— Я только что записался, — сообщил солдат. Он действительно выглядел очень юным, едва ли старше меня. Паренек со Среднего Запада, с голубыми глазами, светло-каштановыми волосами и чистым, свежим лицом. — Сразу как услышал речь президента, про то, что будет война. Я думал, мы будем сражаться с пришельцами, но вместо этого нас два дня обучали, а потом отправили сюда, охранять линии снабжения и поддерживать порядок.
— Не сомневаюсь, ты скоро увидишь своих пришельцев, — сказала Рут.
— Очень на это надеюсь, — ответил он. Видимо, ему хотелось поговорить с нами, ведь он был таким молодым и так далеко от дома. — Я слышал, ожидается крупная атака. Где-то рядом. В Чикаго или в Сент-Луисе. Мы будем наготове! Можете на нас рассчитывать!
Нам, голодным оборванцам, ждавшим белого хлеба с правительственным сыром, эта идея вовсе не показалась такой прекрасной, и тихий стон ужаса прокатился по очереди. Мы лишились электричества, половина города сгорела, наши родственники погибли или пропали без вести — а теперь еще и пришельцы собрались нас атаковать? Это переходило все границы.
— А знаете что еще? — продолжил молодой солдат. — Я слышал про повстанцев. Людей, которые не верят в пришельцев. С ними нам тоже нужно разобраться. Так что идет война на два фронта. Мне этого не понять. У нас есть враг, настоящий враг. Как нацисты, только хуже. Говорят, они похожи на ходячих лягушек.
— Ладно, ладно, — сказал его командир, подходя сзади и хлопая парня по плечу. — Хватит сказок. Надо работать.
Наш солдатик глупо ухмыльнулся, отдал честь Рут и зашагал к началу очереди.
Той ночью были атакованы города в Индии, Китае и Бразилии. Все это показали по телевизору: рушащиеся здания, пылающие деревья, изуродованные архитектурные пейзажи. Озера ревущего огня. И паникующих людей, которые бегали и кричали, пока все, что было им дорого, обращалось в пепел. Телекомментаторы молчали. Лишь смотрели вместе со всеми, бледные и напуганные.
После хлебной очереди Николь пошла за мной к нашему дому. Сперва я боялась приводить ее, но она была юной и симпатичной, а среди повстанцев были преимущественно мужчины, так что они не возражали. Она сразу отдала своего младенца Джейн, а мужчины вручили ей пистолет. Сейчас она сидела среди них, жадно наклонившись вперед, и смотрела хаос по телевизору.
Они не боялись. Они заявили, что это подделка, очередная фальшивка. Операция под чужим флагом, сказали они.
— Что это значит? — спросила Николь, и Здоровяк Дуг объяснил.
— Но ведь люди погибли по-настоящему? — спросила я. Мне никто не ответил.
Я отнесла обед Джейн и детишкам наверх. Они все умирали с голоду, потому что некому было готовить еду, да и не из чего. Тимми бросился к тарелке, словно дикий волк, но Джейн оказалась быстрее и шлепнула его.
— Тимми, — сказала она. — Мы не помолились. Закрой глаза, Аннетт.
Я подчинилась.
— Потому что наша брань не против плоти и крови, — начала она, цитируя стих, который я когда-то тоже знала, — но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной…[12]
Я не стала слушать дальше, а вышла, так и не открыв глаз.
Назавтра мне вновь пришлось идти на пункт раздачи пайков. В доме было слишком много людей, и они поглощали слишком много пищи, но требовалось хранить это в тайне, иначе у солдат могли возникнуть подозрения. За едой следовало отправить кого-то другого, однако никто не хотел этим заниматься, потому что это было скучно. Намного веселей сидеть в подвале и пересчитывать ручные гранаты, которые привез под покровом ночи какой-то псих из Роллы. Поэтому пищевой долг снова выпал мне.
Молодой солдатик узнал меня и подошел поздороваться.
— Вроде я видел тебя вчера, — сказал он. — Тебе мало дали?
— Я, э-э, у меня большая семья, — ответила я, почти не покривив душой.
Он просиял.
— Правда? У меня тоже. Сколько вас?
— Ну я сама, и Джейн, и Ларри, и Тимми, и Сильви, — сказала я. — И еще отец. И мама, но ее скорректировали.
— Как и мою сестру Рэй Энн, — кивнул он. — И старшего брата Джека, а ведь у него было двое детей. Мне нравится думать, что я здесь ради него. Эти люди, что сражались с самого начала, они были настоящими героями. Ты согласна? Мама говорит, мы должны быть им благодарны. Твою маму она бы тоже назвала героем.
Тут командир выразительно посмотрел на него, и он зашагал дальше, вдоль очереди.
На обратном пути я встретила Рут.
— Снова ты, — сказала она. — Послушай, не хочешь вечером прийти ко мне? Сегодня полнолуние, и с учетом того, что мир должен был кончиться, но не кончился, я решила, что следует поблагодарить богиню. И приводи подружку. Получится полный круг.
— Я, э-э, ладно, — ответила я. — Звучит неплохо. Я посмотрю, что можно сделать.
