Некоторые из этих рук были сломаны. На месте оторванных пальцев запеклась кровь. А в телах были дырки. В груди, в животах и в головах.
Их рты не улыбались. Люди скалили зубы, а зубы были красными.
Эти мысли даже не могли оформиться в голове Бенни, он не мог определить правильность и неправильность происходящего. Он мог только чувствовать. Чувствовать неправильность. Он услышал звуки голода. Стоны. Это не были счастливые звуки. Он сам бывал голоден много раз, и он знал. Именно поэтому он иногда кричал. Требуя бутылочку. Требуя чего-нибудь поесть.
Бенни знал всего лишь десяток слов.
В основном названия предметов. Несколько имен.
Он перестал плакать и попытался произнести одно из этих имен.
— То… то… то…
Большего он не мог. «Том» было слишком трудно. Не всегда, только иногда. Сейчас оно не помещалось в рот.
— То… то… то…
Том Имура удивился, что младший брат пытается сказать его имя.
Потому что он предупреждал об опасности.
Том не ожидал, что ребенок, такой маленький, способен предупреждать об опасности.
Способны ли младенцы так рассуждать?
Краем сознания Том отвлекся от главного и рассматривал новое для него явление, будто оно висело на стенке в музее. Изучал его. Обдумывал. Стоял перед ним в задумчивой позе. И все это за такую крохотную долю секунды, что она втиснулась бы между двумя звуками «то».
Том.
Вот что говорил Бенни.
Нет. Вот что Бенни кричал.
Том рывком поднялся на ноги.
Обернулся.
И увидел то, что видел Бенни.
Их.
Как их много.
Их.
Они выходили из темноты. Тянули к ним руки.
Выли.
Голодные. Очень голодные.
Среди них была миссис Эддисон, их соседка с другой стороны улицы. Она была доброй, только иногда вредничала. Любила поучать других женщин, как выращивать розы, хотя у самой розы — так себе.
У миссис Аддисон не было нижней губы.
Кто-то оторвал ее. Или…
Откусил?
Сразу же за ней шел Джон Чалкер. Промышленный химик. Он делал растворители для компании, торговавшей средствами для прочистки труб. Его одежда всегда пахла химией.
А теперь на нем вовсе не было одежды. Он был голый. Только шляпа на голове.
Почему он в шляпе и без одежды?
И повсюду были укусы. Большая часть его правой руки исчезла. Мясо болталось вокруг плечевой кости, как растянутая перчатка.
И маленькая девочка из семьи Хань. Люси? Лейси? Что-то вроде того.
Ей десять, может быть, одиннадцать лет.
У нее не было глаз.
Они приближались. Тянули к ним руки. Некоторые из этих рук были изрезаны и покусаны. Или оторваны полностью. Из ран не текла кровь.
Почему их раны не кровоточат?
Почему их проклятые раны не кровоточат?
— Нет, — сказал Том.
Даже на собственный слух его голос звучал как-то не так. Слишком спокойно. Слишком нормально.
Понятия спокойствия и нормальности умерли. Нет больше ничего нормального.
Или, может быть, все это — нормально? Теперь.
Но спокойствие? Нет, его больше нет. Кануло в Лету. Или… съедено.
Слово само вдруг пришло ему в голову, нежелательное и гадкое. Сияющее истиной. Отвратительное по своей точности.
— То… то… то…
Голос Бенни спокойным не был.
Он заставил Тома очнуться.
Разбил чары неподвижности.
Расколол что-то в его груди.
Следующее слово Тома не было спокойным. А может быть, оно и не было словом.
Оно начиналось как «Нет», но изменилось, деформировалось, расщепилось и разорвало его горло на выходе. Долгий вопль, такой же нескончаемый, как завывания бывших соседей. Но — выше, не монотонный. Не просто выражение потребности. Это было чистое отрицание, и он выпалил этим воплем в них, а все они шли к нему, царапая пальцами воздух. Желая его. И Бенни. Желая чего-нибудь теплого, живого.
Мяса.
Том почувствовал, что развернулся на месте, но сам не знал, как ему это удалось. Его мозг застыл. Его крик нарастал. Но тело развернулось.
И он побежал.
Он помчался.
Помчался изо всех сил.
Но они были всюду.
Темнота мерцала красными и синими огнями полицейских машин; вой сирен, словно крики баньши, разрывали ночь Калифорнии, но ни один полицейский не бежал к ним. Никто не спешил к ним на помощь.
Маленький мальчик у него на руках все кричал, и кричал, и кричал.
Бледные фигуры, покачиваясь, шли к нему из темноты. Некоторые из них — жертвы. Их раны еще кровоточили… все еще могли кровоточить. В их широко распахнутых глазах застыл шок и неверие. Но других было больше.
Других.
Чудовищ.
Кем бы они ни были.
Машина Тома стояла под фонарем, облитая оранжевым светом уличного фонаря. Он ехал домой из академии, и все его снаряжение лежало в багажнике. Его пистолет (курсантам не разрешалось носить его при себе до выпуска, который должен был быть завтра) и вещи из додзё[9]. Его меч. Несколько боевых палок.
Он замедлил шаг, оглядывая улицу вокруг себя, оценивая, лучший ли это способ.
