— Ребята, — говорю я. — Если мы не придумаем что-нибудь, никто не выживет в убежищах. У кого есть идея получше?
Молчание. Идей получше у нас нет.
В этот момент пикает ключ-карта. Герметичная дверь с шипением открывается, и в лабораторию влетает генерал Говард Макун — глава Космической Обороны, самый высокий ранг в Оффуте из тех, кто сейчас не находится в Девятом убежище. На лбу у него — кровавая рана. Абсолютно ровный разрез от виска до виска, будто сделанный машиной на фабрике.
Макун шагает прямо ко мне. Я осознаю, что мой халат весь забрызган мозгами. Как и у остальных. Мы, наверное, похожи на бригаду мясников.
Секунду мне кажется, что сейчас он схватит меня за плечи и начнет трясти. Но он вдруг словно опомнился: останавливается и отдает честь. Я принадлежу к гражданской службе, но у него, похоже, поехала крыша. Он не первый. Подыгрываю и тоже отдаю ему честь.
— Доложите обстановку, капитан! — приказывает он, утирая кровь, капающую на глаза. Она льется так быстро, что намочила его одежду спереди, собралась лужицей у его ног, и от двери тянется след из капель.
За отсутствием военных ботинок щелкаю подошвами кед.
— Сэр! Мы близки к цели. Разрешите узнать, как дела у остальных кибернетиков? Я хотела бы предложить переместить нашу работу и перевезти наши семьи в Девятое убежище. Там мы объединим силы с другими группами кибернетиков. Нет времени для раздельных исследований.
Макун чешет голову. На пальцах остается блестящий кровавый след. Он удивленно разглядывает свою руку. Затем смотрит на кровавые следы на полу, и они, кажется, тоже его удивляют.
— Что с вами случилось, сэр? — спрашиваю я. — Произошел какой-нибудь мятеж?
— Это человеческие мозги? — спрашивает Макун.
— Да. Генерал Кампер подписал разрешение на открытие криоморозильника.
Макун в отвращении скрежещет зубами.
— Сэр, — говорю я как можно спокойнее. Я стараюсь копировать интонацию мужа, который умеет мягко разговаривать. — Вы же понимаете, что убежища нуждаются в надземных смотрителях. После столкновения спутники перестанут работать, и мы не сможем воспользоваться дронами дистанционного управления. Нам нужно что-то, способное действовать независимо от нас. Как еще выживет человеческая раса?
— Мы вернемся к разработке искусственного интеллекта, как только у нас будет больше времени, — вставляет Марк. — Это временная мера, понимаете?
— Что с вами произошло, сэр? — спрашиваю я.
— Это был только сон, — бормочет Макун.
— Что-то случилось в Девятом убежище или вас ранило здесь? Или вы сами поранились, сэр? — спрашиваю я.
Макун наконец замечает, что я что-то ему говорю. Он снова замечает кровь, мозги — и его глаза округляются.
— Кто поранил вам голову? — спрашиваю я.
Макун ставит ступни носками вместе. Его колени начинают дрожать.
— Девятое убежище! Но нам пришлось разбомбить Девятое убежище! — говорит он и глупо хихикает.
— Вы, наверное, что-то путаете, генерал, — говорю я. — Девятое убежище — единственное на пятьсот миль вокруг. Было бы глупо его бомбить. Вы уничтожили бы население всего Среднего Запада. Может, налить вам бурбона, и мы это обсудим?
— Они не слушали. Президент не слушал. Корея не слушала. Девятое убежище не слушало. Ты умеешь слушать? — спрашивает Макун.
У меня нет времени на ответ. Ноги и руки Макуна дергаются в истерическом танце. Он хватает меня за окровавленный халат, толкает меня назад, и я падаю в крутящееся кресло. Я ударяюсь лодыжкой обо что-то металлическое — с хрустом!
А Макун не унимается. Хватает щипцы Троя и швыряет их в сторону. Они приземляются на бесчувственную левую ногу Крис.
— Эй! — кричу я.
Он переворачивает стальную тележку, на которой лежат три хороших образца мозга. Шлеп! Мозги упали на пол. Переворачивает стол — на пол летят еще четыре образца. Добряк Джим Лэндерс обхватывает генерала за талию. Обезумевший, сильный, тренированный Макун приподнимает Джима, ударяет его коленом в пах, вырывается и переворачивает третий стол.
Последний пригодный для работы мозг расплющивается по полу. Брызги формальдегида летят во все стороны. Конец эксперименту.
Генерал Макун ухмыляется.
— По инструкции мне следовало бы вас убить, — бормочу я и даже не понимаю, что говорю.
Тяжело дыша, безумно улыбаясь, утирая кровь со лба, заливающую ему глаза, словно пот, Макун мечется по забрызганному мозгами полу. Оскальзываясь, исполняет что-то вроде дикого победного танца. Мозги на полу превращаются в кашу.
— Пожалуйста, отдайте мне свой коммуникатор, генерал, — говорю я.
Макун коротко бросает на меня взгляд налитых кровью глаз.
— Генерал Макун! Я требую, чтобы вы немедленно отсюда вышли, — говорю я. — Мы проинформируем Девятое убежище и правительство США о ваших предательских действиях.
Вытаращенные глаза Макуна принимают свою обычную форму, выражение лица становится более спокойным. Но, кажется, безумие не исчезло, а только затаилось.
— Убирайтесь отсюда! — говорю я.
— Да, конечно, — наконец говорит он.