Поначалу Николь не хотела идти — она сказала, что это звучит странно и невразумительно, — но я настояла. Я целыми днями убирала и готовила. В доме воняло, потому что мы больше не могли принимать душ, а туалеты засорились. Никого это не волновало, поскольку все ожидали, что война начнется со дня на день. Самодельные постели заполонили весь дом, на них валялись кучи грязной одежды и влажных полотенец для подтирания. Я всего лишь хотела выбраться из дома, оказаться подальше от всех этих мужчин с неопрятными бородами и вонючими ногами. Так что я напомнила Николь, что если бы не я, ее бы здесь не было, и в конце концов она согласилась.
Мы ускользнули сразу после ужина, когда дети легли спать, а мужчины беседовали при свете камина, чтобы сэкономить топливо генератора. Телевизор они запретили, потому что нам не хватало бензина, а кроме того, по нему все равно показывали одно вранье.
Теперь, когда электричества почти не было, ночи казались темнее. Грозовые облака неслись по небу, то и дело закрывая луну. На заднем дворе Рут, скрытом разросшейся живой изгородью и низко нависшими ветвями платанов, было так темно, что мы с трудом видели друг друга. Ярко вспыхнула спичка — Рут зажгла три свечи, от которых по ее лицу побежали жутковатые тени, и на мгновение она превратилась в настоящую ведьму.
Мы встали в круг, вытянув руки, и Рут объяснила, что есть лишь одна богиня, хотя у нее много имен — разных имен для разных воплощений. Сегодня Рут призывала Гекату, единую в трех лицах: деву, мать и старуху. Это была богиня перемен, концов и начал, рождений и смерти. Здесь и сейчас, когда мир умер и на его останках родился новый, она была богиней настоящего.
Затем Рут помолилась, но совсем не так, как Джейн. Она молилась о силе, и мудрости, и гармонии; молилась о защите для всех женщин и о мире на перепутье.
Я чувствовала тепло белой свечи, которое грело мне пальцы и лоб.
Когда Рут закончила, Николь первой задула свою свечу, даже не сказав «аминь». Бросила сочившийся воском огарок в траву и сказала:
— Э-э, было весело. Мне пора возвращаться. Аннетт, ты идешь?
Потом шагнула в тени и выскользнула за калитку.
— И круг разорван, — произнесла Рут.
Она опустилась на колени, пристроила три свечи на небольшой каменной горке и вновь зажгла огарок Николь. Похлопала по траве рядом с собой. Я села.
— Наверное, мне не стоит вам об этом рассказывать, — начала я, — но люди в моем доме… они планируют войну. Собираются напасть на военную базу. А может, просто на солдат. Точно не знаю.
— Я так и думала, — ответила Рут.
— Я не хочу, чтобы пострадал кто-то еще.
— Знаю, — сказала Рут. — Но этого не избежать. Армия сильнее, и намного. Твоим друзьям не победить.
— Они мне не друзья.
— Но ты не хочешь, чтобы они погибли.
— Конечно, нет. Я не хочу, чтобы кто-то погиб. Кто угодно.
В отличие от отца и матери, я не была героем. Я просто хотела жить.
— Если тебе что-то понадобится, Аннетт, обещай, что придешь ко мне. Договорились?
Я пообещала.
Затем она велела мне возвращаться домой, пока меня не хватились.
Никто не заметил моего отсутствия. Они слушали новости из Джоплина: сегодня вечером там началось восстание. Большинство мятежников погибло, а остальные сбежали и попрятались. Военная база не пострадала. Повстанцы проиграли.
— Но мы-то не проиграем? — спросила Николь. — Мы сильнее. У нас больше людей. Мы справимся. Мы победим.
По радио сообщали о новых разрушенных городах, обратившихся в прах и пепел, стертых с лица земли инопланетным оружием. Альбукерке. Флоренция. Перт. Лахор. Комментаторы гадали, что станет следующим.
— Я слышал, военные стратеги опасаются атаки на северо-восточный финансовый центр, — сказал один. — Или психологического удара, нацеленного в сердце Америки.
— Омаха? Сент-Луис? Де-Мойн?
— Завтра, — сказал отец. — Тупые придурки из Джоплина. Выдали нас. Завтра, прежде чем они доберутся сюда. Завтра мы нанесем удар.
Джейн разбудила меня часа в два ночи, стиснув мое плечо костлявыми пальцами.
— Аннетт, — прошептала она, — Ларри пропал. Просыпайся. Я не могу найти Ларри.
— Сколько времени? — простонала я, затем осознала, о чем она говорит, и вскочила.
Мы босиком крались по дому, обходя спящие силуэты, обследуя каждый закоулок. Мы заглянули на кухню, в бесполезные ванные, где пахло канализацией, в покинутый задний двор и даже в подвал, где двое парней охраняли оружие. Они осмотрели нас с ног до головы, словно не узнали.
— Нет. Мы не видели парня.
Мы вышли на улицу, держась за руки, всерьез напуганные. Следовало позвать отца, но мы понимали, что он нам больше не принадлежит. Он стал частью чего-то другого — он возглавил что-то другое, — и мы превратились в помеху.
Мы нашли Ларри посреди улицы: он таращился на ослепительную полную луну, словно безумный. Облака разошлись. Джейн тихо окликнула его по имени, но он словно не услышал.