Человеком этой среды, впитавшим в себя многие обычаи и предрассудки ее, и был император Николай II, принявший монарший скипетр в двадцатишестилетнем возрасте. Судьбы венценосца он не искал. Жребий пал на него по праву рождения, как на старшего сына императора Александра III (его отец стал монархом, когда Николаю Александровичу было почти тринадцать лет).
За весь довольно продолжительный период правления Николая II лишь несколько первых лет можно назвать относительно спокойными, хотя и в это время происходили трагически-зловещие события, например «Ходынская катастрофа», когда в результате образовавшейся давки на коронационных торжествах в Москве в 1896 году погибли сотни людей.
Большая же часть царствования – постоянные потрясения, бесконечные смуты, войны. По различным причинам недовольство охватывало все новые и новые круги общества, и в конце империи к числу недовольных относилось едва не все политически сознательное население страны. Убеждение в том, что Россией управляют «не так», стало всеобщим, а утверждения, что «хуже быть не может» и «так жить больше нельзя», сделались расхожими. Многие боялись и не хотели революции, помня трагические кровавые уроки 1905 года, но перемен желали если не все, то очень и очень многие.
Начавшаяся в 1914 году Первая мировая война вызвала кратковременный патриотический подъем. Однако по мере усложнения дел на фронте и исчезновения надежд на ее победоносное и скорое завершение общественные настроения менялись, окрашиваясь в мрачные тона. На высшее руководство страны, и в первую очередь на императора и его ближайшее окружение, стали возлагать ответственность за неблагоприятное течение дел. Пиетет и уважение к царской особе в значительной степени под влиянием легальной и полулегальной антиромановской агитации, исходящей из оппозиционной среды, постепенно в общественном сознании заменялись критической оценкой. Категорические выводы, как правило, строились на распространенных стереотипах восприятия действительности современниками событий, которые лично Николая II или не знали совсем, или знали весьма поверхностно.
После падения монархии о судьбе Николая II, за исключением буквально нескольких лиц, никто не жалел. В кругах так называемого «образованного общества» очень долго, на протяжении нескольких поколений, накапливалось скептическое отношение к самодержавной системе, и когда эта, по распространенному убеждению, деспотическая и антинародная власть рухнула, то искренний восторг охватил различные слои общества. Даже некоторые члены династии Романовых приветствовали Февральскую революцию.
Понадобилось время, чтобы эйфория стала исчезать и началось осознание той горькой истины, что на смену «проклятому прошлому» не пришло и в обозримом будущем не придет «лучезарная действительность».
Только левосоциалистические деятели правильно уловили настроения в стране, сумели возглавить и, как теперь сказали бы, канализировать общественное движение в необходимом для них направлении и завладели властью прочно и надолго.
Участь всех остальных была незавидной. Голод, холод, другие лишения; досрочная естественная и насильственная смерть.
Многим удалось различными путями эмигрировать. Осев на дальних и ближних от России «чужих берегах», бывшие сановники, офицеры, адвокаты, журналисты «со стойкой либеральной репутацией», обнищавшие «финансовые гении», носители громких аристократических фамилий и, конечно же, многочисленные борцы за «Великую Россию» из числа обанкротившихся политических и общественных деятелей всех мастей в течение нескольких десятилетий яростно доказывали себе и другим, что вот он «господин Иванов» и его политическая партия или группа делали все правильно и если бы им не мешали, то катастрофы не случилось бы.
В бесчисленном множестве подобных мемуарных реминисценций последний царь и курс назначавшегося им Кабинета министров – всегда в центре внимания.
Тезис о том, что у кормила власти стояли «не те люди», делавшие «не ту политику», был довольно быстро канонизирован, и в этом пункте, по сути дела, не было и нет разногласий у авторов сочинений, стоящих на диаметрально противоположных мировоззренческих позициях.
В конце XIX – начале XX века Россия походила на огромный корабль, плывущий не по воле стоявшей у штурвала команды, а в соответствии со случайными непредсказуемыми течениями, определявшими и менявшими курс. Был потерян ориентир в будущем, исторические цели, и в результате мощная иерархическая государственная машина работала часто на холостом ходу. Уже к концу XIX века отчетливо проступили признаки того, что принято называть кризисом власти. Особенности же личности монарха могли усугубить или смягчить подобное положение, но не инициализировали его.