Голос как будто нормальный. Почти год назад, выступая на рождественской службе в церкви, он сказал, что только смелость поможет нам продержаться в эти трудные времена.
— Хорошо. Увидимся в Девятом, на военном трибунале, — говорю я.
— Нет, думаю, мы там не увидимся. — Макун открывает свой коммуникатор и начинает что-то печатать, шагая по своему кровавому следу к двери. Там он оборачивается, окидывает нас странно мрачным взглядом. — Они все мертвы. Не принимайте близко к сердцу. Это к лучшему.
Я бегу за ним в коридор. Снова включилась сирена воздушной тревоги. Еще один сбитый самолет или ядерная бомба. Или еще одна война.
Иииууууиии! Иииууууиии! Иииууууиии!
— Генерал, я требую объяснений!
Он растерянно оборачивается и молчит. На долю секунды у меня возникает чувство, что он вспоминает роль, которую играл в прежней жизни: дом на Дженерал-роу, шестеро внуков, пьющая жена, на столе — высокие стопки писем от глав государств, требующие его внимательного взгляда. Но затем растерянность с его лица исчезает.
Он больше не тот человек.
— Сэр. Что вы сделали? Все наши семьи едут к Девятому убежищу.
Генерал Макун вытирает кровь с висков и отдает мне честь.
— Они мертвы. Ваш отдел распущен, — говорит он.
Кто-то метнул черепной молоток. Трой Миллер. Тихий парень, всю свою жизнь просидевший в лаборатории, он, вероятно, никак не ожидал, что попадет Макуну прямо в середину лба.
Крепкий сукин сын стоит на ногах еще как минимум минуту. Кровь хлещет из его головы. Потом он падает.
Иииууууиии! Иииууууиии! Иииууууиии!
Остальные не хотят прикасаться к телу генерала — слишком брезгливые. Я боюсь только того, что он еще жив.
— Нам нужен его коммуникатор, — говорю я.
Старое здание Стратегического командования выглядит как государственная школа пятидесятых годов. В лабораториях установлено самое современное оборудование, но все здесь напоминает о послевоенной разрухе — от флуоресцентных ламп до однодолларовых сэндвичей с колбасой в кафетерии для работников. В коридоре, выложенном кафельной плиткой, наши голоса отдаются гулким эхом.
Марк, осторожно расставив ноги, чтобы река крови не запачкала его мокасины, склоняется над генералом.
— От него пахнет виски.
— Пьяный недоумок, — бросает Джим. Он стоит вне образованного нами круга, прислонившись к стене. Боль от удара коленом, должно быть, еще не прошла. — Я не хочу из-за него сесть в тюрьму.
— Тюрем больше нет, — замечает Крис. — А что, если Девятый и правда разрушен? Какой смысл создавать искусственного смотрителя, когда ему не за чем будет смотреть? У нас даже не осталось больше образцов!
Я опускаюсь на корточки рядом с Марком. На губах Макуна пузырится коричневая пена.
При виде этой пены Ли объявляет:
— Все, больше не вынесу.
Я переворачиваю тело Макуна ногой. Мне помогает Марк. Стальной молоток клацает, ударяясь о пол, отдается звоном внутри переднего мозга Макуна. Коммуникатор, аппарат размером с карточную колоду, выпадает из его сжатой ладони. Он весь в крови. Марк вытирает его полой своего халата и нажимает на кнопки.
— Ты чего? — спрашиваю я Троя, который рыдает навзрыд.
— Я убил его, — всхлипывает он.
— Да. Но он это заслужил.
Трой прижимается лицом к кафельной стене, чтобы скрыть слезы.
— Я слышал твои слова! Что мы должны его убить. Это военный объект. Ты — мой начальник. Ты отдала приказ. Ты заставила меня!
Хочу утешающее похлопать его по спине, но Трой такая холодная рыба, что вряд ли это оценит.
— Значит, это моя вина, не твоя. Нам нужен был его коммуникатор.
— Ты не понимаешь. Я убил его ради тебя.
— Ну я рада, что ты это сделал. Спасибо. Весьма признательна. Ты в состоянии продолжать работу над смотрителем или тебе лучше пойти домой?
— Дома больше нет, — говорит он. — У меня никогда не было дома. Только ты. Ты шесть лет была моим начальником. Это тоже семья. Могу поспорить, ты-то никогда не думала обо мне как о члене семьи. Моя мама умерла. Но я ее не убивал. Она умерла, когда я был маленьким. Она задохнулась, а с нею был только я. Мы ели ананас. Я смешил ее, и она подавилась. Я был слишком маленьким, чтобы вызвать полицию. Я просто сидел рядом. Я бил ее кулаками, пытаясь разбудить. Кулаками, понимаешь? Я бил ее. У нее даже остались синяки. Когда папа пришел домой с работы, он решил, что это я ее убил. Он не верил, что она задохнулась. Ты знала такое обо мне?
— Хорошо, — говорю я, решив все же похлопать его по спине. — Сейчас все в порядке. — Он словно тает под моим прикосновением, как будто ждал именно этого. — Все кончилось. Это было давно.
Я жду, что остальные что-нибудь скажут или, по крайней мере, обратят на нас внимание, но каждый ушел в себя, в свою личную кроличью нору. Мне приходит в голову мысль, что мы все спятили и изо всех сил стараемся это скрыть.
— Не могу войти, — говорит Марк, показывая окровавленный коммуникатор. — Здесь пятизначный код доступа.