Весна понемногу наступает, дни становятся теплее, так что дочка начала выезжать. Вчера погода стояла чудная и такая удачная для большого парада. Войск была масса, все сразу. Объезд начался с Дворцовой площади, по набережной – здесь все стояла кавалерия; затем через Летний сад на Царицын луг. Парад в общем продолжался с 11 ч. до 2 час. Завтракали у тети Дженни и Алека[690]. Теперь, моя милая Мамá, я должен с тобою проститься.
Крепко, крепко обнимаю тебя за чудное письмо, а также тетю Аликс, Георгия, Мишу, Ольгу, Тору и Манд. Поклон всем. Жена и дочь тебя нежно целуют. Христос с Вами.
Сердечно твой
Ники.
10/22 октября 1896 года.
Дармштадт.
Дражайшая Бабушка!
Мне очень жаль, что я заставил Вас так долго ждать моего ответа и не поблагодарил Вас сразу за два Ваши письма. Конечно, на этот раз вы прочтете обо всех подробностях нашего замечательного пребывания во Франции. Три дня в Париже были очень интересны, но довольно утомительны, и у меня почти не было времени заняться чем-нибудь существенным и даже серьезными беседами с главными деятелями!
Когда я прибыл сюда, меня уже ждали четыре курьера, и потребовалась почти неделя, чтобы развязаться со всеми этими делами.
Я сожалею, что не могу дать Вам ответа на известный вопрос, о котором я говорил с лордом Солсбери[691], но дело в том, что в Париже у меня не было случая это обсудить.
Что касается Египта, дорогая Бабушка, то это очень серьезный вопрос, затрагивающий не только Францию, но и всю Европу. Россия весьма заинтересована в том, чтобы были свободны и открыты ее кратчайшие пути к Восточной Сибири. Британская оккупация Египта – это постоянная угроза нашим морским путям на Дальний Восток; ведь ясно, что у кого в руках долина Нила, у того и Суэцкий канал. Вот почему Россия и Франция не согласны с пребыванием Англии в этой части света и обе страны желают реальной целостности канала. За несколько недель до своей смерти князь Лобанов[692] запрашивал об этом лорда Солсбери (в момент, когда в Суакиле высадились какие-то индийские войска), но мы так и не получили ответа. Я очень хорошо помню этот день. Жаль, что я не напомнил ему об этом в Балморале.
Увы! Политика – это не то, что частные или домашние дела, и в ней нельзя руководствоваться личными чувствами и отношениями. Подлинный учитель в этих вещах – история, а передо мной лично, кроме этого, всегда священный пример моего любимого Отца, как и результаты его деяний!
Г. Стааль очень ясно объяснил бы Вам все это, если бы ему дали случай поговорить с Вами откровенно. Но хватит о политике!
Вы можете хорошо представить себе, какой радостью для Аликс было снова спокойно побыть дома. Я тоже счастлив быть здесь и немного отдохнуть после почти шести недель беспрерывных переездов. Вначале погода была чудесная, и мы совершали долгие поездки по разным красивым местам вокруг Дармштадта – Югенхайм, Вольфсгартен и т. д. Все это так ново для меня! Мы очень часто бываем в театре, он мне кажется превосходным, и это хороший способ проводить вечера. Но, к сожалению, через неделю наше пребывание здесь кончится; мне так же, как и Аликс, будет жаль покидать эти мирные места.
Теперь до свидания, дражайшая Бабушка, с любовью ко всем остаюсь Ваш любящий и преданный внук
Ники.
25 ноября 1896 года.
Царское Село.
Дорогой дядя Сергей!
Очень тебе благодарен за твои два обстоятельных письма, которые подтвердили вполне ту картину об университетских беспорядках, уже известную мне из докладов Министра Внутренних Дел и Юстиции[693]. От Министра Народного Просвещения мне пока ничего не известно. Я вполне одобряю все твои распоряжения и действия университетского начальства. Разумеется, решительными и дружными мерами и одною и той же системою «без колебаний» только и можно рассчитывать на верный успех, а также в однообразии и единстве действий. Я много думал о тебе все это время и, право, не завидовал тебе при подобных обстоятельствах! Чрезвычайно радует меня то, что ты доволен Треповым[694]; солоно ему пришлось на первых порах!
