удивленного восхищения жене в декабре 1915 года, – Джорджи (король Англии Георг V, двоюродный брат Николая. – А.Б.) произвел меня в фельдмаршалы британской армии».
О том, какие радостные чувства вызывала у Николая Александровича воинская служба, свидетельствует множество документов. Процитируем его письмо своему другу юности и конфиденту, великому князю Александру Михайловичу (Сандро). Оно относится к 1887 году, ко времени вступления в лейб-гвардии Преображенский полк – самое известное и наиболее престижное подразделение императорской гвардии: «Это лето буду служить в Преображенском полку под командою дяди Сергея, который теперь получил его. Ты себе не можешь представить мою радость: я уже давно мечтал об этом и однажды зимой объявил папа и он мне позволил служить. Разумеется, я буду все время жить в лагере и иногда приезжать в Петергоф; я буду командовать полуротой и справлять все обязанности субалтерн-офицера. Ура!!!»
О службе наследника в Преображенском полку сохранилось свидетельство полкового командира (с 1891 года), двоюродного дяди Николая II, великого князя Константина Константиновича, записавшего в своем дневнике 6 января 1894 года: «Ники держит себя в полку с удивительной ровностью; ни один офицер не может похвастаться, что был приближен к цесаревичу более другого. Ники со всеми одинаково учтив, любезен и приветлив; сдержанность, которая у него в нраве, выручает его».
Юношей Николай Александрович много и напряженно занимался; почти ежедневно были или занятия, или самоподготовка по различным предметам: математике, физике, химии, географии, русской словесности, иностранным языкам, астрономии, русской и иностранной истории, политической экономии, фортификации, черчению. Это был усердный ученик, что отмечалось всеми учителями, и хотя «звезд с неба не хватал», но имел неплохие знания по всем предметам.
Прекрасно владел немецким, французским и английским языками (датский знал хуже), писал очень грамотно по-русски. Кроме того, в молодости неплохо играл на фортепиано, рисовал, обучался игре на скрипке. Усидчивость и аккуратность – эти важные черты характера, сформировались под неусыпным вниманием «дорогих Папá и Мамá».
Николай Александрович вырос в атмосфере роскошного императорского двора, но в строгой и, можно сказать, почти спартанской обстановке. Отец и мать принципиально не допускали никаких слабостей и сантиментов в деле воспитания детей. Для них всегда устанавливался жесткий распорядок дня, с обязательными ежедневными уроками, посещениями церковных служб, непременными визитами к родственникам, обязательным участием в многочисленных официальных церемониях. Дети воспитывались в духе уважения старших и беспрекословного послушания. Патриархальный нрав родителей унаследовала и семья последнего царя, где любые экстравагантные выходки, пустые траты средств и праздное времяпрепровождение всегда осуждались.
Приведем выдержку из письма пятнадцатилетнего цесаревича великому князю Александру Михайловичу, посланного из Дании, где он с родителями почти каждое лето гостил у своих деда и бабки (первый раз его вывезли туда в двухлетнем возрасте). «Вот описание дня, который мы проводим здесь, – писал наследник русского престола, – встаем позже, чем в Петергофе, в четверть восьмого; в восемь пьем кофе у себя; затем берем первый урок; в половине десятого идем в комнату тети Аликс и все семейство кушает утренний завтрак; от 10 до 11 наш второй урок; иногда от 11 – половины двенадцатого имеем урок датского языка; третий урок от половины двенадцатого до половины первого; в час все завтракают; в три – гуляют, ездят в коляске, а мы пятеро, три английских, одна греческая двоюродные сестры и я, катаемся на маленьком пони; в шесть обедаем в большой средней зале, после обеда начинается возня, в половине десятого мы в постели. Вот и весь день».
К числу чувствительных и слезливых натур Николай Александрович не относился, и открытое проявление обычных человеческих слабостей ему не было присуще с детства. Скажем, на людях он всего несколько раз плакал, причем почти все эти случаи связаны со смертью «дорогого Папá», которая его просто потрясла. «Боже мой, Боже мой, что за день! – с горечью восклицает он на страницах дневника. – Господь отозвал к себе нашего обожаемого дорогого горячо любимого Папá. Голова кругом идет… Господи, помоги нам в эти тяжелые дни!» Уже будучи императором, Николай Александрович писал матери в октябре 1895 года: «Вчера на прогулке вместе с дядей Сергеем мы только и разговаривали о Ливадии и вспоминали все наши надежды и отчаяния с мельчайшими подробностями, я не мог удержаться от слез, сразу начавших душить меня!» 20-е октября навсегда осталось в памяти Николая II черным днем.
Его отношение к родителям – пример искренней сыновьей любови. Всегда он сохранял светлую память об отце и нежное отношение к матери. В его жизни было несколько адресов постоянной любви: Россия, жена, дети, но и, конечно же, на все времена – мать. «Моя дорогая душка – Мамá» и «навеки любящий тебя твой Ники» – эти первые и последние строки его многочисленных писем матери не были лишь традиционными лексическими оборотами. К ней он всегда относился как к близкому человеку, как к надежному советчику, с которым у него было полное взаимопонимание. Правда, со временем появилась тема, которая была изъята из обсуждения, – Распутин, но это пришло уже в конце.
Царствующая, а после смерти мужа вдовствующая императрица Мария Федоровна (1847–1928) была сильной личностью, женщиной властной, наделенной природным обаянием, которая пользовалась авторитетом и уважением среди большинства представителей Дома Романовых. Помимо характера ее отличали и темперамент, и за глаза некоторые родственники называли ее «Гневной». Всех своих детей она ценила и любила, и те платили ей взаимностью.
