прогуливалась маленькая прелестная прирученная газель…
…дамы, офицеры, солдаты, студенты Харькова и еще крестьяне. Все они были с грустными лицами, как будто бы только что произошла какая-нибудь катастрофа. Это было очень трогательно, и я счастлива, что была там, жаль только, что со мной не было тебя. Профессор Грубе[406] тоже приехал из Харькова и все люди, которые были с нами. Студенты мне подарили букет, меня это также растрогало. Это так напомнило мне один, незабываемый день, и я от всей души еще и еще раз благодарила милосердного Бога за его огромную милость сохранить нас друг для друга. Мы сели в поезд, полностью изнуренные жарой и опустошенные эмоционально, и спокойно продолжали наше путешествие, правда вытирая пот со лба. Когда мы подъезжали к Севастополю, к счастью, стало свежее, и мы смогли дышать свободнее. На пристани была масса народа, а также почетный караул во главе с графом Пушкиным. Я была довольна, что наконец-то оказалась на борту «Корнилова» и после всех необходимых церемоний смогла остаться вместе с Георгием в его каюте. Затем мы пошли завтракать…
…бедный, он рассказывал мне о своем ушедшем счастье и говорил, что он очень хорошо меня понимает.
На следующий день мы ужасно страдали от жары, было 27 градусов в тени и 26 в вагоне. Мы задыхались в буквальном смысле этого слова и не знали, что делать, чтобы вдохнуть хоть немножко воздуха. В полдень мы прибыли к месту крушения. Там был очень трогательный прием с хлебом-солью: губернатор Харькова, знать, крестьяне. Мы пошли в очень приятную маленькую церковь, там прошел молебен.
Затем при палящем зное мы заложили первый камень большой церкви, которая, если верить плану, должна быть очень красивой. Потом мы снизу смотрели на ту высоту, с которой бедная малышка[407] упала из вагона. Она показалась мне еще более грандиозной, а происшедшее еще более ужасным. На этом месте воздвигли большой крест. Там же похоронили всех погибших и все найденные останки, в том числе половину головы моего несчастного Сидорова[408]. Чтобы вернуться в вагон, нам пришлось подниматься по той же лестнице, которую Посьет[409] так разломал, что она теперь деревянная. И внизу и вверху по сторонам собралась огромная толпа. Каждый хотел поцеловать мне руку […]
Суббота. 25 мая 1891. Ливадия.
Мой дорогой любимый душка Саша, сердце мое!
Сегодня Гернет[410] уезжает, и я пользуюсь случаем, чтобы написать тебе несколько слов. Здесь опять поразительно приятная и хорошая погода. Мы наслаждаемся ею, с ужасом думая, что у вас в Гатчине 3 градуса и снег. Можно повеситься от отчаяния, я жалею вас всем моим сердцем. Я даже не представляю, как сейчас холодно бедной маленькой Аликс[411] и как она, должно быть, проклинает этот ужасный климат.
Вчера мы были в Массандре[412], в пещерах, а оттуда мы пешком прошли до выхода из нижнего сада. Это была чудесная прогулка. Можешь себе представить, что Георгий ходит очень хорошо и не устает. Алышевский хочет, чтобы он как можно больше двигался, и, в общем, доволен его состоянием. Тем не менее он все время немного кашляет, и стоит ему только поволноваться, как у него тут же поднимается температура. Это свидетельствует о том, что его болезнь имеет место. Она может пройти полностью, только если за ним очень хорошо ухаживать, а еще ему нужно провести еще одну зиму в Алжире или где-нибудь в другом месте на юге. Конечно, очень грустно думать о том, что придется опять с ним надолго расстаться, но надо сделать все, чтобы от его болезни не осталось и следа, и благодарить Бога за то, что он уже на пути к выздоровлению. Если б ты знал, мой любимый Саша, как мне тебя не хватает и как бы я хотела, чтобы ты был здесь вместе с нами и мог радоваться в этой прелестной Ливадии. Передал ли ты мое письмо малышке? Она меня так и не поблагодарила.