В здешнем университете пока все спокойно, хотя Муравьев[695] предсказывает возможность отголоска московских волнений. Невольно с досадой и даже завистью думаешь о мудрой постановке высшего образования в Англии – в университетах никаких историй, каждый учится сколько ему нужно, а главное, постоянно занимается физическим развитием молодого поколения, в чем они тысячу раз правы, потому что государству нужны дельные и здоровые работники, а не изнеженные и телом и душою существа, вырванные из своей среды и не знающие, к чему руки приложить. Это сильно наболевшее в России место, которое потребует много настойчивого труда, чтобы правильно и логично его разрешить! От этого и происходит то грустное явление, что учащаяся молодежь дает себя так легко сбивать на ложный и глупый путь, толкаемая и ведомая по нем несколькими десятками подлецов и негодяев!
Однако я заболтался, прости меня, что вместо письма я начал распространяться на любимую тему Грингмута[696] в «Русском Обозрении». Живем мы здесь спокойно и глубоко оба наслаждаемся Царским. Снегу у нас много, санный путь превосходный, и зима начинается морозная и, к счастью, ясная, солнечная. Наша дочка, как ты уже знаешь, была не совсем здорова; без видимой причины у нее вдруг началась лихорадка, продолжалась с неделю и теперь, слава Богу, прекратилась. Мы думали, что у нее пойдут зубы, но так ничего пока из этого не вышло.
Раз в неделю мы наезжаем в Гатчину. Мамá здорова и в отличном расположении духа. К сожалению, госпожа Эскайль[697] должна была покинуть ее вследствие смерти брата ее.
У меня дела много, но ничего – справляюсь, с Божьей помощью, и не могу жаловаться; на душе у меня спокойно, а в семейной жизни – я желал бы всякому такого же полного счастья, тишины и блаженства!
Новые комнаты здесь, в которых вы жили первыми, теперь приняли окончательно жилой и уютный вид; они вас ждут с нетерпением.
Вечером мы уезжаем в город к Георгиевскому празднику, с которым поздравляю тебя от души.
Аликс и я крепко обнимаем тебя и милую Эллу. Да хранит вас Господь!
Сердечно твой
Ники.
26 ноября 1896 года.
Зимний дворец.
Милый дядя Владимира!
Наш последний разговор до того меня озадачил, что я согласился на назначение Эжена[698]. После выраженного мною тебе желания моего назначить князя Оболенского[699] командиром Гвардейского корпуса я был вполне уверен, что этого будет достаточно, тем более что Эжен согласится принять 1‑ю гвардейскую дивизию. В выборе корпусных нет правил; они избираются по личному усмотрению Государя и еще более так – при выборе корпусного командира своей личной гвардии. Стесняться старшинством в чине не нужно. Прежде Великие Князья были генералы чуть ли не с их крестин, можно ли законно считать их старшинство с детских лет или, по крайней мере, с такого возраста, в котором обыкновенно люди никогда не бывают в таких высоких чинах.
Перехожу к делу: во всем этом инциденте виновата моя доброта, да, я на этом настаиваю, моя глупая доброта. Чтобы только не ссориться и не портить семейных отношений, я постоянно уступаю и, в конце концов, остаюсь болваном, без воли и без характера.
Теперь я тебя не только прошу, но и предписываю исполнить мою прежнюю волю войти по команде с представлением о назначении: князя Оболенского командиром Гвардейского корпуса, а Евгения – начальником 1‑й гвардейской пехотной дивизии.
Убежден, что ты поймешь меня и что наши сердечные отношения не изменятся никогда!
Искренне любящий тебя
Ники.
8/20 января 1897 года.
Царское Село.
Дражайшая Бабушка!
Прошу извинить меня за то, что не написал раньше и не поблагодарил Вас за Ваши дорогие письма и подарки. Картина очаровательна и всегда будет напоминать о моем первом посещении Балморала. Наши мысли более, чем когда-либо, с Вами и тетей Беатрисой[700] в эту первую грустную годовщину. Я уверен, что мемориальная служба в Уиппингэме, хоть и прекрасная, была очень тяжким испытанием для вас обеих.
Я знаю, что Аликс сообщила вам о счастливом событии, которое ожидается в середине июня, уверен, что Вы порадуетесь вместе с нами[701].
Если бы я не был так занят перед Рождеством, я бы не преминул известить Вас, что избрал на место министра иностранных дел графа Муравьева[702]. У меня гора с плеч свалилась, когда я, наконец, нашел способного и энергичного человека после того, как Стааль в Балморале еще раз отклонил мое второе предложение. Меня также весьма беспокоила необходимость искать людей на еще три важные вакансии внутри.
Как огорчительны сообщения о голоде в Индии! В России это вызывает глубочайшее сочувствие, наша страна сама только шесть лет назад испытала такое же ужасное бедствие!
Я очень благодарен Вам за добрые заботы и запросы о моем здоровье. Уверяю Вас, что чувствую себя отлично, в восхищении от возможности остаться здесь еще на пару недель!