Эта женщина-мать испытала все горести, которые только можно вообразить: мужа и двоих сыновей, Александра и Георгия, похоронила в России, а двоих, Николая и Михаила, как и пятерых внуков, оплакивала почти десять лет в изгнании. Ее жизнь, наполненная удивительными превращениями, радостями и потрясениями, достойна отдельного описания.
Николай Александрович родился 6 мая 1868 года. Событие произошло в Александровском дворце Царского Села. До нас дошло его описание, которое оставил радостный отец в своем дневнике:
«Минни разбудила меня в начале 5‑го часа, говоря, что у нее начинаются сильные боли и не дают ей спать, однако по временам она засыпала и потом опять просыпалась до 8 час. утра. Наконец, мы встали и отправились одеваться. Одевшись и выпив кофе пошел скорее к моей душке, которая уже не могла окончить свой туалет, потому что боли делались чаще и чаще и сильнее… Я скорее написал Мамá записку об этом и Мамá с Папá приехали около 10 часов и Мамá осталась, а Папá уехал домой. Минни уже начала страдать порядочно сильно и даже кричала по временам. Около 12 ½ жена перешла в спальню и легла уже на кушетку, где все было приготовлено. Боли были все сильнее и сильнее и Минни очень страдала. Папá вернулся и помогал мне держать мою душку все время. Наконец, в ½ 3 часа пришла последняя минута и все страдания прекратились разом. Бог послал нам сына, которого мы нарекли Николаем. Что за радость была – это нельзя себе представить. Я бросился обнимать мою душку-жену, которая разом повеселела и была счастлива ужасно. Я плакал как дитя и так легко было на душе и приятно».
В семье Александра III родилось еще пятеро детей: Александр (1869–1870), Георгий (1871–1899), Ксения (1875–1960), Михаил (1878–1918) и Ольга (1882–1960). Трудно сказать, кого Мария Федоровна особенно любила. Несколько лет неотступно находилась при больном Георгии (после воцарения Николая Александровича – наследник престола), умиравшим мучительной смертью от чахотки. Жалела и сочувствовала младшему, Михаилу, который вел рассеянный образ жизни, ничем серьезно не занимался, мало думал о престиже династии, хотя и был пять лет (с 1899 по 1904 год) цесаревичем. В 1912 году он «ранил сердце матери», женившись на женщине «низкого происхождения и весьма сомнительной репутации». Позднее Марии Федоровне пришлось, превозмогая себя, признать этот мезальянс и даже принимать нежеланную невестку, дважды разведенную и новоиспеченную «графиню Брасову» (урожденная Шереметьевская Наталья Сергеевна; по первому браку Мамонтова, по второму – Вульферт).
К своему старшему сыну вдовствующая императрица относилась всегда с ровной симпатией, которая с годами, под влиянием происходивших событий, стала даже усиливаться. До нас дошло много посланий Николая II к матери, в которых он подробно рассказывал ей о событиях своей жизни, просил совета. По долгу правителя и по обязанностям родственника последний Романов постоянно и много писал писем. Однако, в отличие от всех прочих, за исключением корреспонденции к жене, письма к матери – это особая статья. Они самые пространные, в них он естественен, прост и откровенен.
На время правления Николая II пришлась неудачная Русско-японская война 1904–1905 годов, на которую он с такой легкостью согласился под влиянием, как оказалось, непорядочных и неумных советников. Испытанием стали и революционные потрясения 1905–1907 годов, когда тихая и мирная держава превратилась в кипящий котел недовольства и вражды, и эта страшная и сокрушительная сила чуть было не смела и трон, и порфироносного его хозяина.
Откуда в стране столько ненависти? Этот вопрос много раз возникал перед императором, и часто приходил на ум один и тот же ответ, который ему постоянно подсказывали «знающие люди» из ближайшего окружения. Это заговор кучки социалистов, масонов, евреев, которые, укрывшись в разных заграничных центрах, инспирировали оттуда смуты и волнения. Как было бы все просто, если бы было именно так. Причины лежали внутри страны, они коренились во всем строе российской жизни, в многочисленных напластованиях несуразностей и противоречий, которыми была так богата действительность России.
Летом 1906 года, анализируя неудачу проправительственных сил на выборах в I Государственную Думу, П.А. Столыпин писал императору: «У нас нет прочно сложившегося мелкого землевладения, которое является на Западе опорой общественности и имущественного консерватизма; крестьянство в большинстве не знает еще частной собственности на землю и, освоившись в условиях своего быта с переделом общинной земли, весьма восприимчиво к мысли о распространении этого начала и на частное землевладение. Нет у нас и тех консервативных общественных сил, которые имеют такое значение в Западной Европе и оказывают там свое могучее влияние на массы, которые, например в католических частях Германии, сковывают в одну тесную политическую партию самые разнообразные по экономическим интересам разряды населения: и крестьян, и рабочих, и крупных землевладельцев, и представителей промышленности; у нас нет ни прочной и влиятельной на местах аристократии, как в Англии, ни многочисленной зажиточной буржуазии, столь упорно отстаивающей свои имущественные интересы, как во Франции и Германии. При таких данных в России открывается широкий простор проявлению социальных стремлений, не встречающих того отпора, который дает им прочно сложившийся строй на Западе, и не без основания представители международного социализма рассматривали иногда Россию как страну,