Должен ли он рисковать? Может ли он рисковать?
Машина стояла в конце квартала. Ключи от нее есть, но улицы плотно заставлены пустыми машинами «Скорой помощи». Даже если он доберется до машины, сможет ли он выехать?
Да.
Нет.
Может быть.
Кварталом дальше горели дома. Дорогу преграждали пожарные машины и разбитые легковушки.
Но оружие.
Его оружие.
Оно лежит там, в багажнике.
Бенни кричал. Чудовища шаркали следом за ним.
«Иди! — сказала мама. — Возьми Бенни… Сбереги его. Иди!»
Просто… иди.
Он побежал к своей машине. Бенни изо всех сил извивался в его руках, словно хотел высвободиться.
Том держал его одной рукой — она уже устала и болела, — а другой рылся в кармане, разыскивая ключи. Нашел их. Нашел замок. Открыл дверь, открыл багажник.
Пистолет в бардачке. Патроны в багажнике. Меч тоже.
Они подходили все ближе. Том слышал их вой. Близко. Слишком близко!
Краем глаза он увидел, как один из них потянулся к ребенку.
Он вложил в удар всю силу, отталкивая чудовище прочь. Оно упало, но удар не причинил ему никакого вреда. По крайней мере, вреда в обычном смысле. Оно упало, но сразу же поползло к нему.
Том понял, что мысленно называет его «оно». Не «он». Не человек.
Вот до чего он дошел. Вот до чего все дошло.
Он, Бенни и они.
Каждый из чудовищ был сейчас «оно».
Настолько был разрушен их мир.
Все казалось нереальным. Том понимал, что это существо — мертвое. Он знал и его: мистер Харрисон, их сосед через три дома, и он тоже был мертвым.
Чудовищем.
Самым настоящим чудовищем.
Это был реальный мир, и в этом мире были монстры.
Бенни продолжал кричать.
Том поднял крышку и положил Бенни в багажник. Потом схватил меч. Нет времени снимать предохранитель на пистолете. Они приближались.
Они уже здесь.
Том захлопнул капот, запер кричащего Бенни в багажнике и вырвал меч из ножен.
Все руки потянулись к нему.
И во второй раз часть разума Тома отвлеклась от настоящего и приняла созерцательную позу, изучая себя, мир вокруг, наблюдая и делая выводы.
Том с детства занимался дзюдзюцу и карате. И кендо. Он умел сражаться руками и ногами. Умел бороться.
И владел мечом.
За всю жизнь он дрался два раза. Первый — в седьмом классе, с ровесником-хулиганом. Второй — в двенадцатом классе, когда парень из хоккейной команды что-то прошептал на ушко девушке, которая нравилась Тому. Обе драки были короткими. Пара тычков, пара ударов. Соперник проигрывал оба раза. Не отрубался. Ничего такого. Без повреждений.
Ни разу за свои двадцать лет Тому Имуре не приходилось защищать свою жизнь. Ни разу он не причинил человеку серьезного вреда. Тренировки в полицейской академии, даже учения с боевой стрельбой, не отличались от додзё. Как уроки танцев. Практика и тренировка. Без настоящей крови, без подлинного мотива.
Годы тренировок и несколько черных поясов никак не подготовили его к этому моменту.
К тому, чтобы использовать меч против человека. Резать чью-то плоть. Пускать чью-то кровь.
Кого-то убить.
Не существует большего табу. Только психопат игнорирует его не дрогнув. Том психопатом не был. Он был американцем японского происхождения, двадцатилетним курсантом полицейской академии. Сын. Пасынок. Сводный брат. Юноша — едва ли мужчина. Закон даже не разрешал ему покупать пиво.
Он стоял посреди своей улицы с мечом в руках, а со всех сторон наступали его соседи. Чтобы его убить.
Видеоигры не подготовят к такому.
И кино не подготовит.
Никакая тренировка не подготовит.
Ничто не подготовит.
Ничто.
Он сказал:
— Пожалуйста…
Люди с мертвыми глазами и лицами провыли в ответ. И бросились на него, как стая саранчи.
Меч, казалось, двигался сам по себе.
Том чувствовал, как его рука поднимается и машет. Как пальцы сжимают рукоять то слабее, то крепче, когда он меняет направление удара. Сверху вниз. Справа налево. Выпад.
Он видел мелькание серебряного клинка, подвижного, как ртуть, отражающего огни этой ночи.
Он испытывал дрожь и шок, когда оружие кололо и резало тела и разрубало кости.
Он чувствовал, как ноги делают шаги и развороты; как торс поворачивается в талии, колени сгибаются и разгибаются, как пятки отрываются от земли, чтобы вложить в удар вес всего тела или позволить телу сделать быстрый разворот.
Он чувствовал все это.
Он не понимал, как все это может происходить, если сознание остается пустым. Все происходило без участия его воли. Вне его контроля.
Все происходило само по себе.
Воющие монстры бросались на него.
А его меч их пожирал.
Три страшных минуты спустя Том отпер багажник и поднял крышку.
Бенни скорчился там, в глубине, всем телом прижавшись к спортивной сумке Тома. Мордашка в соплях и слезах. Бенни открыл рот, чтобы опять закричать, но не стал. Когда увидел Тома — не стал.