Этот принципиальный момент необходимо учитывать при анализе той, достаточно тупиковой общественно-политической, ситуации, в которой была так называемая «историческая власть», когда Николай Романов надел на себя корону. Самодержавие было ее цементирующим началом, и его ослабление или отбрасывание неизбежно вело к ослаблению и даже к распаду многоликой империи, волею исторических обстоятельств соединившей часто несоединяемое; где колониальные окраины и метрополия развивались в рамках единой территории, где новейшие достижения цивилизации и культуры были «вписаны» в невежество и отсталость, где роскошь и изысканность чередовались с нищетой и дикостью, а величие духа соседствовало с корыстью и низостью.
Воспитанный в духе безусловного уважения к прошлому России и тех государственно-идеологических принципов, на которых она зиждилась, Николай Александрович с юных лет был убежден, что императорская власть есть благо для страны, а историческое предназначение монарха состоит в том, чтобы, опираясь на свою волю ичувство, править в согласии с волей Божьей для благополучия своих подданных. В одном из писем П.А. Столыпину в 1907 году царь заметил: «Я имею всегда одну цель перед собой: благо Родины; перед этим меркнут в моих глазах мелочные чувства отдельных личностей».
Самодержавие и Россия, по его мнению, были вещи неразрывные. В опросном листе первой (и последней) дореволюционной общеимперской переписки населения 1897 года на вопрос о роде занятий царь написал: «Хозяин земли русской». Этому важнейшему мировоззренческому принципу, глубоко укоренившемуся в душе с ранних лет, он поклонялся всю жизнь, и никакие политические бури и потрясения не могли поколебать эту уверенность. Вскоре после воцарения Николай II заявил: «Да поможет мне Господь служить горячо любимой Родине так же, как служил ей мой покойный отец, и вести ее по указанному им светлому и лучезарному пути».
Его политическое кредо целиком соответствовало кодексу традиционного монархизма, один из ревностных охранителей которого, князь В.М. Мещерский, в 1914 году написал: «Как в себе ни зажигай конституциализма, ему в России мешает сама Россия, ибо с первым днем конституции начнется конец единодержавия, а конец самодержавия есть конец России».
Однако у убежденных сторонников неограниченной («исконной») монархии в России не было никаких новых идей, реализация которых могла бы осовременить государственный организм. Сформулированный еще в первой половине XIX в. теоретический постулат «Самодержавие, православие, народность» служил лишь для декоративного украшения фасада исторической власти и в силу своей отвлеченности и неопределенности не мог быть реализован на практике.
Николай II был фактически заложником унаследованных им принципов и структуры власти, отход от которых он воспринимал как предательство интересов России, как надругательство над священными основами, завещанными предками. Ему были чужды амбиции правителя, и властолюбием он никогда не отличался. Однако ему не было и не могло быть безразлично будущее страны. За судьбу империи он нес ответственность перед Богом и перед любимым больше всего на свете сыном Алексеем.
С большим интересом и вниманием Николай Александрович с ранних лет изучал жизнь и дела великих полководцев и правителей прошлого; в истории же России наиболее почитаемыми царями были Алексей Михайлович и отец Александр III. И тот и другой ощутили на себе бремя власти, и к ним в полной мере можно отнести известное царское восклицание из пушкинского «Бориса Годунова»: «Ох, тяжела ты, шапка Мономаха!» Власть – это тяжелая обязанность, это долг, которому необходимо следовать вопреки желаниям и настроениям. Так император видел себя исвое место в этом мире.
Первые годы после воцарения большое влияние при дворе продолжали сохранять те же лица, которые играли важные роли при правлении отца, царя-миротворца Александра III. Это такие известные деятели консервативного лагеря, сторонники неограниченной монархии, как возглавлявший с 1880 года Ведомство Священного Синода его обер-прокурор К.П. Победоносцев; издатель первого журнала «Гражданин», неустанный критик всех истинных и мнимых либеральных поползновений государственной власти князь В.П. Мещерский (внук историка Н.М. Карамзина); представитель родовитейшего российского барства, министр императорского двора граф И.И. Воронцов-Дашков и некоторые другие.
В состоявшем почти исключительно из сановно-аристокра-тических персон чванливом «петербургском свете» сначала были убеждены, что царь молод и неопытен, в силу чего ему нужен умный и вполне благонадежный наставник в государственных делах, естественно, из числа тех, кто по праву своего рождения или служебного положения принадлежал к высшему обществу.
В богатых столичных гостиных внимательно следили и заинтересованно обсуждали каждый шаг нового правителя, каждый реальный или намечавшийся «извив» политики. Позднее в этих же кругах возобладало мнение: император «слишком слаб», чтобы железной рукой навести порядок в стране, покончить с беспрестанной «революционной смутой», а в своей деятельности он руководствуется советами «не тех людей».
С позиций исторического знания очевидно, что шанс на спасение российской монархии давало осуществление реформ экономических и